Алексей Ивакин - На взлет идут штрафные батальоны. Со Второй Мировой – на Первую Галактическую

Отец Евгений прочитал виновникам ЧП долгую нотацию и попросил показать найденыша. С интересом осмотрев и подержав на руках ящерку, он вздохнул и, перекрестившись, изрек:

– Ну, что ж, хоть змий некогда и потворствовал грехопадению, но сия тварь, похоже, зла не являет. Пусть живет пока, а там поглядим… А вы, рядовой, коль спасли животину, за ней сами и следить теперь станете. Все, работать надобно, братии…

Ящерку поначалу пугались все, особенно бывшие узники. Но постепенно привыкли даже они. А вот она наоборот никого и ничего не боялась. Вечно сновала, где попало, и путалась под ногами. Но никогда почему-то не кусалась. И старалась постоянно находиться неподалеку от биолога. Впрочем, последнее Дениса Сапегина как раз и не удивило, поскольку он прекрасно знал, что такое импринтинг. Тем же, кто этого не знал (то бишь всем, включая многомудрого отца Евгения), он объяснил, что это такое явление, которое случается только у высокоразвитых животных и проявляется в том, что новорожденный начинает считать себя подобием существа, которое его впервые накормило и защитило. И начинает во всем следовать за этим существом. Причем, что интересно, чем более высокоразвито животное, тем дольше период этого самого импринтинга. У людей, например, этот период длится до семи лет. А вот у рептилий, пусть даже генетически модифицированных, оказалось достаточно нескольких минут. Вот ящерка и решила, что рядовой Сапегин ей папа. Ну, или мама.

Денис предложил назвать ящерку Годзилкой – в честь исполинского чудовища из древних фантастических голофильмов. Почему не Годзиллой, как в оригинале? Да потому, что маленькая и беззлобная. Годзилка и есть.

Росла скотинка буквально не по дням, а по часам – сказывался генетически ускоренный прежними хозяевами метаболизм. Через несколько дней она уже сравнялась ростом с взрослым человеком. Правда, и жрала она… о-го-го сколько! Много, в общем, жрала. И вечно попрошайничала у кухни, умильно складывая передние лапы и жалостливо заглядывая в глаза поварам. Насытившись, рептилия сворачивалась в ногах у отдыхающего человека, довольно облизывая нос раздвоенным языком. Что самое интересное, от сырого мяса ящерка отказывалась, предпочитая консервированные продукты, причем любые, без особого разбору.

А вскоре случилось неожиданное. Один из добровольцев, шутки ради, вскарабкался на ящера верхом. Рептилия от неожиданности настолько обалдела, что рванула прочь, что называется, не разбирая дороги. Выскочила за пределы лагеря и начала носиться вокруг него. На втором круге отчаянный доброволец не удержался и свалился, сломав ногу. Животину же едва успокоил «пама-мама» Сапегин. Выждав момент, когда ящер устал паниковать и бегать и свалился, тяжело дыша, на землю, он принес рептилии еды. Пока кормил – думал. Если получилось приручить скотинку, почему бы не научить ее работать?

Только вот человек предполагает, а Бог располагает. На десятый день выяснилось, что Годзилка – девочка.

Взяла и снесла яйцо. Одно.

Денис Сапегин немало подивился, предположив, что это партеногенез. Но все оказалось куда проще: ящеры были гермафродитами. Сами себе мужики, и сами себе бабы.

Отец Евгений поручил биологу наблюдать за яйцом. Первые сутки Годзилка никого к себе не подпускала, а на вторые ушла на весь день к кухне попрошайничать. Когда из яйца вылупился еще один ящеренок, «мать-отец» не обратила на потомство никакого внимания. Как выяснилось, родительский инстинкт у искусственно созданных ящеров отсутствовал напрочь. Кто выживет – тот и выживет. Вот такая суровая жизнь… Однако еще более суровой она оказалась, когда Денис выяснил интересный факт. Ящеры мгновенно росли, мгновенно производили потомство, мгновенно бросали его, а вот затем… А вот затем подстегнутый метаболизм внезапно замедлялся. И жить ящер мог достаточно долго, хоть и куда меньше «естественных» экземпляров, но – бесплодно. Тоже результат работы генетиков, мать их…

И еще выяснилось кое-что весьма интересное: ящеры предпочитали именно ту еду, которую впервые попробовали сразу после рождения. А какой отсюда вывод?

А простой.

И чудовищный одновременно…

Шнырявшие тут и там ящер и ящерка даже не пробовали не то, что кусать людей, но и даже шипеть на них. Рептилии просто НЕ ВИДЕЛИ в людях пишу.

А вот их предков, которые должны были сеять ужас среди невольных участников эксперимента «Вторжение», с самого рождения специально кормили ЧЕЛОВЕЧЕСКИМ мясом, заранее натаскивая на будущие цели….

Из окна всё так же открывался прекрасный вид на океан и скалы. И несуществующую для всех, кроме крохотной горстки избранных, территорию Центра всё так же укрывала невесомым плащом пахнущая йодом и морской солью тишина. Легкий бриз чуть колебал занавески в раскрытом высоком окне. И все так потрескивали в высоком камине настоящие дубовые дрова. Не ради тепла, конечно, ведь на улице вечное лето – для создания должной атмосферы, понятной только своим. Допущенным. Или избранным, это уж кому как нравится. Ведь все-таки они – элита элит, вершители судеб всей человеческой цивилизации, можно так выразиться. Хотя какое им до нее дело, если вдуматься?..

Вот только чаек над морем сегодня отчего-то не было.

Видимо приближалась одна из нередких для этих широт бурь…

Импозантный седобородый мужчина, обычно отсиживающийся в своем кресле, сегодня стоял возле камина. В руке его тлела неизменная сигара – между прочим, отнюдь не безникотиновая, хоть и лишенная, конечно, канцерогенных смол. Его никогда не интересовало, где их производят, ведь для этого нужны плантации не прошедшего генмодификацию табака, а сегодня вот вдруг задумался. Какая, право, чушь лезет в голову…

– Зиг, – негромко произнес он имя своего первого заместителя. – Ты уверен, что сообщение послано именно Филом?

– Вполне, – названный приподнялся в своем кресле, но председатель Ученого Совета лишь дернул ладонью – мол, сиди.

– Переданное по грависвязи послание невозможно ни перехватить, ни подделать, вы это сами прекрасно знаете, а наши адресные коды знал только магистр Зим. Кроме того, сообщение подписано его личным ключом, который и вовсе знает лишь он и мы с вами. Вас что-то смущает?

– Не знаю… – седобородый стряхнул пепел в камин и подошел к окну. – В том, что Экспериментальный центр действительно уничтожен, у меня сомнений нет. С другой стороны, эксперимент «Вторжение», по большому счету, уже свернут, и если эти выдернутые из прошлого солдафоны помогут утилизировать отработанный материал, нам это только на руку. При их привычке решать все проблемы при помощи горячей агрессии, попутно они наверняка заметут большинство наших следов, что тоже неплохо. Рептилии нам больше в любом случае не нужны. Но вот вторая часть сообщения магистра? О том, что утечка информации о расположении агронской исследовательской базы произошла от кого-то из нас? Предательство среди членов Совета?! Бред, право же, бред… Этого не может быть, потому что не может быть никогда! Наша сила – в единомыслии, в беззаветном служении науке, в поиске и достижении истинного знания! О какой измене может идти речь?!

– Но вы соберете экстренное заседание Совета? – осторожно осведомился первый зам.

– Боюсь, придется, Зиг, боюсь, придется, хотя мне отчего-то очень этого не хочется делать… Но Фил безусловно прав. Совет – не место для подковерных игр. Мы не вправе размениваться на мелкие распри между своими. Между избранными! И если проблема назрела, если впервые в истории среди нас нашелся чужак, мы решим ее вместе, не вынося сора из избы, но и не прячась за спинами друг друга. И все же что-то меня тревожит…

– Если мы хотим успеть к означенному Филом сроку, необходимо уведомить всех членов Совета, – напомнил Зиг. – И чем скорее, тем лучше. Мне связаться с ними?

Седобородый помолчал, затем медленно пересек комнату, остановившись у своего кресла:

– Да, Зиг, сделай это. Будем надеяться, ни магистр, ни мы не ошибаемся…

Вскоре по лагерю носились уже трое ящеров, двое взрослых и один рептилий ребенок, надо полагать, доводящийся Сапегину и его «крестнице» «внучкой». К этому времени беззлобных крокодилов окончательно перестали бояться как добровольцы, так и бывшие пленники. И более того – по какой-то причине ящерки буквально «липли» к освобождённым из научных центров людям. Может быть, оттого, что эти люди казались им похожими на самих себя? Такие же спокойные, такие же молчаливые, точно так же замирающие, когда нет никакого дела, и способные сидеть без движения, просто наслаждаясь солнечным теплом…