Владимир Горбачев - Темные пространства

Разумеется, никому из коллег, никому из пациентов, вообще никому в голову не могло прийти, что уважаемый ученый, действительный член Британской академии и член-корреспондент еще десятка академий разных стран, автор многочисленных трудов по реабилитации, профессор Вергерус может иметь какое-то отношение к группе подозрительных лиц, обитавших некогда в Кисслингене и затем исчезнувших при загадочных обстоятельствах, что его имя стоит вторым в списке учеников Кандерса — списке разыскиваемых. Все эти годы, пока сотни сотрудников спецслужб обшаривали самые отдаленные уголки планеты в поисках его и его товарищей, он жил совершенно открыто, у всех на виду, словно был невидим или заколдован. Однако волшебство было здесь ни при чем, не оно было источником слепоты агентов. Это был классический случай методологической ошибки: ищущие стали жертвой неверного представления о тех, кого намеревались найти. Мы искали подпольное, темное, прячущееся. Именно открытость и легальность защищали Вергеруса лучше всякой шапки-невидимки. Я никогда бы не нашел его, если бы Руперт, позвонив мне на следующее утро после нашей встречи, не дал мне адрес. Это было настолько неожиданно (я не просил ни о чем подобном), что я вначале не поверил, подозревая подвох или ловушку, и лишь наведя справки, понял, что сведения верны. Я и сейчас мог лишь строить догадки о том, почему он это сделал.

…Как видно, хозяин кабинета не любил яркого света и обилия мебели. Послушные стекла пропускали лишь предписанную долю лучей, визор и прочая техника прятались в нишах, и даже непременная принадлежность любого начальственного кабинета — массивный стол с креслами — располагались не в центре, как обычно, а в углу.

— Прошу, присаживайтесь. — Хозяин указал на одно из них. — А я, если вы не возражаете, сяду здесь.

Он опустился на циновку в другом углу. Было некое противоречие в его облике. Голова, полностью лишенная растительности, бесстрастное лицо, немигающие глаза — он походил на восточного мудреца, отшельника. Этому впечатлению совершенно не соответствовали старомодные обороты речи, академическая манера общения. Ну а линялые шорты и застиранная рубашка делали его похожим даже не на рядового сотрудника, а на подсобного рабочего клиники,

— Джон сказал, что вы ищете Глечке. Хотите его задержать.

— Да, это необходимо.

— Боюсь, что это не удастся.

— Почему?

— Вы имеете дело не с обычным преступником, даже не с маньяком, обладающим неординарными парапсихическими способностями. Возможности Томаса превосходят рамки привычных представлений.

— Это мы уже поняли.

— Боюсь, что не до конца. Если пользоваться расхожими терминами, вы имеете дело с дьяволом — и по его возможностям, и по типу личности. Даже обнаружив его убежище (что само по себе не просто, уверяю вас), вы не сможете… Ведь вы не собираетесь его просто уничтожить, верно? Это вы могли бы сделать, послав ракету или беспилотный штурмовик. Но вам нужно не уничтожить, а задержать и отдать в руки правосудия, не так ли?

— Да, так.

— А для этого необходимо приблизиться.

— Разумеется, необходимо. Ну и что? Мы не раз окружали, а затем захватывали разного рода базы и обители.

— Базу-то вы, может быть, и захватите, а людей — нет. Вам не удастся подойти к ней незамеченными. А заметив вас, они примут меры. И Томас не просто уйдет — это было бы еще полбеды. Боюсь, что он не откажет себе в удовольствии показать свое могущество и потешиться над вашими сотрудниками. Он окружит их фантомами, заставит уничтожать друг друга, устроит кровавое зрелище, а сам будет наслаждаться им. Вот чего я боюсь, мистер Ребров.

— И поэтому согласились на встречу?

— Не только поэтому. Скажите, как получилось, что, разыскивая Томаса, вы обнаружили Джона? Ведь вы не будете меня уверять, что это получилось совершенно случайно?

— Нет, не буду. Мы вас искали — и вас, и Руперта, и всех остальных.

— Почему?

— Думаю, вы сами понимаете почему. Тогда в Кисслингене вы скрылись, обманув наблюдателей. Затем вы приложили немало усилий, чтобы хорошенько спрятаться, и прячетесь до сих пор. Зачем эта таинственность? Разве она не напоминает заговор?

— Может, и напоминает, не знаю. Но ведь это так понятно! Однажды Кандерс попробовал рассказать все. Знаете, что получилось?

— В общем, да — я читал материалы дела.

— Толпы психопатов и маньяков, которые нас преследовали, плюс ваши коллеги, осаждавшие нас с таким же маниакальным упорством. Мне и сейчас стоит немалого труда отбиваться от репортеров, сделавших своей специальностью область тайн и чудес. Еще бы — ведь мы собираем в нашей клинике «магнитных» и «электрических» людей, мы осуществляем чудесные исцеления! Таким ловцам тайн мои сотрудники долго и нудно рассказывают о чисто медицинских аспектах регенерации, о нюансах исследований. Только статус медицинского учреждения нас и спасает. Но если они услышат о группе «волшебников» — нас ничто не спасет, нам просто не дадут работать. Вот к чему приведет любезная вашему сердцу открытость. В еще большей степени это касается других членов нашей группы. Для успешной работы им требуется полное уединение, абсолютная сосредоточенность. Ваша неуемная любознательность и желание бороться с заговорами грозят уничтожить результаты многолетнего труда многих людей, господин Ребров.

Была некая странность в нашей беседе. Сидя в кресле, я возвышался над хозяином кабинета, словно средневековый владыка над своим вассалом. Но при последних словах Вергеруса, произнесенных внешне спокойным и наставительным тоном (он словно читал мне лекцию), картина неуловимо изменилась — так меняется весь узор в калейдоскопе, стоит передвинуть несколько кристалликов. Теперь я казался себе выставленным напоказ объектом наблюдения, большим, но бестолковым, вроде слона в зоопарке — хотя нет, скорее речь следовало вести не о слоне, а о ком-то более опасном и непредсказуемом, вроде гориллы, которую с жалостью и в то же время с опаской рассматривает примостившийся на циновке высокоразвитый посетитель; рассматривает, в то же время пытаясь что-то внушить бедному меньшому брату. Стремясь избавиться от этого неприятного ощущения, я бросился в атаку.

— Это не вся правда, профессор. Вы и ваши друзья не просто исследуете что-то. Вы неустанно совершенствуете свои и без того фантастические способности, наращивая свое превосходство над остальными людьми. Зачем вам это могущество? На что вы собираетесь его употребить? Силу не добывают просто так, от нечего делать. Это всегда делается с какой-то целью. С какой?

— С какой целью… Скажите, вы увлекались каким-нибудь спортом — играли, допустим, в бейсбол или летали на модулях?

— Я бегал на длинные дистанции — марафон и сверхмарафон, а еще гимнастика, только не понимаю…

— Сейчас объясню. Скажите, занимаясь гимнастикой, вы стремились стать чемпионом? Получать призы?

— Нет.

— Тогда, может, вы хотели стать сильнее? Чувствовать себя увереннее? Ведь вы стали сильнее, правда?

— А, вот вы куда! Но ведь это совсем другое!

— Я просто хотел напомнить, что зачастую человек занимается каким-то делом, иногда требующим большого упорства и много времени, не с какой-то целью, а просто потому, что это ему нравится. Цель лежит не вне деятельности, а в ней самой.

— Допустим, что так, что вам просто нравится совершенствовать ваши способности. Но это не гимнастика, доктор! Вы получаете преимущество, равносильное обладанию опасным оружием — примерно как специалисты по восточным единоборствам, только гораздо сильнее.

— Хорошо, поговорим об оружии. Скажите, если ваш собеседник, человек, судя по всему, образованный и нормальный, с нормальными нравственными установками, прячет под одеждой оружие, должны ли вы полагать, что перед вами потенциальный убийца, и чувствовать себя в опасности?

Я невольно поправил висевшую под курткой кобуру. Наверное, рукоятка бластера повернулась, и вот…

— Вы наблюдательны, доктор. Что ж, я отвечу. Строго говоря — да. Даже самый надежный, прошедший тройной отбор человек может потерять над собой контроль, сойти с ума, наконец. Недаром ракеты, о которых вы упоминали, запускаются тремя, а сейчас, возможно, уже четырьмя ключами. Когда общество научилось защищать своих членов, оно максимально ограничило число людей, имеющих право носить оружие; сейчас на всей Земле их не более пятисот, не считая солдат. А вы обладаете оружием гораздо более опасным, чем это.

Я вынул бластер и положил его на пол, демонстративно отодвинув подальше.

Действительно Вергерус улыбнулся или мне показалось? Он слегка наклонил голову — это могло означать признательность, но это также (учитывая его позу) походило на ритуальный поклон перед началом поединка.

— Я вовсе не требовал этого. Я просто хотел сказать, что само по себе обладание какими-то возможностями, даже значительными, не делает человека опасным для окружающих. Слабый человек может быть гораздо опаснее сильного. Маньяки, убивающие женщин, отнюдь не атлеты. Человек, полностью погруженный в трудное дело, просто не может отвлекаться на составление планов заговора.