Лиза Генри - Темное пространство
Чуть за полночь включились сирены, оглушительный вой разносился по узким металлическим артериям станции. Три часа спустя красные мигалки все еще вспыхивали, хотя сигнал кто-то вырубил. Нам не нужно было напоминать, что у нас «красная» тревога.
Что нам всем конец.
Корабль Безликих оказался больше всех, которые мне доводилось видеть. По меньшей мере размером с четверть станции, он щетинился ступенчатыми ребрами, острыми стержнями и штуками, похожими на усики. Как у насекомого.
На нем не было ни внешних огней, ни иллюминаторов. Он выглядел просто черным. Таким же чернильно-черным, как стазисная капсула Кэма. Корабль состыковался с Защитником-3, словно паразит присосался, черная обшивка отражала солнечные лучи, будто темное зеркало или нефтяная лужа.
Логика подсказывала, что Безликие не станут взрывать нас, пока их корабль состыкован со станцией, но логика на этом спектакле сидела в последнем ряду, в отличие от мешающей дышать паники.
Я закрыл глаза. Я не мог смотреть в окно, на этого огромного паразита. На Кэма я тоже не мог смотреть, слишком боялся, что из сияющих зеленых глаз на меня взглянет Кай-Рен.
О Боже.
Черт. Да существует ли он, этот бог? Казалось бы, мне стоило подумать об этом раньше. Все это время, что я ждал неминуемой гибели… как так получилось, что я ни разу не задался этим вопросом?
Сердце екнуло.
Правда осела тяжелым камнем в желудке: потому что вопрос был дурацкий.
Нет никакого бога. Нет жизни после смерти. Нет вечной души.
Мы рождаемся. И умираем. Как крохотная, быстро гаснущая искра. И не остается ничего, кроме черноты.
Я как-то взял с полки Дока «Миф о Сизифе». На обложке был изображен большой красный камень, напомнивший мне о боксите. Наверное, поэтому книжка мне приглянулась.
«Тебе не понравится Брэйди», — сказал Док, но я его не послушал. Книга рассказывала о том, что жизнь бессмысленна. Странно, что такая оказалась на полке у врача. И, наверное, я даже понимал, что подобная мысль может в некотором роде снимать ограничения — как с Кэмом, когда он смотрел в черноту, — но сам я такого не чувствовал. Может, будь я один, и почувствовал бы, но Люси-то не могла утешиться философией.
— Ты не умрешь, Брэйди, — повторил Кэм. — Ты слишком злой, чтобы быть нигилистом.
Да. Я сделал глубокий вдох и ненадолго задержал дыхание. Да, наверное, он прав. Я закрыл глаза и вздохнул снова.
Буду дышать, пока могу.
А когда за нами пришла охрана, я просто поднялся и последовал за ними.
Бежать некуда, некуда, только туда, куда нас вели охранники: из офицерского отсека к ядру. В залитых красным светом коридорах все казалось странным, словно ненастоящим. Мое сердце бешено колотилось, как и сердце Кэма, по венам бежал адреналин. По нашим венам.
Мы добрались до ядра и вошли в лифт.
«Я боюсь, ЭлТи. Чувствуешь, как я боюсь?»
Нам очень хотелось коснуться друг друга, но сопровождающие угрюмо пялились на нас.
«Ты будешь в порядке, Брэйди. Все будет хорошо».
Внутренний голос Кэма звучал глухо.
Лифт понес нас наверх.
Двери разъехались, открывая огромный круглый зал, который мне доводилось видеть только на станционных картах: купол. Именно сюда на фотосессии прилетали политики и дипломаты. Все офицеры здесь носили парадные мундиры, а офицеров сегодня тут было полно: коммандер Леонски, капитан-лейтенант Чантлер, майор Дьюрек, капитан Луткас и Крис Варро. Док тоже был здесь.
Дома на всех рекламных брошюрах с изображением станций обязательно был купол. Окна от пола до потолка давали полный обзор окружающей нас черноты. Со всех сторон светили звезды. Но впервые у меня перехватывало дыхание и мне хотелось спрятаться вовсе не от страха, что космос высосет воздух из моих легких.
А из-за Безликого.
Он повернулся в мою сторону, и мое сердце запнулось.
Кай-Рен оказался высоким, таким же высоким, как в моих кошмарах. Он стоял, на голову возвышаясь над самыми высокими мужчинами в зале. Броня покрывала его с головы до пят — тонкая как латекс, но твердая как сталь. Сквозь маску виднелись смутные очертания лица — лоб, подбородок, тень носа — и больше ничего. Можно было подумать, что это кожа, но я видел сны Кэма. Видел под костюмом белоснежную бескровную плоть, похожую на фарфор.
Как он видит? Как дышит?
На Защитнике-3 стоял Безликий. Почему, черт возьми, мы все до сих пор дышим?
Это блестящее, бесформенное лицо было повернуто к нам, ко мне: из-за маски я не должен был понять, но, когда взгляд Кай-Рена задержался на мне, меня словно тряхнуло от чего-то. Страх. Ожидание. Не знаю, что, мать его, это было, но меня прошило искрой, как каждый раз, когда мы с Кэмом соприкасались.
Эта тварь смотрела прямо в мои мысли.
«Все в порядке», — сказал Кэм, но я слышал только вой, застрявший где-то у меня в горле, и отчаянно пытался его сдержать.
Безликий повернул скрытое маской лицо к Кэму и произнес свистящим, почти довольным голосом:
— Кам-рен, мой мальчик.
— Кай-Рен, — тихо отозвался тот.
— А где же теплое приветствие, Кам-рен? — спросил Безликий.
— Не знаю, что сказать, — ответил Кэм. От него исходили волны сожаления, превращавшиеся в страх, когда задевали меня. Кэм что-то скрывал.
«Кэм?»
Он не обратил на меня внимания.
Коммандер Леонски откашлялся:
— Прошу, лейтенант, не могли бы вы ограничиться переводом?
— Да, сэр, — кивнул Кэм. Его нервы гудели, словно перетянутые гитарные струны, сердце колотилось. — Кай-Рен просто поприветствовал меня.
«Чего? — Я моргнул. — Твою мать, чего?» Мать честная. Я понял, что сказал Безликий. Это было не на английском, но я понял. Кровь отлила от лица. В моей голове был не только Кэм. Кай-Рен тоже теперь был там.
Лицо в черной маске повернулось ко мне, и все внутри меня сжалось.
«Нет, нет, нет, нет, нет».
«Все в порядке, Брэйди», — подумал Кэм.
Я шагнул назад. Я пытался поверить Кэму, пытался прочитать его и не мог. Чем больше я прикладывал усилий, тем больше запутывался. Я не мог сосредоточиться. Как при головной боли, похмелье. Что-то мешало, словно накинутое на часть воспоминаний покрывало. Да, так и есть. Я знал, что это оно. Я мог ощупать эту пелену по краям, но не видел, что внутри. Ничего не получалось, но я знал. Именно там Кэм хранит то, что скрывает.
Мы обменялись с ним взглядами.
«Прости, Брэйди». — Его улыбка была такой мимолетной, что мне, наверное, просто привиделось.
Я сделал еще шаг назад и наткнулся на кого-то в мундире. Док.
— Что-то не так, — прошептал я ему.
Док протянул руку и обхватил пальцами мое запястье. Чтобы успокоить — себя или меня — или чтобы не дать мне устроить сцену, как в прошлый раз среди офицеров, не знаю. Мой пульс трепыхался под его крепкими пальцами.
— Что-то не так, — прошептал я снова, на этот раз чуть громче.
«Все хорошо, Брэйди, — сказал Кэм. — Я обещал, помнишь? С тобой все будет в порядке. Ты выживешь и вернешься домой. Как и все».
Я впервые заметил правду.
— Но что насчет тебя? — прошептал я.
— Я тоже буду в порядке, — тихо отозвался Кэм. Потянувшись, он коснулся кончиками своих пальцев моих. «Просто очень далеко отсюда».
* * *Это не было предательством. Хотя боль снедала так же, но нет. Кэм был героем. Когда все обо всем узнали бы, они бы поняли. Может, оттого что у него было известное лицо, лицо, которое хорошо смотрелось на плакатах, его героизм представлялся мне именно таким: знаменательные моменты, навеки запечатленные на камеру. Беззаботная улыбка, чтобы смягчить героическую решимость.
Но в действительности героизм выглядел иначе. А я попался на уловку, ведь плакаты с улыбающимся лицом Кэма на фоне развевающихся флагов специально изготавливались так, чтобы, глядя на них, мы знали, что он герой. Вот только в реальной жизни его героизм вовсе не был таким ярким и радужным.
Кэм был бледен. Под глазами у него залегли темные круги. Он тихо переводил, пока коммандер Леонски разговаривал с Кай-Реном, и знаю, мне, наверное, следовало, широко распахнув глаза, следить за этим историческим моментом, впитывая в себя каждую деталь, чтобы как-то оправдать для себя страх на лицах всех в этом зале, но я видел только Кэма. Кэма и, когда меня накрывали особенно сильные волны безысходности, Кай-Рена. Каждый раз он поворачивался ко мне, словно гончая, уловившая резкий запах, отчего меня захлестывал ужас.
— Он полетит с ним, — прошептал я, и у Дока приоткрылся рот.
Когда Кэм объявил об этом, никто не стал возражать. Коммандер Леонски не взял мирный договор и не порвал его на части. В комнате полной мужчин, которые не могли посмотреть Кэму в глаза, воцарилась тишина. Крис Варро промолчал. Урод.
