Игорь Огай - Предел обороны
Павел пересекся с бухгалтершей гораздо позже и при совсем других обстоятельствах, которые никак не могли вызвать у матери Томы теплые воспоминания. Скорее всего Тамара Фоминична так и осталась в убеждении, что именно Павел стал причиной исчезновения дочери.
Подрулив к обочине напротив знакомого дома, он снова набрал номер Филиппыча, и, убедившись лишний раз в недоступности абонента, убрал аппарат. Из трех окон квартиры освещено было только одно – кухонное, и это могло значить все что угодно. Например, что Семен со своей дамой сердца пьют чай. Или что Тамара-младшая уже дома и мать пичкает ее поздним ужином. Или…
Павел выключил мотор и с раздражением выдернул ключ из замка. Идти не хотелось. Объяснение с оскорбленной матерью – совсем не то, что ему было сейчас нужно для обретения душевного равновесия. Однако других вариантов не оставалось.
Павел наклонился к правому сиденью и выгреб из «бардачка» деньги с удостоверением. Удружил, конечно, Федя, нечего сказать. Но если показывать в глазок и не раскрывая…
Припомнив номер подъезда и расположение квартиры, он двинулся к дому через дорогу. Вот бы там оказался Семен и больше никого!
Потертая дверь, полутемная лестница, второй этаж. Подниматься лучше без лифта… Прежде чем утопить кнопку звонка, Павел приготовил удостоверение. Если бухгалтерша узнает его, может ведь и дверь не открыть.
Пятнышко света в линзе глазка действительно померкло на мгновение, и сразу же защелкали многочисленные дверные замки. Нрав у бухгалтерши всегда был шумный. Павел мысленно собрался, приготовившись сразу атаковать, иначе сомнительного счастья попасть в квартиру могло и не выпасть. Однако заготовленные казенные слова о служебной необходимости остались невостребованными. Дверь приоткрылась, через щель между створкой и косяком стремительно протиснулся Филиппыч. Оглядываясь и шипя что-то невразумительное, он вытолкал Павла из тамбура на лестничную клетку и, отступив за угол, прижал к двери лифта. Здесь его шепот наконец стал разборчивым.
– Ты что, пехота, совсем обалдел? Ясно же сказал – не трогать меня! Здесь же агентурная работа, понимать же надо!..
Павел наконец сообразил, о чем речь, и едва не расхохотался. Семен выскочил на лестницу в одних семейных трусах, нательном крестике и шлепанцах на босу ногу. Впрочем, на фоне прочих обстоятельств смех получился бы горьким.
– Слушай, агент большого секса! – прошипел он в ответ, отодрав руки Филиппыча от своей куртки. – Ты хоть знаешь, что в городе творится? Или совсем повернулся на своей бухгалтерии?
Семен шумно выдохнул собранный для нового ругательства воздух и взял тоном ниже.
– Ну какого черта, Паша? Я же ее знаешь на чем разговорил? На том, что якобы в «Стройтресте» больше не работаю. Даже телефон отключил, чтоб ни одна собака… И тут ты, блин, как снег на голову! А если б она сама дверь открыла?
– Филиппыч, – проникновенно выговорил Павел. – Ассамблейщики меня сегодня прямо с фабрики выкрали. В Москву скоро нагрянут ящеры. Потапова в городе нет, и когда будет – неизвестно. А ты тут… агентурную работу, гад, ведешь!
– Стой, Паша. – Из всего сказанного Филиппыча больше всего задели ящеры. – Как так нагрянут? Когда? Откуда знаешь?
– От верблюда! Тебе прямо здесь все изложить?
– Нет, здесь не надо, – спохватился Семен. – Погоди… Я же здесь в засаде, между прочим… Ты хоть в курсе, что студентка мамашу навещает?
– В курсе, спасибо Феде. Я ж тебя поэтому грешным делом уже похоронил.
– Ящеры, значит… – пробормотал Филиппыч. – Погоди, Паша. Покури на улице шесть минут, я сейчас. Попрощаюсь по-человечески, чувствую, мне еще возвращаться сюда…
Старый лифт в этом подъезде срабатывал со звуком стартующей баллистической ракеты, но за перебранкой Павел с Филиппычем проигнорировали включение механизма. Да и кто же поедет на лифте с первого этажа на второй?
Оказалось – поедут. Двери со скрежетом разошлись, бросая на площадку полоску тусклого желтого света…
– Ой, Павел? – проговорила растерянно Тома. Перевела взгляд на Филиппыча и еще более растерянно добавила: – И… дядя Семен?
– А-а… – выдавил Филиппыч. – Так это… Мы здесь…
Ни произнести, ни даже просто придумать свое объяснение он не успел. В тамбуре хлопнула квартирная дверь, и на площадку степенно выплыла Тамара Фоминична собственной персоной.
– Семен! – провозгласила она. – Ну неужели обязательно решать все свои дела посреди ночи! Вели человеку вернуться утром!..
На этом этапе выговора глаза ее привыкли к полутьме. Дама застыла с выражением лица, достойным актера МХАТа в немой сцене «Ревизора».
– Что такое? – неуверенно проговорила Тамара-старшая, и дочь молчаливо присоединилась к вопросу.
Павел зажмурился, пожалев мимоходом, что не может заткнуть заодно и уши. Ибо надвигалась буря.
– Семен! – Несмотря на то что возглас бухгалтерши был адресован «агенту большого секса», гневный взор ее и указующий перст уперлись в Павла. – Семен!!! Кто это?!
Едва ли она не узнала ночного гостя: скорее до последнего надеялась, что глаза ее обманывают. И тут Филиппыч вышел наконец из ступора.
– Чулочек, родной мой… – Он подхватил даму сердца под локоть и, упершись шлепанцами в кафельный пол, повлек ее в сторону тамбура. – Идем, идем скорее, я все объясню!.. Это совсем не то, клянусь тебе!.. Да идем же ты, блин!..
Сдвинуть с места Тамару Фоминичну и в благодушном ее настроении было непросто, а уж в гневе… И все же Филиппычу постепенно удалось сместить даму за угол. Утратив визуальный контакт с объектом раздражения, бухгалтерша, видимо, потеряла и часть своего упорства, потому что довольно быстро дверь квартиры снова хлопнула, и ее невнятные междометия вместе с болтовней Филиппыча затихли.
– Вот это да… – выдохнул Павел и с опаской посмотрел на студентку, ожидая чего угодно, вплоть до приказа на свое физическое развоплощение…
И осекся, так и не выговорив больше ни слова оправдания.
– Боже мой, – прошептала Тома. Глаза ее быстро наполнялись слезами, подбородок опасно задрожал. – Боже мой! Какое же это все… настоящее.
Она осторожно протянула руку, потрогала ошеломленного Павла за рукав. И вдруг оказалась у него на груди, не сдерживая больше рыданий. Упершись лопатками в стену, тот постоял мгновение с разведенными в стороны руками. Однако спасительные слова утешения не возникли из воздуха, и тогда он осторожно обнял девчонку за плечи, прижал к себе, лихорадочно соображая, что делать дальше. Стоять на площадке – глупо, идти в квартиру – попросту опасно… Оставалось только одно. Бормоча какую-то утешительную чушь, он увлек ее в сторону лестницы. Не вполне понимая, куда она идет, Тома покорно преодолела два пролета и, не отпуская Павла, протиснулась вслед за ним на улицу.
Ночь, середина января, мороз… Отличное время и погода для успокаивающей нервы терапии. Павел зачерпнул из ближайшего сугроба пригоршню снега и, отодвинув Тому от себя, принялся размашисто растирать ей лицо. Она задохнулась на мгновение и стала молча отбиваться. Под конец ей удалось залепить ему пощечину, и Павел понял, что, пожалуй, достаточно.
– Дурак! – выкрикнула она, отскакивая на всякий случай от мучителя на пару шагов. – Холодно же!
– Еще бы, – согласился Павел. – Снег тоже настоящий. Пойдем-ка сядем, поговорим. Тебе, я вижу, есть что сказать.
Тома оглянулась на дверь подъезда.
– Только не туда. Там мама… Ей незачем знать.
– Не туда. – Павел представил, что будет, если они вернутся в квартиру, и кивнул. – У меня здесь тачка за углом.
– Годится, – заключила Тома и двинулась в указанном направлении.
Несколько машин остановились, пропуская, когда она ступила на проезжую часть. Павел хмыкнул и следом поспешил через дорогу. Усевшись за руль, он вспомнил, что центрального замка в сергеевской машине нет, и наклонился к пассажирской дверце, но студентка уже потянула за ручку. Шишечка предохранителя сама собой отскочила вверх, и дверь распахнулась.
Тома уселась, зябко передернув плечами. Виновато призналась:
– Не подумала одеться. Там у них тепло… Всегда тепло, если надо…
Павел присмотрелся. То, что он принял за зимнюю куртку, действительно скорее походило на легкую до полупрозрачности ветровку поверх какой-то совсем уже летней кофты.
– Сейчас прогрею, – заторопился он, вставляя ключ в зажигание. Однако завести мотор не успел: по салону стремительно разливалось тепло.
– Ага, – проговорил Павел. – Вот, значит, как оно все у тебя…
– Вот так, – грустно согласилась Тома. – Проблем нет. Никаких и ни в чем… Если бы ты только знал, как это невыносимо!
– Трудно представить. А как же менталы, мир-сказка, сбывшаяся мечта?
– Это тоже правда, Павел. Но только не для меня… не для нас, убогих. – Тома поймала его взгляд и вдруг отвела глаза. – Они слишком многое могут, понимаешь? По нашим меркам, они могут вообще все. Неразрешимых задач нет! Проблем нет! Делают со своим миром все, что захотят… Но здесь-то и есть главная засада.
