Антон Кравин - Наемники смерти
Шейх зашагал вперед и налетел на что-то колючее – ветви. Молодая сосна, которой тут нет, но она существует! А Шейх здесь, и он не существует!
– Темпоралка! – крикнул Хоббит, выходя на обочину слева, и Алан вздохнул облегченно: он не стал призраком, Хоббит тоже здесь.
– Пространственно, эти… пространственно-временные глюки, – объяснил проводник. – Чем ближе к Глуби, тем больше шансов напороться. В принципе штука неопасная, но неприятная.
– А мы назад вернемся? – дрогнувшим голосом спросил появившийся вслед за проводником Рэмбо.
– Вернемся, но из-за этой пакости время скачет: то галопом несется, то тянется. Когда вернемся, может пройти несколько часов. Вот весело будет: среди ночи – да в Секторе, да около самой Глуби! – он повысил голос, будто сам только осознал опасность. – Ну, в-вашу же мать!
Шейх прикрикнул:
– Не истерить! Что дальше делаем?
– Что-что… Ждем. Идти стремно, движемся-то мы по тому миру, опасному, понимаете? Можно в болото забрести. Нас кто-то сожрать может. Подкрасться и сожрать – вот чего я боюсь.
– Да? Тогда вот вам, – Рэмбо дал очередь, повернулся, выстрелил назад. – Так побоятся. А что, выходит, мы и тут, и там?
– Ага, – разинув рот, Хоббит проводил взглядом проехавший мимо мотоцикл с коляской. – Вот же попадалово.
Крыса, сидевшая на его плече, чихнула. Хоббит напрягся, вслушиваясь, и приложил палец к губам:
– Тс-с-с!
Сверху лился едва различимый звон. Шейх задрал голову: как в ускоренной съемке, с неба пикировали тучи, разрастались, клубились… Звон усилился, пространство подернулось зыбью, будто вскипело. Тучи осели еще ниже и замерли, в нос ударил запах хвои и стоячей воды. Под берцами возник поросший мхом асфальт, в тумане вокруг – молодые ели.
Позади судорожно вздохнул Рэмбо.
– Что это было?
Хоббит гаркнул с облегчением:
– Закончилось! Короткая, хорошо… Все, теперь идем.
Шли молча, вздрагивая от каждого шороха. Не оставляло ощущение, что кто-то крадется следом. Начало смеркаться.
– Как по кругу ходим, – прошептал Рэмбо.
– Я предупреждал! – бормотал Хоббит. – И ведь не видно в тумане… Где эта чертова развалина?
Медленно опускались сумерки. Деревья и трава теряли краски, наливались чернотой. Идущий впереди Хоббит споткнулся и выругался. Выяснилось, что зацепился он за молодого парня в охотничьем костюме цвета хаки. Глаза белые, остекленевшие, лежит на животе, голова повернута, кожа синевато-белая, на шее – две ранки.
– Чупакабры, – Хоббит тронул труп носком ботинка. – Свежий, еще не окоченел. Не из тех ли он, кого мы преследуем?
– Если так, то хорошо. – Шейх нагнулся, поднял валяющийся рядом карабин, проверил и выбросил. Похлопал труп по карманам, вынул сигаретную пачку, кинул Рэмбо.
Тот поймал ее и сразу же закурил, не выпуская винтовки: его настораживал шорох и щелчки чупакабр, не решающихся напасть на троих. Пока не решающихся…
– В нагрудном кармане, – подал голос Хоббит, – должен быть паспорт. Достань, пожалуйста, и дай мне. Выберусь, в Ловчий клуб отдам, пусть разбираются. Он может в пропавших числиться, родичи волнуются.
Шейх выполнил его просьбу. Он и сам хранил паспорт в нагрудном кармане камуфляжа именно на такой случай. Хоббит спрятал документ погибшего и продолжил, озираясь:
– Не расходимся, чупакабры трусливые. Пока совсем не стемнело и мы рядом – не нападут.
Так и двигались. Хоббит вертел головой, высматривая опасность, наконец пробормотал что-то, шагнул в сторону и погладил сосновый ствол. Точнее, столб, сделанный из ствола, где было три указателя с корявыми надписями от руки: «Большой Писец» – стрелка прямо, «Писец малый» – без стрелки и подписано красным: «Тут был Марик», и третий: «Отель «Кабыздох», пятизвездочный» и пять кривых красных звезд.
– А! – выдохнул проводник. – До Дубны недалеко, стало быть. Ночевать здесь будем, ночью не пойдем.
Глава 2
Их отвели в подвал, предварительно обыскав и отобрав все оружие. У Кондрата нашли даже две заточки, спрятанные в ботинок «на черный день», а у Марины – газовый баллончик с перцовым спреем, о котором Данила и не подозревал.
Сам Данила, впервые за черт знает сколько времени оказавшийся без оружия – ну то есть вообще, совсем, абсолютно без, мать его, оружия! – чувствовал себя голым. Беззащитным.
И смертельно уставшим. Слишком много всего случилось за этот день. Предательство Гены. Пленение. Убийство Чуба. Правда о его сущности. Подозрения о сущности Марины…
«А знаешь, кто те искажения чует? Хамелеоны…»
Данила привалился спиной к стене. Самое плохое: он по-прежнему ничего не знает. Хамелеоны бывают полностью антропоморфными, вообще без отличий? Отец в Секторе?
Когда сетчатка адаптировалась к темноте, Данила огляделся. Подвал большой и донельзя захламленный. Обычный такой дачный подвал, где заканчивают свой путь ненужные вещи из городских квартир (на балкон – на дачу – в подвал – а там само сгниет…). Тут стояли продавленные кресла с отломанными подлокотниками, кособокие табуретки, буфет со стеклянными дверцами, старый верстак с прикрученными тисками и еще какой-то хлам, неразличимый в полумраке.
Единственным источником света была щель от неплотно прилегающей крышки погреба. Оттуда же доносился невнятный бубнеж конвоиров.
Кондрат, как человек бывалый, сразу оккупировал одно из кресел, вытянул ноги и безмятежно захрапел. Ну и правильно. А чего дергаться, пока следак на допрос не вызовет…
Марина же себе места не находила. Сначала присела у стены, потом встала и прошлась по подвалу, выставив перед собой руки, как панночка из «Вия», попробовала усесться на табуретку – нет, неудобно, опять встала, нащупала стеклянную дверцу буфета…
И совершенно неожиданно ударила кулаком в стекло. «Дзынь» – сказало стекло, раскалываясь на куски, и, прежде чем Данила успел среагировать, Марина схватила один кусок стекла и полоснула себя по предплечью.
– Твою мать! – прорычал Астрахан, подлетая к девушке и вырывая у нее окровавленное стекло. – Совсем спятила?!
– Смотри, – сказала Марина и ткнула располосованную руку Даниле в лицо. – Видишь? Кровь. Значит, я человек. Не хамелеон.
Кровь текла медленно, вязко. Рука у девушки была холодная и липкая. Тяжелые капли тихо падали на пол.
Данила осмотрел рану. Марине хватило ума (или не хватило сноровки?) резать не внутреннюю, а внешнюю сторону предплечья. Резанула неглубоко: пальцы все двигались, значит, сухожилие не задето. В принципе ранение ерундовое, но его надо было промыть и перебинтовать – а то начнет нагнивать или еще чего похуже может случиться. Сектор все-таки…
И аптечку, и все ИПП у них забрали солдаты веры…
– Дура ты, – сказал Данила.
– Дура, – согласилась Марина. – Но не хамелеон. Я человек. А Рома – хамелеон.
Ее начала бить дрожь. По всем признакам истерика была не за горами. Данила обхватил Марину и прижал к себе.
– Успокойся, все будет хорошо, – сказал он. Звучало глуповато, но больше ничего в голову не пришло. Он добавил, отстраняя девушку от себя: – Надо найти воду. И какие-то бинты. Обработать рану, поняла? Посмотри на меня! Ну! Ты меня поняла?
В ответ Марина мелко закивала. В глазах у нее стояли слезы.
– Может быть, я смогу вам чем-нибудь помочь? – раздался за спиной незнакомый голос.
Данила резко обернулся, а Кондрата буквально выбросило из кресла – спал уголовник чутко, и еще до того, как толком проснуться, схватил табуретку и выставил ее перед собой.
– Кто здесь?!
– Успокойтесь, пожалуйста, – ответил тот же голос с напевно-отеческой интонацией. – Нет никакой необходимости прибегать к физическому насилию… Я сейчас выйду на свет, будьте так любезны, опустите, пожалуйста, табурет.
Кондрат покосился на Астрахана, тот кивнул и спрятал за спину руку с окровавленным осколком стекла.
Из темноты появился странный силуэт, почти неразличимый на фоне сваленного в кучу хлама. Странный – потому что принадлежал человеку почти двухметрового роста, узкоплечему и согбенному в три погибели, да еще и закутанному в плед.
– Разрешите представиться, – сказал обладатель инопланетного силуэта. – Прянин Владислав Илларионович. Кандидат наук. Действительный член Российской академии наук, доцент кафедры этнологии исторического факультета МГУ, к вашим услугам.
– Доце-ент… – протянул Кондрат с глупым выражением, не опуская табуретку.
Прянин поклонился и, если бы у него были каблуки, наверняка бы ими щелкнул. На вид ему лет сорок – сорок пять. У Прянина было вытянутое лицо, кривоватый нос и густые брови, скрытые массивными очками в черепаховой оправе. Одна дужка держалась за счет медной проволоки, а вторая была обмотана синей изолентой. Очки знавали и лучшие времена, как, впрочем, и сам доцент: одетый в разнообразнейшие лохмотья, он видом своим напоминал солдата наполеоновской армии после бегства из Москвы.
