Михаил Бычков - Третье правило диверсанта
Сознание закрутилось огненным вихрем: сначала перед глазами начали мелькать какие-то яркие-яркие картинки, похожие на широкие свежие мазки краски или на фосфены только более насыщенные цветом и резко очерченные. В голове зазвучали обрывки ничего незначащих, но до боли знакомых фраз, сопровождаемые неприятным фоном из тысячи нудных колокольчиков, звенящих на разные лады, будто поблизости кто-то неумеючи играл на миниатюрном карильоне. Звук становился то тише, то громче, то поднимался до верхней нотной строки, то ударял в басы.
Открыл глаза.
Мир раскачивался передо мной, будто я смотрел на него с борта утлой лодки в трёхбалльный шторм. Я инстинктивно расставил руки, чтобы ухватиться за вёсельные уключины и не вывалиться за борт в самую пучину, но внезапно всё встало на свои места. Море успокоилось и вместо шаткого дна лодки, я ощутил под ногами пол, на котором вполне твёрдо стоял. Вскоре исчезли и назойливые голоса, смолкли и колокольчики, уступив место тонкому на уровни слышимости писку. Я склонил голову и попытался вытрясти его как воду из ушей. Но не проходящий навязчивый писк не самое страшное, что случилось со мной.
Кое-что похуже ожидало впереди.
Я не говорю о боли. Хотя больно было. Боль можно вытерпеть и я вытерпел — почти. Только упал на колени, скинул с руки инъектор, и плотно стиснул виски ладонями, пытаясь не дать себе закричать.
Всё тот же злой гений который до того самозабвенно изводил меня нудной игрой на поганых колокольчиках одним точным движением прямо через кисти рук вогнал в голову железный прут и стал медленно его вращать сначала по часовой стрелке потом против. Всё тело от кончиков пальцев ног до макушки сначала бросило в жар, точно вся кровь разом вскипела, или через темечко залили под завязку ядрёной перцовой настойки, после жар отпустил, и прямо под рёбра протиснулись чьи-то ледяные руки и попытались разорвать грудную клетку изнутри. Затем вновь обдало кипятком и в каждый нервный отросток вонзилось по оголённому проводу под высоким напряжением…
Опрокинулся на спину. После инъекции всегда случается эпилептический припадок. Я вспомнил это, и вскипел пеной.
Успел только закусить пропитанный потом воротник куртки и почувствовать на языке солоноватый привкус крови или всё того же пота и…
…отключился.
Некоторое время я словно пуховое птичье перо кружился в темноте, ещё хоть как-то осознавая себя, но скоро прекратилось и моё безвольное парение. Всё прекратилось. Не осталось ничего кроме, полного ничем не нарушаемого покоя. Больше волноваться было не о чем. Я просто растворился, как и не было вовсе.
НИКОГДА.
ПУХ. ПРОСТО ПАДАЛ ПУХ. С ВЫСОКИХ ЗЕЛЁНЫХ ДЕРЕВЬЕВ. МЕДЛЕННО, И КАК ВОДИТСЯ НЕОТВРАТИМО. ПОЭЗИЯ! МАТЬ ЕЁ РАСТАК!
Я не говорю о боли — боль можно вытерпеть. Даже самую сильную боль можно вытерпеть, нужно просто на время стать ею, и перестать осознавать — как ток крови, как движение ресниц, как дыхание.
Просто впускай её в себя и выпускай.
Дыши.
Как обычно.
Просто дыши.
Но что делать с бардаком в голове?
Прошло несколько часов после инъекции.
Андрей выдержал, я не ошибся не его счёт, он оказался крепким парнем. Андрей пришел на короткое время в себя, попросил воды, напился и погрузился в глубокий спокойный сон уставшего после тяжелого физического труда человека. Монах устроился рядом с ним, постелив себе на полу возле кровати, готовый в любую, минуту подняться и оказать, если понадобиться первую помощь. Это было излишней предосторожностью, я объяснил Монаху, но, похоже, он просто хотел оставить меня одного. Признаться того же хотел я сам. Оказаться в его обществе — значило оказаться в ловушке, создать которую способно только нежелание двух людей не только общаться между собой, но и просто видеть друг друга. Мы все остро нуждались в одиночестве и шли навстречу этому желанию.
Я сидел на кухне и пытался разобраться со своими мыслями. Они накрыли меня с головой, не давая продыху. Я словно блуждал в знакомом доме с погашенным светом. Вроде всё узнаваемо, но наталкиваешься на острые углы предметы мебели и собственное непонимание происходящего.
Первое что всплыло в памяти это мои полные, фамилия имя отчество. Дальше пошло как по накатанной колее.
Меня зовут Алексей Романович Бычков.
Все три сопутствующих мне определения принадлежали воздуху. Поскольку родителей у меня не было, ни в той жизни, ни в этой.
Очередная усмешка.
Я бывший военный разведчик. На моём счету восемь боевых выходов. Герой и иждивенец своей родины, родина давала мне работу и платила сомнительной славой. Более я не имел ничего. Когда-то когда реки были полны и люди смотрели в небо с надеждой, у меня была девушка и ничего кроме.
Я с готовностью откликнулся на призыв быть смелым и отважным и легко обошел претендентов, когда был брошен клич на свершение очередного подвига.
Была сформирована группа из четырёх человек.
Задача: Дать возможность определить возможности человеческого организма на пределе возможностей. Искусственная кома как альтернатива безысходному созерцанию бескрайних просторов космоса в компании себе подобных на протяжении долгих лет гипотетического межзвёздного странствования.
Нас выдрессировали, снабдили массой полезной информацией, поместили в капсулы времени и закрыли в лаборатории двери.
Это было одной из стадий космической программы по изучению глубокого космоса, поскольку то, что раньше было принято называть человечеством глубоко и надолго застряло под землёй. Звучит глупо, но других исходных данных у меня не было. Пока что.
Я помнил напутствие одного из очкариков. Он сказал:
— Вас Алексей ждёт великое и весёлое будущее.
Прав был засранец, но только во второй части своего предсказания — Мне было жутко весело. Ну это когда настолько весело, что становиться жутко, и жутко от того что весело и весело от того что жутко.
Первая фаза эксперимента была рассчитана на тысячу дней. Вторая и самая главная часть составляла пробуждение. Мы должны были (каждый самостоятельно) сразу сделать себе инъекцию метаболика, чтобы восстановить физические функции организма и растормозить мозг. После по чёткому маршруту проследовать к точке назначения и уже совместно выработать стратегию дальнейшего поведения.
Дальше пустота…
Пустота.
Больше я не смог вспомнить ничего, как ни напрягал мозги, как ни выкручивал, словно половую тряпку в ведро свою память, на её поверхности не выступило ни капли прозрения. Вот что причиняло наибольшую муку. Уж лучше бы всё оставалось на своих местах, как прежде. Оттого что мне приоткрылась небольшая часть картинки из-за пропыленной портьеры, не стала более понятной моя роль во всей этой сложной игре, в которую поневоле я оказался втянут.
Я разложил перед собой на столе имеющиеся у меня сокровища: выцветшую фотографию сломанные часы-кулон, и забранную в ламинат карту. Долго рассматривал всё это барахло перебирал, перекладывал. Ожидая видимо какого-то просветления, но ничего похожего не произошло, наоборот мне почудилось, будто бы все эти предметы никоим образом со мной не связаны. Я глядел на снимок и видел двух посторонних людей, у одного из которых почему-то было моё лицо, девушка вообще никак не трогала — это была совершенно чужая девушка, по ошибке оказавшаяся рядом и по ошибке влезшая в мои сны. Думалось, секунда она оживёт на снимке и станет просить прощения за свою неосторожность. Разбитые часы-кулон были просто тем, чем были ничего не стоящим сломанным механизмом место, которого на помойке. Гравировка на крышке как строка из чужого письма. Карта не пробуждала ни единой мысли и ни с чем не ассоциировалась, казалось, что некто не очень умный решил таким образом поразвлечься за мой счёт. И должен признать у него это замечательно получилось.
Ещё бы бегать по всему городу, прятаться от наёмников. Сначала закопать, а после выкопать покойника. Рисковать своей и чужими жизнями и всё для того чтобы сейчас любоваться этим бесполезным куском бумаги, с обозначенным на нём маршрутом, цель, которого, настолько же абсурдна и лишена смысла насколько, бездарна сама затея искать затаённый от людей подземный рай.
Я искурил половину всего своего запаса табака и так и не пришел к чему-то определённому. Идти и убивать наёмников, не было никакого желания, ещё вчера ясная цель потонула во мгле. Найти хоть что-то полезное в архивах здания «Водоканала» я не рассчитывал, единственное, что меня туда по-прежнему влекло это возможная встреча с таинственным связным Монаха — человеком из ГГО. А значит, наёмников придётся положить — всех до единого. Я настолько очерствел за эти несколько часов, что уже не рассматривал их насильственную смерть как нечто из ряда вон выходящее. К тому же я предоставляю им равные с нами шансы — ну или почти.
