Я Гордый 4 - Тимур Машуков
То есть, ханьцы в этом замешаны? Потому как кипчаки просто на это не способны — нет у них высоких технологий, да и лезть к нам смысла не было. Формально они входили в состав Российской империи, но по факту жили обособленно, и мы в их дела не вмешивались, просто охраняя границы. Но видимо, плохо, раз такой многочисленный отряд прорвался на нашу сторону. Но здешних лесов боялись все, поэтому пограничники могли и специально пропустить, зная, что те все равно сгинут.
И что, спрашивается, они тут делают — в этом богами забытом месте? Что ищут? Или кого, кольнула меня неприятная мысль…
— Нам нужен язык, — придя к неутешительным выводам, тут же сказал я.
— Трудно будет. Они идут сплоченной группой. Незаметно не взять, -отозвалась Пятая.
— Посмотрим…
Лес зимой, как я уже как-то говорил, совсем не тот, что летом. Страшен он седыми ветками, что, склонившись над тропой, так и пытаются схватить случайного путника.
Тяжелым взглядом смотрит он на тебя и провожает им же, сверля спину. Страшно тих лес. Не спеша, движемся мы, прислушивается к звукам разным, озираемся. Пропустить тут внезапную атаку очень легко — знаем, сталкивались уже. Мрачный это лес, страшный в своей красоте и гневе. Деревья густо стоят, высоченные, лапы-ветки свои по сторонам раскинули, поскрипывают над головой. Снег падает с серого неба пушистыми хлопьями, оседает на них, на плечах, на ресницах.
Вот пробежал холодок по спине до самого затылка, волосы на голове зашевелились. Чувствую, как взгляд чей-то в спину упёрся, тяжёлый, пристальный. Остановились, замерли отгоняя липкий страх, оглянулись. Нет никого. Кто смотрит? Откуда? Тишина стоит такая, что дыхание наше оглушает. Кругом лишь деревья голые, чёрные, и сугробы под ногами, искрящиеся, белоснежные. А взгляд, как прежде, следит, ощупывает, будто решая, что с нами делать.
Я встряхнулся, отгоняя страх, посмотрел на девушек. Ничего вроде и даже не дрожат. Тропы тутнехоженые, хоть и знаем про них. Редко когда суемся сюда и каждый раз маршрут меняем, чтобы на засаду не нарваться. Потому как страшен лес, но ещё страшней его те, кто обитает в нем, считая своим домом. А мы, как ни крути, чужие здесь, хоть и правила соблюдаем, и не лезем незваными к обитателям его. Но то мы, а то пришлые. Растревожат, волну поднимут. Эх, как не вовремя это все…
— Вот они, — лежа на пригорке, незаметные для всех, мы увидели, как несколько человек, крадучись, вышли из-за деревьев, посмотрели по сторонам и дали сигнал выдвигаться остальным.
Утро на Урале совсем не то, что утро, например, в Новгороде или Ростове. Серая хмарь, легкий ветер нежно колышущий арматуру на крыше, да еще и минус двадцать — красота! Ну, для тех, кто понимает, конечно. Идущие на смерть — а иначе я этих леди называть не мог, — поддерживали себя магическим теплом, радуя потихоньку сжимающую вокруг них кольцо живность.
М-да, крайне беспечно лезть сюда, не понимая обстановки. Такими темпами нам даже делать ничего не придется — их тут всех и без нас положат. По крайней мере, я точно видел в ближайших кустах задницу медвежути, что вполне себе бодренько ползла к ним с явным гастрономическим интересом. При этом мы ее хорошо видели, а вот они нет.
Вон и пара хвостов лютоволков промелькнула — ох, сейчас они зажгут! Неужели люди так и не заметят, что попали в смертельную ловушку? Тот, кто их ведет — полный идиот, потому как не заметить мелькание зверей сквозь деревья может только слепой.
Нет, не заметили, за что и поплатились. С неба резко спикировал Лысый орел — огромная птица, чей размах крыльев достигает пяти метров. Молча, без привычного крика, он снес голову последнему в строю, а после, подхватив следующего, унесся в небеса. Вопль боли, едва долетевший до земли, сразу стих.
— Suǒyǒu rén dū lèngzhù liǎo. Shì shéi? (Все замерли. Кто это был? — ханьск.)
— Xiǎoniǎo. Wǒ kàndào yī zhǐ dà niǎo. (Птица. Я видела большую птицу!)
— Wǒmen dé líkāi kōngkuàng de dìfāng. Qiánjìn. (Надо уйти с открытой местности. Вперед.)
Значит, все-таки ханьцы. Очень интересно, что они тут забыли? Они ускорились — и в этот момент кольцо замкнулось.
— Nǐmen dū huì sǐ de. Fàngxià nǐ de wǔqì huò miànduì nǐ de sǐwáng. (Вы все умрете. Бросайте оружие или встречайте свою смерть), — заорал я, чтобы их отвлечь и притормозить. И у меня получилось.
Те замерли, испуганно озираясь и не понимая, откуда шел голос — и в этот момент из леса выскочила стая лютоволков. Огненный вал, что они кинули, врезался в строй врагов. Мгновенье паники, и ханьцы открыли огонь.
— Эх, сейчас бы какое-нибудь, хоть самое плохонькое ружьишко, -простонал я, глядя, как звери и люди сцепились в схватке.
При этом ханьцы быстро поменяли построение и стали отступать к лесу, двигаясь чуть в сторону от нас. Чуть сторона была очень опасной, потому как являлась вотчиной крысокротов метровой длины, способных даже мамонта сожрать всего лишь за пару минут. Там все было изрыто их норами, и я будто даже видел сквозь землю, как они сидят и потирают довольно лапки, пуская слюну в предвкушении угощения. Тот, кто рисовал карту этим людям, будто специально сделал так, чтобы они померли.
Хотя, с другой стороны, про здешние леса никто ничего толком не знал. Ну, кроме нас, конечно. И даже нам тут приходилось туго, а чего уж про этих говорить? В общем, потеряв пятерых, они, дружно паля во все стороны и активно используя магию — вот идиоты! — шли в еще одну ловушку. Причем, бодренько так, я бы сказал, даже с огоньком.
— Эй, мы так без языка останемся. Третья, что думаешь? Осилишь?
— Можно попробовать. Если слева обойдем, выйдем к каменному карману, куда кроты не лезут. Там и спрятаться есть где, и можно перехватить самого глупого. В этой суматохе они и не заметят потери. Только надо осторожно. Ты видел, что все умершие сгорают так, что и костей не остается? То ли сами себя подрывают, то ли механизм самоликвидации вшит.
— Принято — выдвигаемся. А то такими темпами нам точно никто не достанется — всех сожрут.
Учитывая, что хоть ханьцы и
