Шестнадцать способов защиты при осаде - Том Холт
Я отвернулся от Лонгина и обратился к Арраску.
– Ты должен согласиться, – сказал я, сознавая, какая тяжесть лежит на его плечах. Никакой выгоды для него, кроме уцелевшего Города. На его лице боролась уйма эмоций, и в конце концов он произнес:
– У нас есть один умелец на примете. Клепает подделки. Жутко талантлив.
– Этой дорожкой я уже ходил. Не помогло.
Арраск покачал головой.
– Ты не понимаешь, насколько он хорош.
– Для подделки Великой Печати никто не хорош. Ее нельзя скопировать.
Покрасоваться – приятно. Вдвойне приятно, когда тебе дают для этого возможность. Каковую я и дал Арраску.
– Вообще-то мы это уже сделали, – сказал он.
Чего только не узнаешь.
– Ты шутишь.
Он недобро ухмыльнулся, после чего – озвучил номера архивных документов. Тех, что были проштампованы подделкой Синих – и прошли проверку и были приняты.
– Мы не очень часто ею пользуемся, – сказал Арраск. – Бережем для крайних мер.
Лонгин уже наполовину поднялся со стула; одним из документов, на которые только что ссылался Арраск, был смертный приговор влиятельному Зеленому. Поднялся – и все-таки снова сел.
– Вот что, – сказал я. – Не будем выбирать. Я подменю всех честных клерков Зелеными, а также заплачу Синим миллион гистаменонов за Печать. Идет?
Это ошеломило обоих.
– Миллион гистаменонов за нашу подделку, с которой мы можем выписать себе десять миллионов, – сказал Арраск.
– Да.
– И подделкой же скрепишь договор.
Пришла моя очередь улыбаться.
– К тому времени она перестанет быть подделкой. Она заменит подлинник.
* * *
– Смотрите-ка, герой-завоеватель, – сказала Айхма.
Думаю, понимание – монета, которая у каждого игрока ложится только одной своей стороной. Либо вы понимаете вещи, либо – людей; никому не доступны обе опции разом. Честно, меня устраивают вещи. Я понимаю прочность на растяжение, силу сдвига, пластичность, упрочнение при работе, износ, усталость материала. И я знаю, что с людьми происходят примерно те же процессы – разве что правила слегка отличаются. Но никто, увы, никогда не нанимал меня, чтобы узнать больше о людях.
– Принеси мне, пожалуйста, чайник чаю, – попросил я. – Умираю от жажды.
Айхма бросила на меня взгляд, который мог бы заставить ржавчину облезть.
– Уже бегу.
Я всерьез задумался о том, а не пойти ли в другое место. Проблема одна: у всех баров в Нижнем городе четкая цветовая дифференциация. Пойдешь в тот, что для Синих, – Зеленые примут за предателя. Пойдешь к Зеленым – случится ровно наоборот. «Собачий дуэт» выступал здесь единственной нейтральной территорией. И нигде больше не подавали чай. Как бы то ни было, как только я вошел в дверь, все стихло. Мне это совсем не понравилось. Я привык ходить в «Дуэт», и все там знают, кто я такой. Сейчас все было по-другому. Помните старую притчу о святом пророке, которого бросили в логово львов? Я почувствовал себя одиноким львом в логове пророков.
Айхма поставила чайник передо мной, намеренно громко припечатав донышком.
– Пятнадцать трохи, – сказала она.
– Сколько-сколько?
– Пятнадцать.
Никогда в жизни я не платил за чай в ее заведении. Я уставился на нее, потрясенный до полусмерти, затем, поискав в кармане, выудил один торнезе – строго государственного образца, не поддельный.
– Сдачу оставь себе.
Айхма выдохнула через нос.
– Спасибо, – бросила она и ушла.
К черту все, подумал я. Договор был – встретиться с людьми из Тем, двумя Синими и двумя Зелеными. Подходящих мест было всего два – «Собачий дуэт» и Дворец; но мои гости нервничали из-за необходимости светиться в центре города, так что оставалось сидеть у Айхмы, пока делегация не появится, – другого выбора не было.
Хапакс, Зеленый, появился рано. Я знал его с давних времен, а он знал отца Айхмы. Он бросил на меня странный взгляд, когда сел.
– Что на нее нашло? – спросил я.
Я знал, что он не собирается мне отвечать, даже если и понимал, в чем дело.
– Женщины, – неопределенно бросил он.
Я не собирался ставить себя в неловкое положение подробными расспросами.
– Лучше тебе самому за себя заплатить.
Он усмехнулся.
Вскоре подтянулись остальные, и мы цивилизованно переговорили, скрепили сделку и разошлись. Мне нужно было наведаться на лесопилки; я был почти на месте, когда какой-то незнакомец подбежал ко мне, размахивая руками. Он запыхался и выглядел не на шутку перепуганным.
– Тебе лучше поторопиться, – пропыхтел он.
– Погоди. Кто ты и что тебе нужно?
– Поножовщина, – сказал он. – В «Собачьем дуэте».
Я весь похолодел. Поножовщина в питейном заведении – дело весьма обычное, с тем же успехом можно во всеуслышание заявить: «Гляньте-ка, солнце взошло!» И если сейчас по каким-то причинам обыденное стало новостью, то…
– Она?..
– Да не знаю я!
Порой я дивлюсь тому, за какие такие заслуги удостоился высокого армейского чина – порой, но не сейчас. Весь вопрос в том, насколько шустро работает моя голова. Ухватив незнакомца за левую руку, я сунул ему в ладонь гистаменон.
– Знаешь, где Погонная застава?
– Да.
– Нужен шестнадцатый дом. Там живет доктор Фалькс. Если дома нет – узнай, где он. Когда доставишь его к «Дуэту» – заплачу еще столько же.
Он уставился на монету в своей руке, потом на меня. Затем – побежал. Я видел, как люди спасали жизнь бегством, – так вот он гнал быстрее. Мотивация творит чудеса.
Этот тип ушел, а мне все еще требовалась толковая подмога, так что я пробежался по Храмовой площади. У здания Адмиралтейства мне попались двое стражей из садоводов.
– Эй вы, двое! – окликнул я. – Знаете, кто я такой?
– Господин главнокомандующий!
– Ты, – велел я тому, что слева. – Найди мне лошадь с повозкой. Или фаэтон. Хоть что-нибудь, на чем можно ехать. Первое, что под руку попадется. Даю тебе все полномочия – понятно?
Стражник ошалело уставился на меня – и что-то в моем взгляде, наверное, заставило его бросить все и побежать выполнять распоряжение. Вот поэтому у меня есть этот чертов военный чин.
– Ты, – обратился я ко второму, – раздобудь мне десять листов пергамента, перья, чернила и печать Адмиралтейства. И поскорее.
Храмовая площадь – хорошее место для угона чего бы то ни было. Даже со всеми ограничениями, введенными мной, всегда оставался какой-нибудь неподвластный дурным указам млеколицего сенатор или секретарь с личным визитом. Примерно через минуту часовой вернулся с паланкином и четырьмя носильщиками. Родовой символ, нарисованный
