Камень. Книга шестая (СИ) - Минин Станислав

— Дорогой, — чуть капризно заявила императрица, — что ты атмосферу-то нагнетаешь? Подумаешь, самоход! Ты сам мало в эти самоходы бегал? Да и перед встречей не надо внука по пустякам накручивать…

— Ты права, дорогая, — кивнул император. — Князь, мы с супругой здесь в качестве зрителей, так что не обращайте на нас внимания.

— Слушаюсь, государь. — Долгорукий обозначил кивок. — Тогда для начала предлагаю всем присутствующим сделать несколько фото на память, а уж потом вернуться к регламенту турнира. — И от ярких вспышек зарябило в глазах.

«Фото на память» заняло достаточно продолжительное время. Снялся и я, а потом даже вместе с царственной четой отщелкался. После этого были фото с отцом и дядькой Николаем, представителями рода Пожарских, а потом и со всеми Долгорукими. Отдельные фотографии я пожелал сделать с Андреем Долгоруким, братьями Орловыми и с Глебом Алексеевичем Голицыным, чем вызвал у последних законную гордость.

— Переходим непосредственно к турниру, — объявил князь Долгорукий, когда вспышки наконец прекратились. — На роль судьи предстоящей встречи предлагаю всем вам известного знатока и ценителя русского бильярда Глеба Алексеевича Голицына. Возражения есть? Возражений нет. Глеб Алексеевич, судите честно и примите все атрибуты власти за столом.

На серебряном подносе Голицыну вынесли белые перчатки, небольшой обрез игрового сукна и средство для чистки шаров от мела и жира, который попадал на поверхность при касании рук игроков. С большим достоинством натянув перчатки, Глеб Алексеевич кивнул и приступил к своим обязанностям, занявшись чисткой сукна и шаров, а Долгорукий продолжил:

— Господа и дамы, — он поклонился в сторону императрицы, — прошу делать ваши ставки!

— Князь, пусть ваш род будет первым, — разрешил император. — Мы за вами.

— Семьсот тысяч на Алексея Александровича, — озвучил князь свою ставку. — Государь?

— Один миллион на Александра Николаевича.

— Принято.

— Миллион триста на Алексея Александровича. — Императрица улыбалась. — Мы с супругом делаем, так сказать, диверсификацию вложений, все по науке.

— Один миллион триста на Алексея Александровича принято! — озвучил князь Долгорукий.

— Восемьсот тысяч на Александра Николаевича!

— Принято!

— Семьсот тысяч на Алексея Александровича!

— Принято!

— Семьсот пятьдесят тысяч на Александра Николаевича!

— Принято!

И тут очередь дошла до деда Михаила:

— Два миллиона на князя Пожар… прошу прощения, на Алексея Александровича! — дед невинно улыбался.

Если князь Долгорукий несколько потерялся от «наглости» Пожарского, посмевшего превысить размер ставки императорской четы, то бабка, как и всегда, была в тонусе:

— Дерзишь, Миша! — хмыкнула она. — Ишь напугал, аж цельных два мильона! — Впрочем, особого укора в ее голосе не слышалось. — Дорогой, не кажется ли тебе, что после этой ставки князя Пожарского все предыдущие подлежат отзыву?

— Несомненно, дорогая, — важно кивнул тот и посмотрел на Долгорукого. — Анатолий, исправь там у себя, два с половиной миллиона на Александра Николаевича.

— Три миллиона на Алексея Александровича, — озвучила свою ставку Мария Федоровна.

За ними в сторону увеличения последовали ставки и других родов, не желающих отставать от Романовых с Пожарскими. А я переглянулся с отцом, с которым нам в любом случае капало «десять копеек», а потом посмотрел на продолжавшего стоять с невинным видом деда Михаила, подозревая его в элементарном сговоре с Романовыми для создания очередной шумихи вокруг моей скромной персоны. Если это в самом деле было так, то я перед ним с моими старшими родичами искренне снимал шляпу! Такая простенькая разводка, основанная на психологии родов, была просто великолепна! А уж что завтра в свете говорить будут!..

— Александр Николаевич, Алексей Александрович, — Голицын в своих белых перчатках был сама неумолимость, — правила вы знаете, постарайтесь их соблюдать в полном объеме! Верю в честную борьбу! Поприветствуем друг друга, — мы пожали друг другу руки, — а теперь начнем!

Раскатку выиграл отец, подкатив шар на пару сантиметров ближе к борту, чем я, он же и выбрал разбивать. И забил!..

Второй шар он скатил с легкостью, как и третий, и четвертый, пятый потрепыхался в лузе, но свалился, как и шестой, а вот седьмого отец дал мимо. Вот и мне представился шанс оказать хоть какое-то сопротивление родственнику.

Сколько я ни отыгрывался, сколько ни ставил шары в неудобное положение, отец, вопреки всему, предпочитал активный бильярд, нанося удары из любых позиций, и первую партию я «засадил» со счетом 8:3.

Усевшись на свой стульчик, от злости начал заводить себя, бормоча при этом:

— Алексей, это не твоя игра! Соберись уже! Покажи, на что ты способен!

И постарался сконцентрироваться еще сильнее.

К следующей партии я подошел в полном состоянии безмыслия, действовал практически на одной только физической памяти и инстинктах, что и позволило мне забить с разбоя и отправить пять «вдогонку». Последние пару шаров забил, просто дождавшись грубой ошибки рискнувшего в неочевидной ситуации отца.

— Коля, будет ли это по правилам?

Князь Долгорукий, как и все, чувствовал себя очень неуютно от волны того легкого ужаса, которая исходила от медленно прохаживающегося вокруг стола Алексея Александровича, на лице которого было невозможно прочитать никаких эмоций. Даже княжич Голицын, выполнявший роль судьи, отошел от великого князя и держался от последнего на комфортном для себя расстоянии, стараясь следить при этом за ситуацией на столе.

— Саша пока держится, — равнодушно кинул император. — А раз так, нет оснований для беспокойства. Хотя… Представь себе, Толя, что будет, если Алексей все же проиграет…

— Государь! — возбудился слегка бледноватый Долгорукий. — Вы же защитите подданных от… надвигающейся опасности?..

— В меру моих скромных сил, — хмыкнул Николай и с удовлетворением подумал, что вот сейчас точно никто не упрекнет Романовых с Пожарскими в организации договорного матча.

Моя злость на себя дала результаты, и я сумел сдержать отцовский «атакующий порыв», доведя счет по партиям до 3:3, после чего Голицын объявил пятиминутный перерыв. Усевшись в свое кресло, постарался не выходить из того состояния, которое все-таки позволило мне оказывать забивавшему все подряд папашке достойное сопротивление. На происходящее вокруг специально не обращал внимания и чуть не прослушал команду Глеба Алексеевича:

— Господа, начинаем контровую партию! Прошу вас!

Раскатку, как и в начале игры, выиграл отец, он же и разбивал. На этот раз цесаревич осуществлял «разбой» аккуратно, фактически с первой точки, пирамида при этом не сильно-то и «развалилась», а биток, «облизав губки», неспешно пересек среднюю линию стола и остановился.

Что это было? Неужели отец испугался? Или просто аккуратничает?

«Так, Алексей, это тебе должно быть до одного места! — Я опять начал злиться на себя. — Играй с позицией на столе, а не с соперником! Соберись уже, и играй в свою игру, а не следуй чужому навязанному тактическому рисунку!»

Отыгрыш, еще отыгрыш, вот отец «крадет» у меня неудачно выкатившегося «чужого», но «раскрутиться» с него у папаши не получается, слишком уж неудачно встал «свой». И опять отыгрыш, отыгрыш, отыгрыш, пока наконец отец, не просчитав соударение, не выкатывает мне «дармового» «своего» на середину.

Соберись, Алексей! И не обманывайся кажущейся простотой этого удара! Возможно, это самая ответственная атака сегодняшней встречи! И забудь про то, что это шар желательно вернуть на середину, бей тем ударом и с тем винтом, в которых уверен!

А ручонки-то подрагивают… И потеют. Вот и повод сделать паузу и успокоиться, заодно и протереть резко ставший липким кий отрезом сукна…

Зрители в клубе, глядя на нерешительность Алексея Александровича, замерли, прекрасно осознавая ценность этого шара не только в партии, но и во всей встрече в целом. Они даже не особо-то и напряглись, когда молодой человек «упал» в стойку, а эти волны ужаса резко уплотнились.