Сергей Галихин - Видения
– Как поживают наши недоброжелатели? – улыбаясь ни к чему не обязывающей улыбкой, поинтересовался Артемьев.
– Не очень хорошо, если судить по качеству предпринимаемых ими действий, – не уловив настроения начальства, ответил Прокофьев. – А если учесть то количество несерьезных, я бы даже сказал, наивных попыток прорвать нашу защиту, они просто в отчаянии.
– Они что же, наняли лохов, решив взять нас количеством? – удивился Артемьев.
– Похоже, что так.
Артемьев на секунду задумался.
– А если предположить, что просто увеличилось количество желающих проверить нас на прочность? Информация становится все более доступной. Технологии – все более сложными, но в то же время более дружелюбными к пользователям. Купив универсальный программный конструктор и немного подправив его, прочитав пару книжек Спока, вполне может поймать иллюзию, что ты хакер.
– Есть и такие. Но отличить спонтанные атаки от срежиссированных акций несложно. Достаточно проанализировать программный код инструмента, которым пользуются для вторжения, просмотреть хронологию пингов технических шлюзов. Ну а засечь перебор пароля вообще задачка для восьмого класса.
– На что они рассчитывают? – спросил Артемьев. – Уж не думают же они, в самом деле, что мы настолько наивны, чтобы только прикрыть дверь, не повесив на нее замок?
– Одно время я считал, что это отвлекающий маневр, чтобы мы в общем шторме не смогли засечь основную волну, но позже отказался от этой мысли. Увеличение количества атак за последние четыре месяца связано исключительно с появлением на рынке новых программных конструкторов.
Артемьев задумался на несколько секунд и сказал:
– Хорошо. Допустим, эта теория применима к мегаполисам. Но, черт возьми, на периферии нет столько компьютерных умников, сколько было попыток взлома наших региональных серверов.
– В любом пособии для начинающего хакера написано, что первое, чему нужно научиться после освоения простейших крек-программ, – это путать след. Вменяемый хакер никогда не полезет в чужой компьютер напрямую.
– То есть вы хотите сказать, что периферийные атаки на самом деле пыль в глаза? – спросил Артемьев.
– Именно так, – подтвердил эксперт.
– У меня есть данные, что в нашей корпорации работают чужие агенты. Охотники за промышленными секретами.
Прокофьев хмыкнул.
– Я бы удивился, если бы их не было.
– Я бы тоже, – согласился Артемьев. – Такова жизнь. Если у кого-то что-то есть, всегда найдется кто-то, кто захочет это взять без спроса. Я даже не удивился, когда мне сказали, что мой ведущий спец по компьютерной безопасности на самом деле работает против меня.
Валун за валуном, от потолка и до пола, окружающие стены стали сменяться унылым камнем Бастилии. Бесшумно отворилась кованая дверь, и в нее тихо вошли шестеро накачанных молодцов с приветливыми лицами серийных убийц. Прокофьев видел то же самое, что и Артемьев. Егор принудительно заблокировал отключение чипа Видений, вживленного в голову компьютерного гения.
– Что вас больше разозлило, – равнодушно спросил Прокофьев, – то, что я работаю против вас, или то, что вы меня так поздно разоблачили?
Артемьев не ожидал увидеть такую редакцию и поэтому немного растерялся. Он действительно разозлился. Этот самонадеянный юнец сидел в его кабинете в окружении шестерых головорезов из службы безопасности и словно насмехался над ним, в то время как трансформация действительности под Бастилию совсем не должна была придавать ему оптимизма.
– Ты сумасшедший или идейный? – наморщив лоб, спросил Артемьев.
– Такие, как вы, принесли в мир заразу Видений, испоганили душу трем миллиардам жителей Земли и называете сумасшедшим меня?
– А ты, значит, мессия, который очистит мир от скверны? – сделал вывод Артемьев.
– Я человек. Один из тысяч, что принесет свободу своему народу.
– Свобода для всех, счастье для каждого, – устало пробормотал Артемьев.
– Вы знакомы с программой нашей партии? – вскинул брови Прокофьев. – Свобода от власти. Свобода от принуждения. Свобода собраний…
– Первые три постулата классического анархизма, – парировал Артемьев. – А в остальном-то те же правила, что и в демократическом строе. Так что не удивил.
– К черту ваш анархизм и демократию. К черту монархию и диктатуру. Они все дискредитировали себя. Эту планету спасет только Великий Люфт. Нужно расшатать закостенелое сознание этого мира. Нужно сорвать заскорузлую корку, которая ограничивает свободу.
– Все, что ты сказал, это борьба ради борьбы. Ради процесса, но не ради цели.
– Все, что я рассказал, это борьба ради свободы человечества от Видений, – отозвался Прокофьев.
– Ты знаешь, я много раз слышал именно такие речи, – сказал Артемьев. – Но это только речи. Понимаешь? Слова. Звуки. И больше ничего. Вам нечего дать обществу взамен.
– Мы и не планировали ничего давать взамен. Мы поможем человеку освободиться. Дальше он сам. И почему мы вообще должны давать что-то взамен?
– Подожди, – удивился Артемьев. – Нравится тебе это или нет, но у общества сейчас есть Видения. Понимаешь? Они нравятся обществу. И это не просто слова. Мы никому ничего не навязываем. У нас свободная продажа. И потребители сами решают, что им нужно, а что нет. Они выбирают продукт. Они платят за этот продукт. И продукт иногда совсем не дешевый.
– Видения ведут к разрушению личности и общественного строя.
– Да плевать народу на твое мнение об их жизненном выборе. Я против монархии. Даже конституционной. Но если граждане Монако считают, что в их стране должна быть монархия, – это их право.
– Мы говорим не про Монако, а про Россию.
– Именно. Тут кроме сектантов Люфта живут еще и нормальные люди. И им нравится так жить. Им нравится жить с Видениями. Они имеют право на выбор. Ты считаешь президента диктатором, а они хотят, чтобы у них был диктатор президентом. И плевать им на твои представления об их свободе и счастье. О своей свободе у них есть свои представления. Свои планы на собственную жизнь.
– А мне нет дела до их представлений. У меня тоже есть взгляды на то, какая жизнь должна быть в моей стране. А до воспаленного общественного мнения мне нет никакого дела.
– Как это? – удивился Егор. – Ты же борешься за его счастье?
– Пустой у нас с вами разговор получается. Я знаю главное: Видения нужно разрушить. И мы не остановимся.
– Почему их нужно разрушать? – Артемьев искренне хотел услышать ответ. Он искренне надеялся разгадать логику, мечтал разобраться в мотивации людей, желающих разрушить корпорацию. – Видения человек выбрал сам. Строго говоря, это последнее, что у него осталось. Нельзя отнимать у человека последнее.
– Я так не думаю.
«Черт возьми, он опять ошибся. Вся риторика о вселенской свободе – банальная ширма, скрывающая личные корыстные цели».
– Хочешь, я продиктую тебе номера шестнадцати счетов, на которых ты держишь все свои деньги? – неожиданно спросил Артемьев. – Огромные деньги. Я столько не платил. За что же тебе их дали?
– Я умнее вас. – Прокофьев противно засмеялся. – Вы получили свою работу благодаря хорошо подвешенному языку и отсутствию принципов, я же свою получил благодаря своим способностям.
– Ты просто продался. Вот и вся твоя философия. Ширма ложной мотивации.
– Нужно было платить мне столько, чтобы я даже не подумал продаваться, – сказал Прокофьев.
– Ты предал меня, – хладнокровно настаивал Артемьев. – Я доверился тебе, а ты меня предал. Я поддерживал тебя на протяжении нескольких лет. Кем бы ты стал, если бы не тепличные условия, которые я создал для тебя во времена студенчества?
– Тем же, кем стал сейчас.
Спинка кресла Артемьева вытянулась вверх и превратилась из дубовой в железную, офис трансформировался из каземата Бастилии в подземелье вампиров. Крепкие ребята с добрыми лицами – в гоблинов.
Прокофьев осмотрелся вокруг и саркастически хмыкнул.
– Уж не собираетесь ли вы меня напугать, господин Артемьев?
– Нет, пугать я тебя не стану. Я просто тебя уничтожу.
– Какие глупости, – усмехнулся Прокофьев. – Все ваши фантазии недоказуемы. Несмотря на любые обвинения и дурные рекомендации, меня с руками оторвет любая компания. У меня всегда есть шесть-семь выгодных предложений. И за гораздо бо́льшие деньги, чем вы мне здесь платили. Но я до сих пор отказывался, потому что считал, что работа в такой мощной корпорации позволит более полно раскрыться моему таланту. Теперь я вижу, что лимит наших взаимоотношений исчерпан. Через час с вами свяжутся мои адвокаты и выслушают ваши предложения по урегулированию условий моего увольнения.
– Глупышка, – ласково, словно младенцу, сказал Артемьев. – Ты решил, что стал неприкосновенным, что тебе все можно?
