Алексей ГЛУШАНОВСКИЙ - В начале пути. Сборник рассказов

– Двоих ты наглухо положил, – приступил он к отчету. – Итого за ночь пятеро «двухсотых». Трое подранков, один твой, а все остальные здесь сидят. Голодные. Вчера все припасы сожрали, а торговец с продуктами только пятнадцатого прилетит. У них два раза в месяц транспорт приходит. Первого и пятнадцатого, соответственно.

Огляделся я внимательно. Единого братства бывших рабов Йоги не наблюдалось.

Отдельной кучкой сидели счастливые и ловкие обладатели оружия. Девять человек – четыре автомата, два обреза, три пистолета. Вторая группа – испытанные бойцы и их старые знакомые.

Серый и Проводник, Паганель и Бомжик и те двое, которые вместе с нами в переплет попали.

– Их уже зовут как-то? – Паганеля спрашиваю.

– Доходяга и Кенгуру, – отвечает.

Заулыбался я.

– Доходяга – понятно, сам его тащил, а Кенгуру почему? – интересно мне стало.

– Сейчас поймешь. Эй, Кенгуру, принеси досок для костра!

– Ага, прямо метнулся прыжками! – возмутился зверь заморский.

У нашего костра все развеселились. А остальные нет. У бронетранспортера раненые расположились: один на земле лежал, двое рядом сидели. Рука перевязана - вчера я ее прокусил; и у последнего нога под бинтом. Остальные еще на три группы разбились, по интересам. Меньше всех – человек шесть, у шлагбаума стояли.

– Опытные поисковики. Давно бы сбежали, да здесь без ствола, даже самого завалящего, на свободе делать нечего, – пояснил ситуацию Проводник. – Раньше им Йога охрану давал и пайку двойную, а что им сегодня делать – непонятно.

– Серый, без тебя нам не выкрутиться, – говорю. – Поможешь? За морской пехотой не пропадет, рассчитаемся.

Тот головой кивнул, согласен.

– Все сюда! – кричу.

Подтянулись. Я из кармана пистолет достаю, обрез снимаю с патронташем. Проводник и Сема тоже по пистолету пожертвовали на общее дело, на шестерых уже четыре ствола есть.

– До ангара дойдете, там перевооружитесь. Берите обрезы, к ним патронов много, вещь практичная и безотказная, – советую. – Кто хочет за периметр выйти, становись направо! – командую.

Все на месте остались.

– Чего мы там за забором не видели? Стеклоочистителя, что ли? Тут хоть водка не паленая, – голоса из толпы раздались. – Что с пайкой решать будем?

– Будем пояса потуже затягивать, двое суток можно и на пустой баланде с чаем продержаться! – беру народ на голос.

Серый меня сзади толкнул, я шаг в сторону сделал.

– У Йоги, понятно, еще склад есть, только мы его искать не будем. Их там трое засело, и терять им нечего. А вот лагерь обыскать хорошенько – дело другое. Все найденное – в общий котел. Сейчас все оружие соберем, изношенное и без патронов, и на Кордоне у Сидоровича на еду поменяем. Выкрутимся!

Толково, подумал я. Хороших людей всегда больше, чем дряни. Просто дрянь заметить легче. Закипела жизнь на кладбище техники. Нашлось и оружие и продуктов немного. Мой короткоствольный автомат тоже нашли. Совсем из головы вон. Через час из ангара металлолом оружейный притащили и упаковали к переноске.

Решили идти впятером. Проводник, я, два опытных сборщика и один здоровяк из блатных.

– Пока вы до торговца дойдете, там продадите-купите, обратно вернетесь, я тут с голода умру, – объяснил он свое рвение. – А уж одну дорогу туда я натощак переживу. Зато на Кордоне сразу наемся.

– А зовут тебя как? – спросил Проводник.

– Только кто засмеется – сразу получит в морду, – предупредил блатной. – Гаргантюа.Сразу говорю – слово заграничное, незнакомое. Перевода никто не знает. Сколько я из-за него страданий вынес – никто не представит. Весь второй курс мореходки дрался, пока не посадили. И менять я его не намерен.

Упрямых ребят вообще уважают, а когда человек бьется за свое законное право – вдвойне. Знакома мне была эта парочка из французской классики – Гаргантюа и Пантагрюэль. Два весельчака, обжоры и пропойцы. Не стал нашему спутнику этого говорить– нас уже дорога звала. Собачки по кустам завывали.

– Может, пристрелить удастся? – поинтересовался я у Проводника.

– Слепышей и снорков есть нельзя – насквозь мясо радиоактивное. На Кордоне попробуем кабана завалить. Лучше молоденькую свинку добыть, не тяжелее центнера. У нее мясо нежнее, – посоветовал старожил Зоны.

Представил я себе кабана матерого, в два раза тяжелее «свинки нежной», и чем-то мне эта картина не понравилась. Сразу захотелось ДШК в руки вместо автомата. Зато первый раз за четыре года я был трезв и перед глазами не расплывалось черное пятно на асфальте. Прошлое понемногу отпускало меня.

В лагере за руководителя Паганель остался с Бомжиком, Доходягой и Кенгуру в качестве группы поддержки. Промысловики сразу в ангаре у Серого решили остаться. Парни с оружием тоже на вольные хлеба двинули – развалины в чистом поле решили занять. За оградой осталось десятка два бывших рабов и подранки. А кроме продуктов у нас еще и медикаментов не было: две аптечки и пяток бинтов на всех.

– Раньше сядешь – раньше выйдешь! – жизнерадостно выкрикнул Гаргантюа.

Этим мне блатные нравятся: не положено им унывать. Могут даже с пером в боку напоследок пошутить.

– В колонну по одному, становись! Проводник, определяй дистанцию!

– Интервал – пять метров. Пошли, – команда тихо прозвучала. – И орать кончайте. Она лишнего шума не любит.

Нет, в этом мире все потихоньку с ума сходят. «Она». Нет, не так. «ОНА!» Ладно, сейчас глянем на свинок нежных и собачек-мутантов. Пусть и они с Ней на морскую пехоту посмотрят. В нас не бушлаты главное, а характер бойцовский. И он всегда с нами. Его не пропьешь. И шагнул я за шлагбаум, как с катера в ледяную воду спрыгнул – сразу по грудь.

Метров через двести первый раз мутанты из кустов показались.

– Не стрелять! – Проводник распорядился. – Подпускаем ближе и бьем в упор.

Сразу мандраж стих, да и собаки слепые утихли.

– Они настроение чуют. Если ты их не боишься, в себе уверен, то они еще подумают: нападать или нет. Те еще твари, – сталкер пояснил.

А вскоре мы и до КПП добрались.

Я до торговца так и не добрался – наемники недалеко ушли. Уселись в кустах и стали добычу поджидать. Можно было попробовать их перерезать, но мы, историки, – народ тихий и незлобивый. Если бы те монахи из монастыря Черного Будды за нами не погнались, могли бы еще долго жить. Да и все остальные тоже.

Вернулся я в поселок, а там уже и нет никого. Все ушли или попрятались. Присмотрел уютный подвальчик и забился туда на ночлег. Лежу, дремлю вполглаза, думу думаю. У людей все всегда нормально: если поймают девочку – то принцессу, как положено, а у меня – какая-то герцогиня. А неприятностей, наверное, будет, как от дочки профессора. Это моя постоянная трагедия. У каждого научного руководителя всегда была дочка. Карма такая, значит. Тут я, наконец, уснул.

Утром глаза сами открылись. Прислушался внимательно. В комнату поднялся, огляделся по сторонам: тихо кругом. Можно и деловые визиты наносить. Пойду к торговцу, как его, Сидоровичу…Так, в этих кустиках вчера парни в камуфляже сидели. Вот и баночка из-под напитка вместо пепельницы. Оба лежали, курили по очереди. В рюкзаке у меня две коробки с «ежами». Четыре стальных лезвия в разные стороны растопырились – как ни бросай, одно всегда будет вверх торчать. Цвет – «мокрый асфальт», для дорог они предназначены и шин автомобильных, но и здесь, за отсутствием мин и гранат, пригодятся.

Высыпал десяточек на каждую лежку – держите, ребятки, гостинчики от поклонников. Не жалко. На вторую засаду не стал железо тратить. Вероятность того, что они одновременно станут позиции занимать, стремится к нолю. Слишком хорошо, чтобы быть правдой, как говорят лирики. Не факт, что они вообще сегодня придут, но подстраховаться надо. Сейчас можно и в гости пожаловать.

Я о Сидоровиче ничего не знаю. Семья их здесь живет от начала времен, пережили все три раздела Польши, все власти: и панскую, и советскую, и немецкую. Сейчас, чтоб под родимым украинским гнетом не изнывать, бизнес в Зону перенесли. Эти куркули никому за всю свою жизнь ни копейки налогов не заплатили. Так и живут, олигархи.

Тоже, кстати, загадка Зоны. Есть у человека денег уже на всю оставшуюся жизнь, а он дело свое рискованное не бросает. Почему? Дай ответ? «А мне это в кайф» – сказал мой собственный внутренний голос. Улыбнулся я и на бетонные ступеньки встал ногой дерзкой.

Строили тут на века. Глядя на стены, понимал я, что толщина здесь метровая. Линия Маннергейма и Сталина в одном подвале. Тут и поверишь, что один из Сидоровичей большим начальником был на стройке, а потом и на самой станции. Только как он взрыв-то допустил? Если правда, что о нем говорят, то должен был раньше спохватиться, пресечь.

– Дядька мой в те дни, как раз перед майскими праздниками, в больничку с язвой слег, на операцию. А больше директора никто остановить не смог, уж очень ему звездочку «Героя Труда» на грудь хотелось, – сказал сидевший за стойкой пан в жилетке меховой, и зубами в ножку куриную впился.