Андрей Щупов - Тост за Палача
— Что-то забыли, шеф? — шагнувший ближе Муртаз предупредительно приподнял дипломат.
— Отвали! — вялым движением Аксан отодвинул от себя чемоданчик, как-то неловко развернулся. — Пожалуй, вот что… Мы отложим этот визит. В самом деле, куда нам спешить?
Аллочке почудилось, что говорит он это специально для нее, а потому торопливо опустила глаза. Тем не менее, тревогу на лице этого человека она успела разглядеть совершенно отчетливо. Если бы кто-то внезапно ему позвонил, сообщив неприятную новость, она бы все поняла, но перемена казалась абсолютно беспричинной. В каких-нибудь пару секунд произошло то, что скомкало планы визитера, заставив принять иное решение.
— Пожалуй, ты права, детка. — Он обращался снова к ней, хотя голос его звучал уже несколько иначе. — Не стоит переть на рожон. Запишемся в очередь как все порядочные граждане.
— Пожалуйста, вот наши телефоны, — привычным движением Аллочка протянула визитку. При этом в лицо Аксану она старалась не смотреть.
— Спасибо, красавица…
Татуированные пальцы приняли у нее визитку, жутковатое парочка двинулась по направлению к выходу.
Глава 20
В это самое время Вадим сидел у себя в кабинете и разговаривал по телефону. Ни слышать, ни видеть этого Аксан, конечно же, не мог. Хотя, по большому счету, вряд ли это прибавило бы что-то еще в его понимании происходящего. Более того, разговор этот он мог без труда предвидеть. Дымову звонила Раиса Дмитриевна — и звонила как раз по поводу недавней встречи с Аксаном.
— …Вы зря смеетесь, Вадим. Меня очень встревожил этот человек. Он не просто интересовался вами, у него есть на вас определенные планы.
— Вполне возможно. Но если это была бы серьезный человек, он наверняка бы представился. По-моему, анонимных визитеров мы с вами уже вволю насмотрелись. Как правило, это либо мелкие сошки, либо безденежные неврастеники…
— Либо бандиты.
— Тоже не исключено, хотя последние чаще всего заходят с парадного, а не с черного входа. И называть себя, кстати, тоже не особенно стесняются.
— Этот человек не просто бандит, в нем чувствуется нечто животное. Я почти уверена, что за ним кто-то стоит — и наверняка не из местных.
— Честно говоря, если бы я слышал это не от вас, пропустил бы мимо ушей. Чем он так растревожил вас?
— Я уже сказала, у него на вас какие-то виды. Думаю, что речь идет не о лечении, а о чем-то ином.
— Но что конкретно ему нужно, он так и не пояснил.
— Нет, но уверена, что ничего приличного он вам не предложит.
— Не беспокойтесь, Раиса Дмитриевна. В неприличном я принимать участие не буду.
— Он может постараться оказать на вас давление.
— Ну, это не так просто, вы же знаете.
— В любом случае, Вадим, я серьезно обеспокоена. Прошу вас, держите меня в курсе. Если что, мы можем обратиться к нашим друзьям.
— Надеюсь, обойдется без этого.
— Да, но этот человек обязательно навестит вас. Мне сообщили, что он до сих пор где-то в центре.
— Он не где-то, он здесь, — Вадим улыбнулся, — прямо за дверью. Хочет войти, но никак не решается.
Раиса Дмитриевна на минуту умолкла. Переварить сказанное Дымовым было не так-то просто.
— Вы говорите, не решается?
— Ну да, наш грозный гостенек явно испытывает некоторое смущение. Но еще раз повторяю: не тревожьтесь. Пределов допустимой обороны я превышать не собираюсь, даю вам слово.
— Вадим Алксеевич, ну зачем вы так шутите!
— Все, Раиса Дмитриевна, не буду. Обещаю, если он зайдет, разговор будет предельно корректным. О результатах я вам немедленно сообщу.
Опустив трубку, Дымов взглянул на дверь, рассеянно забарабанил по столу пальцами. Наверное, можно было бы, и принять визитера, но для встреч, даже самых захудалых, требуется пусть малая, но готовность. Однако ни готовности, ни сколько-нибудь отчетливого желания он не ощущал. День без того прошел всухую, без плодотворных и конкретных дел. Утром — пациенты, потом длительные перепирательства по телефону и наконец бессмысленная езда по городу на милицейском авто. Впрочем, тот броневичок посмотреть действительно стоило. А вот подпольная лаборатория ничего нового ему по сути не дала.
Придвинув к себе клавиатуру, Вадим оживил монитор, затейливой командой подключился к охранному архиватору и перегнав изображение на экран, очень скоро отыскал требуемое. Мужчина с землистым лицом и колючим взором решительным шагом входил в вестибюль центра. За ним косолапо сновал плечистый субъект — чудо о пяти конечностях, где голова, ноги и руки — все в равной степени было массивно, угрожающе и коротко.
Дымов прищурился. Стало быть, этот тип и вывел Раису Дмитриевну из равновесия. Что ж, кое-какие меры придется предпринять. Во всяком случае, лишняя информация о визитере ему не повредит…
Связавшись по телефону с физзалом, он попросил позвать к себе Ломтева Павла Игоревича. Подключив монитор к нужному каналу слежения, пронаблюдал, как обряженный в синюю униформу охранник подходит к снующим возле очередной пирамиды пациентам, вежливо касается плеча одного из работающих. Сказанного Дымов слышать, конечно, не мог, но догадаться было не сложно. Ломтева приглашали на рандеву. Энергично кивнув, кривоногий пахан сдернул с вешалки махровый расписной халат, неспешно двинулся следом за охранником. Погасив экран, Вадим откинулся на спинку кресла, привычно рассредоточил собственное метатело, образовав от двери к столу некое подобие тоннеля. Ломтева он не собирался ни пугать, ни воспитывать. С этим пациентом, прозываемым в известных кругах Пашей Ломтем, у него сложились довольно дружеские отношения. И это несмотря на существенную разницу в идеалах, несмотря на полное расхождение мировоззрений. Как бы то ни было, но в клинику этот человек поступил очень вовремя. Собственно, одной ногой этот пропитой и видавший виды урка стоял уже в могиле. В государственной больнице, где за доллары была осуществлена попытка купить здоровье, Ломоть потерпел сокрушительное фиаско. Совестливые доктора нашли в себе мужество признать свое бессилие. Они действительно не могли ничего сделать. У Ломтя серьезно сбоило сердце, ныли суставы, сипели легкие. Селезенка зоновского старожила была практически разрушена, а хронический пиелонефрит превратил последние годы пахана в сплошную пытку. Он и коллег запугал именно своей отвязной свирепостью. Наперед знал, что долго на этом свете не задержится, — потому любые контры разводил с лихостью конченного отморозка, бросая в бой братков, точно смертников из штрафбата. При этом не прекращал пить, а от боли спасался наркотиками. Должно быть, месяцев через шесть-семь Ломоть и впрямь обрел бы вечный покой, но в этом году произошло непредвиденное. У Ломтя родилась дочка. Да такая славная, что сердце уркагана дрогнуло, и с поразительной ясностью зоновский авторитет понял, что, даже уходя насовсем, он способен переиграть смерть, оставив на этой земле частицу себя. Вадим мог только догадываться о том, какие коловращения испытала зачумленная душонка этого черствого нетопыря, однако факт оставался фактом — «нетопырь» вдруг яростно захотел жить и, вняв совету случайного знакомого, ринулся в «Галактион».
При первой же встрече, узнав об условиях, на которых его соглашались лечить, он чуть было не кинулся на Дымова с кулаками. Однако к подобным вещам Вадим уже притерпелся, а потому без особого труда утихомирил разбушевавшегося авторитета. Разговору суждено было продолжиться с глазу на глаз и в более доверительной форме. Собственно, Вадиму и не пришлось прибегать к сколько-нибудь действенным фокусам. Ломоть действительно, сам того не ведая, встал на путь исправления, и все, что требовалось от Дымова, это лишь в самой незначительной степени поддерживать пациента, день ото дня снижая болевой синдром, держа под контролем регенерацию разрушенного организма. Разумеется, он мог бы вылечить Ломтя в пару-тройку дней, но не делал этого, сознательно растянув процесс реабилитации на несколько месяцев. Он ломал Ломтева духовно, а точнее — ломал то старое, на чем базировались многочисленные болячки пахана. Чудо — это вовсе не то, что следует тотчас за взмахом волшебной палочки, чудо — это те перемены, которые человек провоцирует в себе сознательно и по доброй воле. Полюбив дочь, Ломоть захотел жить, а, захотев жить, начал бороться за себя, из Ломтя медленно, но верно превращаясь в Ломтева Павла Сергеевича.
Нет, он не стал за это время ангелом и не порвал со своим кругом, однако процент человеческого в нем существенно повысился. Себе же в плюс Дымов ставил именно свое минимальное участие в выздоровлении этого человека. Он лишь подсказывал и вдохновлял, а уж Ломоть сам проходил термальные курсы, в поте лица гоняя сружку с обрабатываемой древесины, засыпая нагишом на металлических иголкам, проводя целые недели на овощах и фруктах. Во всяком случае, никаким циррозом и никаким пиелонефритом уже не пахло. В сущности Ломтя смело можно было выписывать из клиники, однако клиент уже прирос к центру, практически жил здесь и даже иные деловые встречи втихую проводил у себя в палате. К Дымову же он теперь относился с трепетным почитанием, взирал на него, как на бога, и всякий раз вздрагивал, пожимая руку доктора, — видно, хорошо запомнил тот первый ошеломляющий удар, которым Дымов попотчевал распоясавшегося пациента.
