Юрий Иванович - Оскал фортуны
В этот раз в самом деле чуть и не произошло непоправимое. А виной всему оказался сильнейший порыв ветра в момент набора высоты. И только напряжением сил Виктору удалось выровнять устройство и придать ему нужное направление. Виктор от страха покрылся потом, успев мысленно поблагодарить дионийцев:
«А ведь и в самом деле у меня силенок прибавилось! Если бы не желе гарбены, заменившее мои порванные мускулы, увело бы меня вертикально прямо в воду. Точно бы увело! В прежние годы я бы так не вырулил, причем даже будучи в самой лучшей форме…»
Дальше стало не до праздных размышлений. Полосу между слоями удалось преодолеть на мощной инерции, и в более верхний поток, несущийся с большей скоростью, он вонзился с чисто академическим мастерством. Дальше оставалось только маневрировать да придерживаться направления на север, ориентируясь на берег. Ну и, само собой, внимательно присматриваться к суше, выискивая скопления вражеских воинов.
Острова остались далеко позади, но так ни единого лагеря или движущихся колонн противника Виктор не обнаружил. Полоска пляжа да и вообще вся прибрежная зона на протяжении двух километров выглядела совершенно пустынной. Наверняка здесь, в непосредственной близости от империи Сангремар, к приказам императора относились с гораздо большим почтением. Но скорей всего здесь и в самом деле было намного больше кашьюри, темные тени которых разведчик несколько раз заметил с большой высоты.
Для лучшего представления о том, что здесь творится, пришлось углубиться на сушу. Далеко на западе Менгарец рассмотрел вытянутый тракт, ведущий с севера на юг, но и на нем никакого интенсивного движения не наблюдалось. Хотя крестьяне на полях работали с обычной присущей им деловитостью. Насколько можно было понять по точкам виднеющихся повозок и довольно частым дымкам, поля готовили к очередным посевам. А ведь внизу уже простиралось королевство Роцаги, на окраине которого и располагался так необходимый для дальнейшего наступления мост.
Виктор постарался вернуться в пределы видимости отрядов наступления и дал условный сигнал широкой красной лентой. Вскоре на земле подтвердили, что сигнал замечен, и разожгли дымящийся костер. С этого момента становилось ясно, кавалерия двинулась вперед. Тот же самый маневр предприняли и корабли флотилии. С большой высоты было видно, как чернеющие мачты яхт и корветов стали покрываться парусами.
Обстановка благоприятствовала, все шло по плану и как нельзя лучше. Ветер дул отменный, направление его не менялось, а многочисленные маленькие облачка только помогали маскироваться белоснежному дельтаплану на синем небе. Естественно, что и сам пилот облачился для такого вылета в чисто-белую одежду, упаковав свои ноги и тело до груди в подвязанный чехол из белой парусины. Но все равно было бы глупо надеяться, что никто с земли не увидит странную летательную конструкцию в небе, а если и увидит, то наивно примет ее за гигантского орла катарги. Следовало как можно дольше производить разведку, оставаться там, откуда все было прекрасно видно, а в случае опасности возвращаться на корабль. Ведь Виктор мог предупредить как моряков, так и сухопутные войска о приближающейся угрозе.
Вот именно тогда он и увидел местного хозяина воздушных стихий.
Кстати, родиной самых больших птиц планеты считались далекие Корицкие горы, возвышающиеся сплошной стеной на самом севере Шлема. По этой причине гордые и величественные покорители неба в последние дни встречались все чаще. А Виктор если и побаивался кого-то на высотах, так это как раз катарги, потому что если те обратят на него свое внимание да вздумают наказать вторгшегося в их воздушное пространство, то никакая техника высшего пилотажа не спасет от столкновения, а следовательно, и гибели. Еще при первых полетах Менгарца опытные знатоки нравов белых орлов советовали при встрече сразу спешить на посадку. Связываться с ними будет себе дороже. Тем более что оружия он взять с собой не мог: и тяжело, и не применишь должным образом. А как многие опытные люди рассказывали, то с катарги вообще любое оружие может оказаться бесполезным. Потому что умней этих животных могли считаться только сами люди.
Охотились гигантские орлы в основном на диких представителей фауны: косуль, коз, оленей, даже лосей или диких кабанов. Напасть на одинокую, отбившуюся от стада овцу катарги позволяли себе очень редко, да и то в случаях крайнего голода или истощения. Эти красивые и сильные птицы охотились чаще в одиночку, реже парами. Селились в неприступных пещерах самых крутых гор, и только в случае приближения к их гнездовьям могли напасть на человека. Причем делали это довольно оригинальным и действенным способом: просто сбрасывали вниз внушительный камень. Под камнепадом или лавиной остывали самые горячие головы. Если же неразумные люди и дальше продолжали упорствовать в своих действиях, пытаясь со злостью добраться до гнездовий, то катарги без сожаления меняли место и за пару дней выстраивали новое гнездо. Причем это не означало, что они перестали мстить своим обидчикам. По твердому убеждению горных егерей, катарги, покидая свои прежние жилища, оставляли там болезнь, которая в простом обиходе называлась белая чумка. Любой скалолаз, который таки добирался до покинутого орлами гнезда, вскорости заболевал и чаще всего умирал с белыми гноящимися язвами по всему телу. Ко всему прочему утверждалось, что и на весь род осквернителя гнездовий орлы насылают проклятие невезения. Скорей всего легенды преувеличивали, только желающих их опровергать во все века существовало очень мало.
Само собой разумеется, что в стремлении побывать в захламленной пещерке не было никакого здравого смысла: ни драгоценностей, ни сокровищ катарги никогда не копили, птенцов или яйца всегда уносили с собой. Да и умереть от гноящихся язв никому не хотелось. Даже если ценой невероятных жертв по приказу скучающего от безделья правителя и удавалось умертвить или пленить гигантского орла, толку от этого не было. Мясо считалось совершенно несъедобным, чуть ли не ядовитым. Замечательные и упругие перья через несколько месяцев начинали гнить, превращаясь в труху, как бы ни пытались их сохранить в первоначальном виде многочисленные умельцы, аптекари или ученые. В том числе и полые кости максимум через год превращались в синеватый, ни на что не пригодный порошок. Попавшие в неволю птицы не приручались и умирали в течение одной недели. Разве что их птенцы порой доживали до одного месяца, но потом и они чахли без опеки родителей. Вот потому и существовал между человеком и катарги определенный, устоявшийся за многие века нейтралитет, и каждый старательно делал вид, что не замечает другого, если тот ему не мешает спокойно существовать и наслаждаться своей независимостью.
И вот впервые в своей практике разведчика Виктору довелось встретиться с гигантским орлом в небе. Хорошо еще, что он заметил катарги с огромного расстояния. Тот кружился над небольшой горной грядой и, как показалось вначале, совершенно не обращал внимания на парящего в небе человека. Именно поэтому Менгарец и решил продолжить свой путь на север, намереваясь в случае сближения сразу пикировать к земле. Для этого он непрестанно следил за птицей.
Как оказалось, зоркий орел все-таки заметил странного конкурента в небе. Без лишних взмахов крыльями он просто немного изменил угол и направил траекторию парения строго параллельно курсу дельтаплана. Так и летели они с полчаса, присматриваясь друг к другу. И Виктор понял все коварство подобного маневра. Оказывается, видимый им катарги не атаковал и не приближался по той причине, что необходимые для этого маневры совершал его товарищ по стае. На гораздо большей высоте, словно догадываясь о том, что человек не может видеть сквозь непрозрачную ткань, вторая гигантская птица догнала, заняла исходную позицию, а потом с угрожающим клекотом устремилась в атаку.
Неприятный крик, напоминающий рвущуюся жесть, Менгарец услышал очень отчетливо и даже в какое-то мгновение решил резко взять вправо и начинать пикирование. Но тут же сообразил, что все равно не успеет. И правильно сделал, что передумал. Огромная туша камнем снизилась как раз с правой стороны, резко расставила свои белоснежные крылья, несколько раз ими интенсивно взмахнула и перешла на величавое парение. Теперь человека и птицу разделяло всего около двадцати метров, и они в любой момент могли соприкоснуться кончиками крыльев.
Если бы не страх, любоваться катарги было бы одно удовольствие. Внушительная голова, раза в три превосходящая человеческую, поражала своей природной красотой. Глаз, как выпуклая черная тарелка, почти наполовину был прикрыт дымчатым веком. Но больше всего пугал загнутый клюв размером около полуметра. После столкновения с ним о посадке больше беспокоиться не придется.
