Дмитрий Старицкий - Гром победы

— Откуда брусчатка, — спросил я инженер-лейтенанта, который руководил строительством.

— Да еще базальтовая? — Каторга тут рядом в ущелье. Там камень и добывают и обтесывают по нашему шаблону. Закончим мы дорогу, станут ее на сторону продавать.

— А как пленные себя ведут? — После того как по очереди мы показали им каторгу, смирно и трудолюбиво. Некоторые даже рады, что получили в руки такую специальность. Слыхал, что после войны хотят они у себя в царстве артель сколотить и дальше уже там брусчаткой улицы мостить по подрядам. Селянский хлеб в Цугулии трудный.

— Выходит ты для них вроде как благодетель. Профессию в руки дал.

— Выходит что так. Человек десять у меня уже готовые мастера. Можно самостоятельные участки доверять. На века эту дорогу строим. А вот дальше все было как в прошлый раз. С ухабами и ночевкой под открытым небом. Не спалось мне. Проверил посты, подсел к затухшему костерку, возле которого курил Щолич.

— Как тебе моя страна, Милютин? — спросил я его подсаживаясь к рдеющим углям.

— Красивая. А небо такое высокое и звезды цветные. У нас они бледные.

— Ты еще в горах неба не видел.

— А это тогда что? — удивился он. Последние полдня мы только и катались вверх вниз по дороге.

— Это предгорья. Самые благодатные места во всей Реции.

— У тебя еще гора есть в собственности, как я слышал.

— Не в собственности, Милютин, а вассальном феоде. Баронский лен. Там у меня предгорий почти нет.

— А поместье? — Поместье в собственности. У меня, кстати, гвардейский майор Вальд в соседях. Ты его знаешь. Увидишься там, если он приедет. Оторвемся, оттопыримся… Все вино только своего производства. Может, еще уборку раннего винограда застанем, если солнышко попустит. Тогда молодым вином упьемся. Трезвый человек на празднике первого вина — оскорбление для всех. В кустах пели какие-то местные сверчки, настраивая на умиротворение. Будто и нет войны совсем.

— И еще меня гложет, Савва, что когда спросят после войны: а скольких ты врагов убил? Что я отвечу? — проговорил майор, не выпуская травинку из зубов.

— Скажешь, что убил врагов больше всех, — ответил ему я.

— Потому как научил драться не одну роту штурмовиков и сотни пулеметчиков. Вот они врагов и убивали твоей наукой. Так что не мучайся совестью. Нет у тебя Солдатских крестов, но и ран многочисленных тоже нет. Меня вот перед каждым дождем выкручивает как прачка белье до первых капель с неба. Думаешь, приятное ощущение? Щаолич в ответ вздохнул.

— Выходит меня тут на племя оставили? — А что? Производитель из тебя хоть куда. Любую людскую породу улучшишь, — усмехнулся я и поворошил угля веточкой, которая моментально вспыхнула.

— Ну, ты же в бой сам рвался. Я помню, — не отставал от меня майор.

— Я особ статья, Милютин. Я — оружейный барон, «пьющий кровь пушечного мяса, и зарабатывающий свое грязное золото на поставках оружия». Так нас — оружейников, обзывает Лига социальной справедливости. И единственная отмазка от такого клейма — самому пролить кровь на фронте. Потом, что пулемет, что бронепоезд мне надо было самому проверить в деле. Не напортачил ли я где? А ты толковый педагог. Таких мало. Таких, как ты, беречь надо. Офицера худо-бедно в училище слепят, но он без хороших унтеров в роте никто. А унтеров ты делаешь. Так что не майся дурью. Кстати, не у каждого офицера на фронте есть Солдатский крест, тем более Рыцарский. И дело не в том, что он их недостоин, а в том, что он вовремя начальству на глаза не попался. Ордена дают не там где совершаются подвиги, а там где их раздают.

— Тебе-то грех жаловаться, — заметил Щолич.

— А я и не про себя. Помолчали. Душевно так помолчали. Содержательно.

— Когда у тебя первый выпуск механиков-водителей тягачей? — нарушил я тишину.

— Да вот к сентябрю, наверное. Не простое это дело оказалось. Отсев большой. Не вижу в солдатах заинтересованности, хотя вроде грамотные, читать-писать умеют.

— Возьми плуг и покажи им как на тягаче пахать можно. Враз заинтересованность появиться. Курсанты же у тебя все из крестьян.

— Из крестьян. По двадцать раз все объясняешь. Сам уже наизусть запомнил, — усмехнулся начальник полигона.

— Наставление пиши.

— А разве ты сам его писать не будешь? — удивился майор.

— Некогда мне, — пояснил свою позицию.

— Бронеходы ваять надо на базе тягачей.

— Я бы с радостью, но сам-то я как-то в моторах не очень… — А ты раздели. Одно наставление по тактическому применению тягачей. А второе по регламенту, ремонту и эксплуатации. Первое напишешь сам, а второе дашь написать инструкторам с завода. Только проследи, чтобы было поменьше терминов и написано простыми понятными словами.

— Умеешь, ты Савва, все по полочкам разложить. Аж, завидно, — Щолич выкатил из костра уголек и прикурил от него следующую папиросу.

— А ты не завидуй тому, что не твое. У тебя своего таланта на десять завистников хватит. По гранатам же ручным новое наставление написал. Толковое. У меня бы так четко и ясно не получилось бы.

— Скажешь тоже, куда мне до тебя. Академика.

— Вот опять завидуешь не тому, чему не надо завидовать. Завидуй методистам и педагогам, которые учат лучше тебя. А химия и механика это не твое. И вообще кроме бронеходов я больше наставлений писать не буду. Все на тебе. Кончиться война, а у тебя такая пачка наставлений будет за твоим авторством, что в Академии генштаба не устоят и примут тебя без экзаменов — сразу в ней преподавать, — нарисовал я ему перспективу.

— Я бы за такое выпил… — протянул Щолич.

— Так, только тихо… как сам разведчиков учил… В коляске. Под передним сидением корзинка, а в ней бутылка можжевеловки от Эллпе… Смотри никого не разбуди.

Что можно рассказывать о семейном отдыхе? Обычно ничего особенного. Все размеренно и монотонно. Развлечения кроме ночного секса только внешние, на концерт там сходить или на пляж. Детей пасти… Но у нас было кому пасти детей, и я вот заново знакомился с женой. Да-да… Когда я в армию ушел, она была еще девчонка. Приехал на побывку — уже мать. И что там той побывки. В семейной нашей жизни по пальцам можно пересчитать несколько дней подряд, когда мы провели их вместе, да и те в поезде. А тут целый месяц постоянно вдвоем. Везде. И в лесу на прогулке с детьми. И в горах вдвоем, где я учил ее мыть золото, а она мне показывала полезные растения. И на конном заводе, где почти все матки ходили жеребые, радуя глаз хозяина. И инспектируя многочисленные службы поместья, где моя жена мне дала сто очков форы в ведении хозяйства. А еще пока я лазил по своим стройкам, Альта научила Элику счетоводству. Вздумалось мне как-то книги проверить, а оказалось жена уже этим занимается и управляющий стоит перед ней красный как помидор и потеет обильно. Для меня это стало откровением. После этого я взял за обычай с ней на прогулках беседовать на отвлеченные темы. И, оказалось, есть о чем кроме детей и хозяйства… Я всегда видел, что жена моя красавица, да еще и блондинка и заранее был снисходительно настроен к ее интеллектуальным способностям. Тем радостнее пришло осознание в собственной ошибке. И еще мы ездили с визитами по соседям. Устраивали смотрины Щоличу. Только из этого ничего путного не вышло. Запал он на нашу соседку — бездетную вдову. Симпатичную. Блондинистую. Глаза льдистые. Косы до попы. Фигура той приятной пикантной полноты, что радует глаз, но не перешла еще в тучность. И вроде все у них сладилось, та даже за нами стала с визитами наезжать в те же поместья что и мы, но вот с червонным интересом у майора вышел облом, при полном выпадении марьяжа. Правда вдовушка таилась, блюла репутацию и соблюдала конспирацию. Но глядя на их сияющие морды после конной прогулки по ореховому лесу хотелось завистливо им подарить по лимону. Однако внешние приличия были соблюдены, и соседям осуждать молодую вдову было не с руки. Но вот замуж Тисия повторно не стремилась. Почувствовала уже вкус к жизни полной хозяйкой. И поместьем своим руководила твердой рукой. Сам же майор запал на нее так, что на других претенденток на его руку и сердце в нашем захолустье даже не смотрел, а там приданое было зачастую получше, чем все хозяйство вдовушки. И желание захолустных помещиков породниться с молодым майором было в наличии. Но… Не все в наших силах. Утешило меня, отчаявшегося пристроить Щолича в хорошие руки интерес Тисии к строительству дома в Калуге. Знать, не все еще потеряно в этом раскладе. К тому же Щолич, как любой крутой военный, привыкший на службе нагибать и строить личный состав, давно созрел до домашнего подкоблучнечества. Песенка была у нас на пластинке старого пружинного патефона на хуторе, дед любил этот винтаж слушать. «Раньше я командовал тобой, а теперь я вроде рядовой…» Думаю, это про них.