Евгений Щепетнов - Колян. Дилогия (СИ)

В камере на 20 человек, по обыкновению российских тюрем, содержалось около 60 заключенных. Хуже российских тюрем были и есть только пакистанские, где заключенные сидят в зиндане — яме, выкопанной в земле и накрытой решеткой. Заключенные, впервые попавшие в тюрьму и старые сидельцы с тяжкими статьями, все сидят в одних и тех же камерах, ничего не меняется еще с дореволюционных времен. Колян молча осмотрел камеру, плавающую в сизых клубах табачного дыма и испарений и громко сказал:

— Приветствую.

У окна, где было еще можно было дышать, за столом сидели четверо уголовников, все исписанные росписью — блаткомитет камеры. Колян знал, что каждый пришедший в камеру обязан доложиться пахану, главному зеку камеры, по какой статье чалится и какой статус у него в уголовном мире. И не дай Бог кто‑то, думая, что в тюрьме можно что‑то скрыть, попытается ввести в заблуждение окружающих. Самое меньшее что будет — его опустят. А если он, уже опущенный, попытается скрыть свое униженное положение и общением с остальными окружающими их опарафинит — это верная смерть.

Ведь даже взять от петуха какую‑то вещь — даже сигареты, еду — являлось ужасным проступком, за который человека опускали. И не обязательно его должны были изнасиловать — хотя и это возможно — провели членом ему по губам, навалившись все скопом, вот и «непроткнутый пи…р». И дальше пошла дорожка по наклонной… Как говорят старые зеки: главное — не сколько сидеть, а КАК сидеть. А сидеть опущенным — это страшно. Вот поэтому очень важно КАК ты вошел в хату и как ты себя повел с первой секунды своего пребывания там.

Колян был готов к чему‑то подобному, детство его не зря прошло на улице, но ждал гораздо более жесткого приема — так называемой прописки, когда деградировавшие сами по себе и от сидения в нечеловеческих условиях зеки придумывают себе развлечения за счет новичков, неискушенных в тюремном законе.

Разные тюрьмы, разные «хаты». Тюремный закон — один для всех. Не писанные на бумаге инструкции МВД и статьи Кодекса, а десятилетиями существующий негласный закон, или, как еще говорят, «понятия». Именно «понятия» определяют основные принципы сосуществования огромного числа зеков России в тюрьмах и зонах.

Знакомство с «понятиями» начинается с тюремной камеры (хаты). Несколько минут разговора с паханом, который следит за соблюдением порядка в хате, решают судьбу новоприбывшего. Уважаемая зеками статья, наличие родственников на воле, которые будут регулярно присылать «греф» (передачки с едой, сигаретами и др.), поведение человека «по понятиям», поддержка тюремных авторитетов — все это серьезные заявки на то, чтобы его приняли в Семью. А это — своя шконка, хоть и посменно с 2–3 зеками, нормальное питание и другие преимущества. Если ты ничем не выделяешься, окажешься в категории «мужики» — никаких привилегий, но и трогать тебя вряд ли кто будет. Главное не попасть в категорию опущенных, накосячив — тогда и без того несладкая тюремная жизнь станет настоящим адом.

Правила жизни в «хате» вполне соответствуют обычным правилам общежития на воле. Во время того, как едят другие, не садись на унитаз, мой руки перед едой, не садись за стол в верхней одежде. Не свисти. Не плюй на пол. Аккуратно ешь хлеб, не роняй его, как и ложку («весло»), кружку, шлюмку (тарелку). Никто никому не прислуживает, никто никому ничего не должен. Камеру убирают все в порядке очереди.

Чем строже режим, тем меньше мата. Не потому, что зеки, так сказать, «исправляются», перевоспитываются: меньше мата — меньше риска быть неправильно понятым. Вставленное в речь «для связки» известное слово «…ля» может быть истолковано собеседником как оскорбление, имеющее прямой адрес. И уж тем более нельзя никого посылать на …, это одно из самых страшных оскорблений. Поэтому, скажем, рецидивисты, отбывающие срок на особом режиме, почти не используют нецензурных выражений и беседуют в основном тихими и ровными голосами, никому не мешая и не вызывая отрицательных эмоций.

Настоящий зек стремится благоустроить свою жизнь с первых дней пребывания в неволе — в тюрьме. Один наклеивает на стену возле шконки портрет эстрадной дивы («сеанс»), другой кроит какие‑то, казалось бы, бессмысленные занавесочки, третий утепляет одеяло кусками старого пальто. Все вещи аккуратно разложены, никакого беспорядка в камере, никакой грязи. Никто не ставит ботинки под изголовье и не кладет носки под подушку…

Колян, оглядевшись, понял, что попал в «правильную хату». Он с самого начала повел себя правильно, претензий пока к нему не было, а посему было решено, что будет он жить правильным мужиком, о чем ему объявил смотрящий. Коляна спросили, какое у него погоняло, и он ответил, что его всю жизнь звали Коляном, им и останется. Статьи у Коляна были серьезные, о чем информация разнеслась по тюрьме моментально, поэтому к нему отнеслись с уважением и опаской — «духовитый парень» (духовитый — значит смелый, отчаянный). Ему указали место на шконке — не в козырном углу, но и не у параши, то есть в блатные он никак еще не попадал, но и на последнее место в тюремной иерархии не претендовал.

Два дня Коляна никто не трогал. Тянулись тяжелые, скучные дни в ядовитой атмосфере камеры, кусали клопы и шуршали жирные рыжие тараканы. От общения с заключенными Колян отказывался, отвлекаясь от тяжелых мыслей только на еду. Он ел, все что раздавал баландер: стараясь сохранить силы, заправлялся пищей как заливал горючее в автомобиль.

Через два дня его вызвали к следователю. В кабинете сидел незнакомый мужчина с портфелем, решительная копия Моисея Натановича, воинственно поблескивающая очками в золотой оправе. Следователь был встрепан и растерян, на его одутловатых пористых щеках алели красные пятна. Видимо, у них с адвокатом только что закончился очень бурный разговор.

— Это ваш адвокат, Кузнецов… — вяло обронил следователь, затем резко поднялся с места, взял со стола какие‑то документы и направился к двери. — Можете общаться с ним. Времени у вас полчаса. — И вышел.

— Здгавствуйте, — грассируя сказал мужчина. — Я ваш адвокат Лев Соломонович Сикорский. Я прекращу этот беспредел в отношении вас. Сколько времени уже тут сидите, и вам даже не предоставили адвоката! В общем, слушайте, как обстоят дела! — он наклонился к уху Коли и стал рассказывать ему новости.

Коля жадно слушал — следователь специально держал его в неведении, чтобы сломать психологически и добиться нужных для себя признаний. В целом оказалось, что дела не так уж и плохи. Моисей Натанович развил бурную деятельность — адвокат, один из опытнейших казуистов и крючкотворцев, уже посетил пострадавших милиционеров и договорился с ними о компенсации за ущерб, взял заявления, что они претензий не имеют. Это, конечно, вылилось в круглую сумму, но в деньгах Колян недостатка не испытывал, так что он спокойно воспринял цифру компенсации. Также круглая сумма ушла на подмазывание прокурора — адвокат сообщил, что завтра Колю выпустят под подписку о невыезде, а затем они потихоньку спустят дело на тормозах, так как грабители были в розыске, вооружены и так далее — в общем, деньги животворящие делают очень много.