Панцирь - Андрей Гардеев
Второе, подобно склизкой рыбине, вырвалось из хвата клешней разума, чтобы разозлиться и тут же ударить в голову.
Рыжая вспышка.
О, Бездна.
Массив треснул по черепу. Казалось я слышу треск. Тот застрял в ушах и повторялся, точно искаженная запись: навязчиво, хрипло и нереалистично – даже скореенасмешливо.
Воспоминание представало во всей красе:
Моя кханник передо мной. Шиб Черноволосая. Тонкое лицо, большие глаза, грудь оголена.
Я ценил ее красоту, она грела мне постель. Это естественно не любовь, дхалы к этому не способны.
Нет.
Так говорили хади. Это лишь одно из сотен преступлений за которые мы их презирали.
Ложь ради красоты, цельности; нет – за обиду, за несогласие. Насилие для многих из них – яд. Для нас – жизнь.
В руке Шиб окровавленный топорик. Глаза горят рыжим – определенно заражена. Барельеф пульсирует, грязно, навязчиво приковывая взгляд, приводит к мыслям о сексе. Моды сбивают направление.
Бросаю взгляд вниз – правая ладонь изуродована. Виднеется синева кости.
Я закрывался ею от удара?
Похоже.
Вот тебе и “Яма”, вот тебе и десятилетия имперских войн, тысячи битв в кругу.
Два пальца потеряны, еще два и часть кисти болтаются на мясных и кожаных полосках. Цел лишь большой.
Но я уже пришел в себя.
Агония и шок лишь хрустящий сор под сапогами функционала модов.
Меч в левой руке, у Сущности, забравшей Шиб, нет и шанса.
В два движения я отбиваю ее неловкий удар топором и отсекаю пальцы; обратным ходом ссекаю и руку.
Мое оружие не требует заточки – двухцветный меч – артефакт эпохи Богоборцев. Он режет легко и пьяняще. Но Шиб не меняется и не страдает.
Улыбка проступает оскверняющим гнойником. Не ее улыбка; когда улыбалась она, то всегда чуть прикрывала правый глаз. Последствия детской травмы.
Заражена.
Двухцветный меч пробивает ей голову в переносице; обжигающее чувство – от руки до сердца, а затем и шаблона – ощущение предательства, которое придется совершать еще много и много раз. Оно жжет кисть, пальцы. Я морщусь. Идол давит на это – чувствую вмешательство четко, он пытается раздуть его, эту мысль, оскверняющий огонь убийства того, кого обязан Справедливостью защищать. Огонь захватывает руку, плечо.
Я выныривал, мысленно отшвыривая воспоминание в сторону.
Какая глупость.
В момент, когда она оказалась заражена, она уже была мертва.
“А что если нет?”
Отставить.
Воспоминание вообще правдиво?
Бросил взгляд на правую руку – кисть отличается тоном от кожи предплечья. Чуть раньше я не замечал этого, потому что не всматривался или потому что не знал.
Память про изувеченную руку – истина.
“Значит и про убийство”.
Верно.
“А она дала тебе четырех детей”
Истина.
Но это пустота.
“Ты убил ее”.
Правда.
“Было ли это необходимо?”
Вероятно.
“А что если Посмертие реально?”
Давление усилилось, сознание помутилось.
Невозможно.
“Ты поспешил – это очевидно”.
Вранье. Я отдал кисть, чтобы проверить. Скорее промедлил.
“А почему тогда ладонь на
