1938: Москва (СИ) - Богданов Сергей
Из коридора справа вылез Бойингтон, уже успевший расстегнуть шлем.
— Нормально пристыковался, хотя, конечно не то, что на дирижабле. Ручка как вилка в плохом бифштексе. Эта советская штука с дефлекторами хороша, но меня она каждый раз заставляет понервничать, поток уж очень плотно держит машину. Пошли в салон?
Они, пригнувшись, углубились в коридор, ведущий в фюзеляж.
Там было просторнее, средняя палуба — около метра девяносто от пола до потолка. В центре — яма, в ней, друг за другом, два стыковочных узла и полулежачие кресла для летчиков «первого сброса», по бокам от них — проходы на нижнюю палубу, к цистернам с топливом и турелям «подбрюшного» плутонга. Над ними потолок вдавлен как ванна — верхняя палуба, место обитания второго штурмана и команды, обслуживающей радар.
Впереди по центру был расположен проход в кабину, похожую на небольшую оранжерею, со спуском к носовым турелям и кабине второго штурмана. По бокам прохода сидели радисты, первый штурман и два «канонира», операторы управления вооружением.
Из левого прохода показался Голуа.
— Алехин пошел на второй круг. Сейчас перестраивают дефлекторы, у него из-за центрального бака слишком сильная тряска при подходе к стыковочному узлу, — сказал он, расстегивая шлем.
Они подошли к иллюминаторам левого борта — И-165 скольжением подходил на второй заход, удерживаясь в аэродинамической «тени» крыла. На штангах стыковочного узла мигали красные огни, было видно, как стрелок в верхней турели делает руками крест, запрещая сближение.
Плоскости, окружающие стыковочную вилку, двигались как жабры, прилаживая воздушный поток так, чтобы он не мешал стыковке. Истребитель Алехина как приклеенный висел за крылом авианосца.
Но вот загорелись зеленые огни, вниз вывалилась черно-белая посадочная «мишень» и лобастая машина медленно пошла вперед, прицеливаясь так, чтобы лечь крыльями на широко расставленные лапы.
Алехин положил свой самолет на пневматические подушки с математической точностью. Авианосец слегка качнуло, пристыкованный истребитель выключил двигатель. Тут же сверху спустилась черная «штора» и стыковочный узел подтянулся к крылу.
— Все, он с нами. Можно и передохнуть.
Племянник великого шахматиста появился из левого коридора со шлемом в одной руке, а другой вытягивая шарф из-под воротника комбинезона.
— Не самая удобная стыковка. Что-то я взмок…
Из кабины, придерживаясь рукой за расположенный на потолке поручень, вышел летчик с нашивками первого помощника на груди и кубиками майора советских ВВС. Он говорил с сильным немецким акцентом.
— С прибытием на борт, товарищи, я командир корабля Бауэр. Сейчас мы забираемся наверх и идем через «литовский коридор». Ветер не мешает, так что рассчитываем выйти в район расстыковки в положенное время. Завтрак экипажу подадут в 8.30, можете присоединиться. Санузел — прямо назад. В советском, германском и литовском пространстве можете находиться здесь, в центральном отсеке, при выходе в нейтральное — прошу занять места в отсеке готовности по крыльям. В зоне расстыковки вас проинструктируют дополнительно. У меня все. Вопросы?
— Вопросов не имеем.
— Отдыхайте, товарищи, — майор развернулся и пошел снова в кабину.
Бойингтон откинул узкую полку, забрался на нее и уже воткнул штекер в разъем обогрева:
— Он говорит дельные вещи, ребята. Вот лично я так и сделаю, часик-другой поспать еще никому не мешало.
Авианосец плавно выровнялся, выходя из многокилометрового стыковочного круга, и развернулся на запад, в сторону Смоленска, на Литву и Пруссию.
Серебров не стал пренебрегать предложением и устроился на своей полке, подложив под голову сложенный шлем. Комфорт не ахти какой, но вытянуться, расслабиться и сэкономить силы до начала боевого задания помогает.
В этом полусонном режиме они провели время, которое потребовалось авианосцу, чтобы забраться на 4500 метров и пересечь границу воздушного пространства Литвы — единственного условного союзника Советской России в Прибалтике, в отличие от проанглийской (и, соответственно, пропольской) Латвии и финского федерата Эстонии.
Раздался пронзительный дробный звонок — тревога. Грохнули крышки люков, стрелки прильнули к прицелам, застонали приводы турелей, прокручивая пробные круги, летчики дежурной пары сели ногами в люки, сосредоточенно смотря на «светофоры» запуска.
— Товарищи летчики, просьба занять позиции готовности… У нас контакт с севера, по радиокодам — литовские истребители, подлетное время три минуты.
Бойингтон и Серебров пошли по коридору в крыле, чтобы в случае нападения быстро отстыковаться и принять бой.
Пара литовских И-156-Б появилась с «двух часов». Две выкрашенные в бледный оттенок серо-зеленого машины, украшенные двойными белыми «крестами Миндаугаса», подошли к авианосцу под бдительным присмотром почти всех стрелковых башен. Покачав в знак приветствия крыльями — Серебров смотрел через двойной плексиглас узкого окошка в крыле — летчики помахали руками.
Еще одна пронзительная дробь, все турели вернулись в исходное положение, а «пассажиры» перебрались обратно в центроплан и вернулись на свои полки.
Дружеская демонстрация флага и литовской гордости: пусть все литовские ВВС это 3 полных эскадрильи, натренированные немецкими и советскими инструкторами, с крайне разномастной «конюшней» не самых новых советских, германских и французских самолетов, но каждая эскадрилья — настоящие воздушные волки, стажировавшиеся в небе Германии против поляков.
Они пристроились сзади и немного выше, сопровождая авианосец, пока он пролетал сквозь пространство Литвы. Затем к двум истребителям советской сборки присоединились еще два сделанных во Франции серебристых, похожих на легкомоторные спортивные самолеты, Д-500. Несмотря на типично французское мощное вооружение, мотор-пушка и два пулемета, это были машины предыдущего поколения — подкосы, неубирающиеся шасси в каплевидных обтекателях, полуоткрытая кабина. Серебров поежился, представив себе на секунду, каково летчику на четырех с половиной тысячах, когда из модернизированной девятисотсильной «испано-сюизы» выжимается последняя лошадь. Но чего не сделаешь, чтобы не ударить в грязь лицом перед соседями.
1938 М-16
На подходе к стыку границ Литвы, Пруссии и Польши, с советского воздушного корабля дали залп тремя дымовыми ракетами, по цветам литовского флага. Литовцы ответили красными дымами и отвернули назад.
Снова раздалась дробь, судя по всему — сработали устройства, предупреждающие об облучении. В условиях войны на «калинине» заработали бы станции помех на сверхмощных резонансных элементах Дворковича-Гегечкори, превращающие сигнал в маловразумительную «кашу», но в текущей обстановке внимание польского радара (английской, разумеется, сборки) следовало воспринимать как что-то вроде соседского «Как поживаете?».
Англичане считались асами радиоэлектронной борьбы и производителями лучших на мировом рынке радаров и пеленгаторов. Именно на рынке. Самые последние и мощные разработки, созданные «Бритиш радио корпорейшн» и советским заводом № 17 держались в строгом секрете и применялись только военными.
Серебров знал, что всевидящее око воздушной войны можно не только подавить, но и обмануть. Кое-кто из гавайской вольницы, разбиравшийся в физике, придумал специальные контейнеры, набитые резаными полосками из фольги, выбросив которую можно было на время ослепить оператора радара и запустить из-под крыла разряженную ради дополнительного запаса топлива аэроторпеду, снабженную радиозеркалом. Пока операторы крутили ручки и щелкали тумблерами, вычищая сигнал, настоящий самолет нырял к самой поверхности океана и шел, скрываясь за ее кривизной, а аэроторпеда продолжала, как ни в чем ни бывало, следовать ложным курсом, сбивая с толку службы наведения и отвлекая перехватчики. Потом, когда из-за горизонта стремительной тенью вылетал нагруженный фугасными ракетами штурмовик, уже уточнивший направление на радарную станцию, делать что-то было уже поздно. Судя по простоте и изяществу трюка — корни его шли куда-то в район Сиэтла и «Боинг филд».
