Супернова - Марисса Мейер
Адриан понял, что она не согласна с этим решением, а у Цунами, и даже у Укротителя Ужаса на лицах читалось опасение.
– Здесь дело в политике, и всего тебе не понять, – сказал Хью уже без гнева. – Пресса и наши недоброжелатели пользуются каждой возможностью нас расколоть. Что бы мы ни делали, все подвергается сомнению и критике. Как управлять городом, не говоря уж о целом мире, если мы тратим время на всякую связанную с этим бюрократическую чепуху? – Он запустил пятерню в волосы. – Казнь решит сразу две проблемы: умиротворит Джениссу с командой и покажет всему миру, что мы будем быстро и эффективно карать наших врагов. Сейчас нам это необходимо. И, – он осмотрелся, заглянул в глаза каждому, – мы должны быть едины в этом решении.
– А это еще почему? – спросил Адриан, чувствуя, как рот наполняется горечью. – Мы что же, хотим сказать миру, что наша власть, по сути, диктатура?
В глазах Хью мелькнула боль.
Адриана пронзило чувство вины, но он постарался этого не показать. Он ждал возмущения, возражений, но отец просто-напросто покачал головой.
– Это решение не предполагает твоего участия, – с этими словами он повернулся и пошел прочь.
Остальные члены Совета последовали за ним, и только Саймон, задержавшись, положил руку Адриану на плечо.
Прежде чем он успел сказать хоть одно фальшивое слово утешения, Адриан сбросил его руку и скатился вниз по лестнице. В ушах набатом билось обезумевшее сердце, лицо заливал жар. Он был готов к схватке. Даже стремился к ней. А может, просто хотел, чтобы кто-то на него накричал, потому что ему был нужен повод взорваться. Хотя бы раз.
Но с кем ему теперь было сражаться?
Кошмар, которую он всегда считал своим злейшим врагом, уже в тюрьме.
И через несколько коротких недель она будет мертва.
Глава шестнадцатая
Нова быстро втянулась в ритм жизни тюрьмы Крэгмур. По утрам (точного времени она не знала) тюремные камеры опускали на пол, одна за другой открывались решетки, и дежурные охранники командовали заключенным выйти и построиться в шеренгу. Они всегда орали, хотя, насколько Нова могла судить, арестанты и так были послушны. Было даже удивительно, что ни один из тюремщиков до сих пор не сорвал голос.
Затем заключенных строем вели из тюремного блока в так называемую туалетную комнату. Там давалось девяносто секунд на то, чтобы ополоснуться под холодным душем, и шестьдесят секунд, чтобы почистить зубы и причесаться. Комбинезоны раз в неделю меняли на чистые.
Потом им полагалось двадцать минут, чтобы «размять ноги» во дворе – хотя большинство заключенных просто жалось к стенам, чтобы не выпачкаться в грязи. Здесь почти всегда шел дождь, холодная мелкая морось. А если и не шел, ледяной ветер кинжалом проникал под одежду. Нова ни с кем не разговаривала, не только потому что охранники не спускали с них глаз, она отчетливо понимала, что разговоры во дворе не поощрялись. Главная причина была в том, что если Нова и решалась приблизиться к другим заключенным, те, окинув ее презрительным взглядом, поворачивались спиной. После того как от нее шарахнулись пару-тройку раз, Нова решила никому не навязываться. Она не знала причины этой общей неприязни – может, ее подозревали в симпатиях к Отступникам, а может, наоборот, прознали, что она злодейка, которой не удалось покончить с их общими врагами – да ей и не хотелось выяснять.
Она постепенно привыкала к одиночеству.
После короткого отдыха их вели в столовую с прикрученными к полу узкими столами и табуретами, где они получали еду – единственную за день. Кухня была отделена каменной стеной с узкими проемами, пройти через которые могли лишь подносы с пищей.
Качество пищи в точности соответствовало ожиданиям Новы. Впрочем, надо было признать, что эта кормежка была не намного хуже того, к чему привыкла Нова за годы жизни в туннелях метро. Изо дня в день им давали черствую булочку, пюре из разваренных до неузнаваемости овощей, печеную картошку и рыбу. Нова не знала, что это была за рыба, но подозревала, что самая дешевая. По воскресеньям, если заключенный провел неделю без замечаний, к рациону добавляли ломтик сыра.
После еды их снова разводили по камерам. Все эти процедуры с момента утреннего построения занимали примерно два часа. Остаток дня арестанты проводили в тишине и одиночестве, а вечером в камерах выключали свет. Нескольких заключенных с большим сроком, которые сидели уже давно и пользовались относительным доверием, отправляли на работы в прачечную или на кухню. Сначала Нова сочла, что это ужесточение режима, но очень скоро поняла, что долгие часы изоляции – куда худшее наказание.
Впервые в жизни неспособность спать стала казаться Нове не даром, а проклятием. Она отдала бы что угодно, лишь бы не проводить восемь ночных часов наедине со своими мыслями.
Так тянулись дни, монотонные и невыносимо тусклые.
Каждое утро Нова встречала с надеждой получить хоть какой-то знак от Аса, но ни во дворе, ни в столовой он не появлялся. Она предполагала, что его, скорее всего, держали в одиночке. Но когда она попыталась расспросить о нем одну из заключенных, женщина уставилась на нее, будто Нова говорила на иностранном языке, и буркнула только:
– Ас Анархия мертв.
Нова надеялась, что дело было в том, что от заключенных скрыли поимку и арест Аса, а не в том, что он умер уже здесь, в тюрьме.
Теперь, после всего, что произошло, она бы этого не перенесла.
Чтобы не свихнуться на этой почве, Нова решила больше никого об Асе не расспрашивать, пусть даже это отдавало жалким самообманом. Новая потеря окончательно сломила бы ее.
На семнадцатый день заключения Нова стояла возле умывальника с полным ртом зубного порошка, пытаясь как можно тщательнее вычистить зубы за отведенное время. Боль в спине – в том месте, где ей вживили чип, наконец прошла.
Нова старалась извлекать максимум удовольствия из самых простых вещей. И тут, впервые с момента ее поступления в Крэгмур, привычный распорядок был нарушен. В туалетную комнату вошел начальник тюрьмы и тихо заговорил с охраной.
Это было так необычно, что все заключенные замерли.
Охранник повернулся в ее сторону, и их взгляды встретились в длинном грязном зеркале.
Сплюнув в раковину, Нова торопливо прополоскала рот, а через секунду тот же охранник вырвал из ее руки зубную щетку – очевидно, сочтя ее потенциальным оружием.
И правильно, подумалось Нове. Она была вполне способна причинить вред даже щеткой, если
