Роберт Торстон - Легенда о нефритовом соколе-1: Путь Кланов
Кажется, я снова ухожу от темы. С годами я все чаще замечаю за собой это. Нетрудно понять, почему Клан удаляет немолодых воинов из боевых частей, почему он переводит их во вспомогательные тыловые подразделения или же отправляет в учебно-тренировочные лагеря. Это опять-таки связано с разумным использованием человеческих ресурсов. С годами реакция становится уже не та, и немолодому воину трудно следить одновременно за всеми целями на мониторах. Да и движениям недостает нужной ловкости. Поэтому совершенно логично, что пожилого воина отзывают из боевых частей: с годами он становится обузой для подразделения. А расточительность порождает расточительность. Неверные или ошибочные действия пожилого заслуженного ветерана могут привести к гибели воина молодого. Хотя осторожность и большой боевой опыт пожилого заслуженного ветерана тоже могут чего-то стоить. Вместе с тем потенциальная опасность для подразделения от его присутствия может оказаться больше, чем потенциальная польза. К чему рисковать? Ненужный риск — это расточительность. Когда воин перестает быть однозначно полезным на передовой, не разумнее ли использовать его как-нибудь иначе? Поэтому Клан и стремится предоставить пожилым или искалеченным воинам — и то и другое одновременно — возможность проявить себя в воинской касте на иных ролях. Ничто не должно пропадать, из всего должна извлекаться максимальная польза.
Однако всегда что-то теряется безвозвратно. Вот и мне сейчас мучительно не хватает службы в боевых частях. Предложили бы мне вернуться туда — и я согласился бы, не раздумывая. Все-таки нынешняя моя работа — пусть она и важна, я это знаю, — не приносит полного удовлетворения. Я ведь воин. Я помню, что это такое — видеть врага в прицеле, когда твой боевой робот идет сквозь огонь и взрывы. Я помню, как кулак с хрустом ломает челюсть врагу. Я помню то незабываемое ощущение полноты и осмысленности бытия, когда броня вражеского боевого робота разлетается вдребезги после залпа твоих РДД.
Мне не хватает войны. Здесь, на страницах дневника, я признаюсь в этом.
Но мои лучшие дни, увы, уже позади. И единственное, что мне остается, — это жить, радуясь, что я воспитаю воинов из моих кадетов. Я не даю им ни малейшей поблажки — этого требуют мои правила. Более того, я даже бываю с ними излишне суров. Что поделаешь, если разобраться, они — мои теперешние враги. Странная мысль. Никогда раньше она не приходила мне в голову. Почему? Они сейчас преодолевают те препятствия, которые у меня давным-давно позади. И я им завидую. Я переживаю их борьбу вместе с ними. И когда они терпят поражение, я ненавижу их. А когда выходят победителями, я опять-таки ненавижу их, потому что я бы сделал это лучше, чем они.
Сначала кадеты были для меня лишь сиб-группами. Потом, когда группы распались, все мое внимание сосредоточилось на нескольких кадетах, у которых, я чувствовал, есть большие шансы стать воинами. Те же, кто потенциально был обречен на неудачу, направлены мною в другие касты, где им предоставляется возможность с большей отдачей послужить своему Клану. И в этом тоже принцип экономии. К чему впустую рисковать людьми, которые еще могут принести пользу обществу?
Отвлекаюсь. Все время отвлекаюсь на второстепенное. Перечитал свои записи. Похоже, я сторонник взгляда на естественный отбор как на двигатель исторического развития. Как бы то ни было, я считал и продолжаю считать, что умение извлечь максимальную пользу из имеющихся в наличии ресурсов, людских или материальных, — это ключ к успеху любой военной операции.
Только не следует считать, что я слепо пытаюсь сохранять все подряд. Экономия должна быть разумной. Если будет нужно, я без колебания пожертвую человеческими жизнями. Я принесу в жертву боевой робот, если буду твердо знать, что благодаря этому уничтожу вражеский. В том бою, который стоил мне руки, я, не колеблясь, послал свое звено на гибель. Ну и что? Я же по-прежнему помню всех из этого звена. Они и сейчас стоят передо мной, словно живые.
Отвлекаюсь на одно, потом отвлекаюсь на другое, окончательно забыв о том, с чего начал. Наверное, надо попробовать заснуть, хотя это мне вряд ли удастся сделать. Через три дня кадеты проходят Аттестацию. Думаю об этом постоянно. Я распорядился, чтобы они проходили Аттестацию вместе, все втроем. Обычно я предпочитаю, чтобы на Аттестации одновременно было не более двух сибов из одной группы, как того требует обычай, но когда кадетов оказывается трое, как в этом случае, я всегда заявляю троих против девяти. Джоанна чуть не запрыгала от радости, узнав об этом и предвкушая роскошную битву. Все-таки она несколько кровожадна, эта женщина. Думаю, что она была бы не очень против, если б все ее кадеты потерпели поражение. У Джоанны совершенно отсутствует понятие об экономии.
Чертовски досадно, что мы потеряли одного кадета перед самой Аттестацией. Столько времени впустую потрачено на его подготовку, да еще теперь, когда Клан так нуждается в воинах".
XVI
Изувеченное тело Рены выглядело просто чудовищно. Мертвые глаза точно смотрели в небо. Эйден подумал было, что надо бы опустить ей веки. Но сейчас возле Рены стояла Сокольничий Джоанна, и он не решился этого сделать.
Джоанна подошла к трупу последней. Несколько секунд она молча смотрела на тело. Лицо у нее было безучастное. Впечатление складывалось такое, что Джоанна видит Рену в первый раз. Можно было подумать, что не под ее руководством Рена занималась все это время. Эйден придвинулся поближе, следом за ним Марта и Брет.
Эйден видел, как Рена упала, видел, как выступили и стремительно начали расплываться красные пятна на ее защитного цвета комбинезоне. И тогда до него дошло: Рена убита.
— Она что, не знала, что занятия проводятся с боевым оружием? — отрывисто спросила Джоанна.
— Знала, — отозвался Брет.
— И внезапно встала во весь рост, воут?
— Ут.
— А причины вставать у нее не было, нег?
— Нег. Не было.
— Значит, в глубине души она не хотела быть воином. Так гибнут лишь глупцы. Ей следовало умереть в первый же день, как только она очутилась на Твердыне. Все это время я даром тратила на нее силы. Вы, трое! Хватит стоять, разинув пасти. Убрать ЭТО.
И, резко повернувшись, Джоанна пошла прочь, не оглядываясь. Ни один из кадетов даже не шевельнулся, чтобы выполнить ее приказ.
Эйден стоял, смотрел на Рену и все пытался вспомнить хоть какой-нибудь эпизод из своей жизни с ее участием. Ему казалось важным вспомнить хоть что-нибудь, прежде чем ее тело будет унесено в медблок. Эйден знал: там из трупа изымут все здоровые органы, а остальное кремируют. Органы заморозят и сохранят, они еще пригодятся, когда надо будет кого-нибудь лечить. Всех их в конце жизненного пути ждет та же участь, если только не повезет и во время боя взрыв не разнесет тело в клочья.
Иногда на занятиях или ночью, когда Эйден ворочался на койке не в силах уснуть, воспоминания о детстве одолевали его. А теперь, сколько он ни старался, не мог вспомнить ни одного мало-мальски значительного эпизода с Реной. Даже не мог вспомнить, какой она была перед тем, как их отправили сюда, на Железную Твердыню. Да что Рена! Сейчас Эйден не мог толком вспомнить никого из тех, кто составлял еще совсем недавно его сиб-группу. Кроме Марты. Но вспоминать и думать о ней он себе запрещал.
Позднее, уже ночью, воспоминания вновь навалятся на него. Он вспомнит и Рену, и остальных. Но это будет позже, не сейчас. А сейчас он стоял и тщетно пытался вспомнить Рену — живую.
Кто-то коснулся его руки. Марта. Поначалу Эйден подумал было, что это проявление их старой дружбы. Но тут же понял, что Марта просто отстраняет его от тела.
— Надо унести ее. Брет, бери за ноги. Я возьму спереди. Эйден, не стой столбом. Беги вперед, в медблок. Предупреди, что мертвеца несут.
Эйден уже было побежал к медблоку, но вдруг остановился.
— Все-таки что произошло? Почему она погибла? — спросил он у Марты.
— Мы воины. Нам недосуг размышлять о праздном. Погибла и погибла.
— Я не про то! Я спрашиваю, что произошло ЗДЕСЬ, на этом поле? Почему она вдруг встала? Вы лучше понимали ее, чем я.
— Думаю, она забыла, где находится, — сухо ответила Марта, усмехаясь.
Брет держал Рену за ноги. Марта — под мышки. Похоже, они даже не замечали веса тела. Это и неудивительно — что-что, а мускулы у них у всех теперь железные.
— Но не самоубийство же это, в самом-то деле? — пробормотал Эйден.
— Вряд ли. Рена готовилась стать воином. Воины не убивают себя. Хватит трепаться, Эйден. Некогда.
— Что ты мне талдычишь прописные истины. Я их уже сто раз слышал на занятиях.
— А ты что, в них сомневаешься?
— Нет. Я… я только… Я не имел в виду… Ладно, забудем этот разговор.
— Так-то лучше.
— С каждым днем ты мне все больше напоминаешь Сокольничего Джоанну, Марта. Она. яростно взглянула на него.
