Игорь Марченко - Глаза цвета стали
– Я не ем сырую рыбу тем более из фугу. Если ее неправильно приготовить то можно и траванутся. Лучшее что придумало человечество – это пельмени. Они вне конкуренции.
Полуразрушенное здание в рыбацком поселке на берегу Крабовой бухты служило нам временным убежищем, укрыв на время от непогоды. Кроме меня и Антона с нами было пять солдат штурмовой пехоты, апатично стоящих у оконных проемов. Шмыгая и кашляя, они иногда подходили к нам, чтобы погреется у костра, но потом снова возвращались на боевые посты.
– А я раньше любил пиццу, пироги с мясом и яичницу с поджаренным беконом…
Слушая напарника, я снова сглотнул слюну, пытаясь отогнать аппетитные образы. Наверное, я тоже это когда-то любил, только не помнил. Амнезия, вызванная посттравматическим синдромом, надежно хранила воспоминание под замком. Жить и умереть на этом острове, не помня свое прошлое. Печальная и грустная участь. Полковник намеренно или нет, заронил в мою душу семена надежды. Возможность еще раз увидеть большую землю не давала мне покоя. Плевать на опасности, их здесь не меньше, но континент… бескрайняя земля уходящая за горизонт… равнины и леса, тысячи городов, где еще могли жить люди. Согласитесь, это куда более заманчиво, чем островная тюрьма. Поскорее бы вернутся на базу, тогда я первым вызовусь на это дело, даже, если кроме меня никто не захочет. Скорее всего, я никогда не вернусь с задания, но умереть на родной земле предков, это не тоже, что на плевке посреди океана.
– А еще хорошее пиво и жареная картошка с солеными огурцами, свежим лучком и помидорами, – продолжал мечтательно травить душу Антон, подбрасывая сухие ветки в очаг. – Я набирал огромную тарелку этой вкуснятины и бежал к ящику смотреть чемпионат мира по футболу. Ты можешь не верить, но более преданного болельщика, мир еще не видел…
– Кто побеждал? – лениво поинтересовался я.
– Побеждали,… какая теперь разница. По разному. Ты своих родителей помнишь?
– Смутно. Нечеткие и расплывчатые образы из воспоминаний. Они были обычными добропорядочными гражданами, и пришли бы в ужас, увидав меня в теперешнем положении.
– Ты никогда не рассказывал, как угодил в плен к японцам. Было жарко во время высадки?
– Да уж, – мое лицо исказила тень неприятных воспоминаний. – Японцы беспощадны к врагам, но дело совсем не в них. Все мы звери в душе. Цивилизованность на войне слетела с нас словно шелуха, обнажив истинную сущность. Мы убивали друг друга, не задумываясь о причинах.
Антон на это лишь философски пожал плечами:
– Кто не убивал? Такими нас сделала природа в процессе долгой эволюции.
– Очень сомневаюсь в этом. Согласно современным теориям мы были созданы пришельцами.
– Да перестань, ты веришь в эту туфту? Может ты, и в НЛО веришь?
– Я собственными глазами видел большие болиды, всплывающие из-под воды.
Антон в сомнении покачал головой:
– Это могло быть чем угодно. Может роботы-шпионы оставшиеся с последней войны.
– Я знаю только одно, тот, кто наслал на нас все эти беды, не может быть человеком.
– Значит, ты считаешь, что это инопланетяне? – ухмыльнулся Антон.
– Я этого не говорил. Здесь что-то иное. Жаль, я не помню, как все началось. Радость жизни.
Антон немного помолчал, а потом нехотя сказал:
– Зато я не забуду. До того как попал на остров, я жил в Новосибирске. Помню начало Судного дня как вчера. Я возвращался на своей девятке с дачи, когда внезапно заглох двигатель. Машина намертво встала и не хотела заводиться. Я вышел из нее и увидел, что небо над головой сияет всеми цветами радуги, словно надо мной полыхает северное сияние. Это закончилось через пару часов, и двигатель снова завелся. Я поехал дальше, поражаясь про себя столь чудному природному явлению, а уже через несколько дней повсюду выли сирены воздушной тревоги. Только в небе не было вражеских самолетов, и нас никто не бомбил. По пустым улицам шатались мародеры и те, кто не захотел эвакуироваться из города. Потом и они исчезли, а на их место пришли нечестивые орды некроморфов всех мастей. Они хватали всех подряд, но не убивали, а обращали в себе подобных. Я был одиноким человеком, так как из всех моих оставшихся в живых родителей отец жил во Владивостоке, куда я и собрался перебраться. Выбраться из охваченного паникой города оказалось намного труднее, чем я рассчитывал. Некроморфы загнали меня и еще шестерых гражданских с пятью военными на крышу торгового центра, где нас и эвакуировали на вертолете, но в последний миг заслон был прорван. Уродливая тварь размером со слона на моих глазах разорвала трех солдат, но мне и другим бедолагам повезло больше – вертолет уже взлетел, и мы временно оказались в безопасности. Никогда прежде мне не было на душе так гадко, как в тот момент. Несчастные солдатики выполнили свой долг ценой собственных жизней и защитили нас, но сами при этом погибли поганой смертью, какую и врагу не пожелаешь. Такова цена самопожертвования, – Антон опустил ложку в котелок и, зачерпнув варева, осторожно стал на него дуть. – Потом бесконечная тряска в грузовом вагоне идущего на Восток. Мы проезжали мимо обезлюдевших городков и деревень, заселенных некроморфами. Радость жизни распространялась быстрее, чем мы ехали, представляешь? Во Владивостоке дела обстояли не лучшим образом. В последний раз, когда я видел отца живым, он командовал немногочисленными резервистами, отбивающими атаки некроморфов. Он погиб, когда меня не было рядом и этого я себе никогда не прощу. Вскоре в городе объявили всеобщую эвакуацию в связи с тем, что карантинные меры не принесли желаемых результатов. Только куда бежать? Нас прижали к морю, а тех счастливчиков, кому удалось добраться до Курил, было не так уж и много. А дальше ты и сам знаешь – образование Гнезда, попытки централизации власти. Во всем виноваты не инопланетяне, а сами люди, выпустившие на свободу джинна, которого не смогли загнать обратно в бутылку. Я знал, что военные разработки до добра не доведут…
– Светлана рассказывала, что Радость жизни вызывается не вирусами, а посредством трансмутации молекул на уровне субатомных частиц. Огни, которые ты видел в небе, скорее всего, являлись некими источниками энергии, облучающие из космоса огромные территории.
– Уж не жена ли Воронина тебе об этом наплела? – Антон криво улыбнулся. – У нее очень богатое воображение и непомерные амбиции! Еремину знает половина базы, вплоть до обычных рядовых. Она сама, как и ее безумные теории, для меня совсем не авторитет…
Я подобрал с земли мелкий камешек и кинул в него, угодив в котелок с похлебкой.
– Эй, ты чего? – возмутился Антон, осуждающе посмотрев на меня. – Зачем ты это сделал?!
– Думай о чем говоришь! Она не шлюха!
– Ну, я не осмелюсь ни на кого указывать пальцем… – насупился Антон, с досадой доставая ложкой камешек. – Половина моей бывшей команды с ней отдохнула, тебе об этом рассказал бы любой из них, если бы конечно дожил до этого момента. Пусть земля им будет пухом. О ее свободном нраве болтают все. Очень странно, что ты до сих пор ничего не слышал ничего из ее похождений. Я лично наблюдал, как старшина караула уединялся с ней в подсобке…
– Если она такая доступная, отчего же ты сам не пополнил ее коллекцию ухажеров?
– Терпеть не могу крашенных блондинок. Она не в моем вкусе и слишком вульгарна, – пожал плечами Антон. – Похлебка ”Язва с первой ложки” готова. Эй, бойцы! Прошу к столу!
У одного солдата нашелся разбавленный спирт, что подняло настроение всем остальным.
– А ты чего не пьешь? – удивился я. – Ты же любитель…
– Сам ты любитель, я – профессионал, но сейчас что-то нет настроения.
Остальных не нужно было просить дважды, и уже через пять минут все за обе щеки аппетитно уплетали горячее варево, только вот мне кусок в горло не лез. Признание Антона настолько поразили меня, что я не находил себе места. Невиданная ранее ревность душила меня словно удавка. Даже когда все начали укладываться спать, я первым вызвался дежурить.
– Эй, Алешин! – с ухмылкой окликнул меня Антон. – Только не вздумай отрубить мне голову во сне, воспользовавшись, удобным случаем, пока я буду спать. Сам у нее спросишь, когда увидишь… спокойной ночи! – зевнув, напарник отвернулся к стене, накрывшись с головой куцым одеялом, бубня в пол голоса. – Все бабы шлюхи и эта пигалица не исключение.
– “Уж я спрошу!” – мрачно подумал я, снимая автомат с предохранителя.
Усевшись в соседней комнате на грязный подоконник, я извлек из ножен меч, а из сумки кусочек точильного камня и стал медленно затачивать лезвие. Эта процедура меня несколько умиротворила и загипнотизировала, заставив позабыть о контроле сознания. Даже если то, что сказал Сергеев, было правдой, мне не должно быть никакого дела до шалостей коварной вертихвостки. Пускай у генерала Воронина болит голова. В конце концов, она мне не жена и даже не подруга, скорее полезный контакт позволявший доставать запрещенные лекарства. Тогда почему я не могу думать ни о чем кроме своей ревности? Что за дурацкое наваждение?
