Алексей Бессонов - Алые крылья (сборник)
Бросив взгляд на хронометр, Махтхольф обреченно вздохнул и вылез из кресла. Немилосердная жара, выжигавшая Портленд в течении двух последних месяцев, сегодня вдруг сошла на нет, и через раздвинутые секции огромного окна в кабинет врывался ласковый прохладный ветер. С минуту он бездумно наблюдал, как далеко внизу, в суетной паутине стритов, ползет плотная толпа машин. Близился вечер, автомобили уже начали забивать и без того не пустующие улицы огромного делового центра – пройдет еще полчаса, и он намертво засядет в пробке на Алвин-авеню, которая поднимается к ситивэям Южного кольца. Хикки поправил галстук и решительно потянулся за своим легким камзолом, наброшенным на спинку ближайшего к нему стула.
– У тебя еще почти час, – негромко напомнила ему жена.
– Я заскочу куда-нибудь перекусить, – ответил Хикки, перекидывая камзол через руку.
Где-то в небе, но явно недалеко, гнусаво взревела полицейская сирена. Хикки остановился посреди огромного кабинета и вдруг пристально посмотрел на свою жену. За прожитые с ним годы она совершенно не изменилась. Он по-прежнему узнавал в ней ту милую, хотя и немного бесшабашную девчонку, с которой когда-то вернулся на Аврору для того, чтобы начать новую, мало похожую на прежнюю, жизнь. Как ни странно, деньги и власть не смогли превратить ее в роскошную даму, и она так и осталась молодой девушкой – правда, в веселых глазах угасла давешняя наивность, а на смену ей пришли острые, как кинжал огоньки, способные поставить на место всех заблуждающихся. Сейчас Ирэн смотрела на него с легкой тревогой. Хикки встряхнул шевелюрой и хитро прищурился:
– Я же говорил тебе, что из Конторы уходят только лишь вперед ногами.
Его лукавые глаза заставили женщину тихо вздохнуть. Помимо ее воли, губы сами расплылись в характерной, только им двоим понятной улыбке.
– Постарайся не нажираться.
– Это уж как карта ляжет.
Хикки спустился на лифте вниз, миновал мраморный с бронзой холл – в кадках по углам мирно дремали местные хвощи, наполняя воздух тонким горьковатым ароматом – и вышел к площадке, где среди прочих VIP-каров его ждал собственный лимузин.
– Саутерн-Парк, – приказал он водителю и удобно устроился в широченном кожаном кресле.
– Вы сегодня удачно, босс, – заметил шофер, – траффик еще так-сяк. А вот минут через десять…
Хикки покачал головой. Лимузин выполз на Алвин-авеню и бесшумно помчался по левому ряду. Неписаное портлендское правило – «не суйся под «торпеду» – действовало безотказно, и водители шустро уступали дорогу тяжелой машине с округлой, жирно отхромированной мордой.
Они успели на нужный ситивэй буквально за минуту перед тем, как на развязке началось столпотворение запоздавших. Хикки посмотрел на них сверху вниз и усмехнулся. Он вырос на Авроре. Лимузин мчался в небо, поднимаясь все выше и выше над землей. По правую руку от Хикки оранжевый диск солнца прикоснулся к верхушке гигантской башни Прайсовского торгового центра, облив острый шпиль здания расплавленной предзакатной медью.
По крайней мере, я пожил, сказал себе Хикки. И даже был, наверное, счастлив…
Поморщившись некстати возникшему сплину, он вытащил из бара тонкую сигару и наполнил салон терпким дымком.
На свободе ситивэя его водитель развил огромную скорость. Дорога от джунглей Сити до респектабельного Юга заняла не более четверти часа.
– Сверни в «Околицу», – распорядился Хикки, когда лимузин на одной из развязок спустился вниз.
Водитель понимающе кивнул. За окнами полетели могучие столетние деревья – теперь лимузин мчался по темной неширокой аллее, ведущей к небольшому ресторану посреди искусственно насаженного леса.
Хикки оставил свой камзол в салоне машины и распахнул красноватые деревянные двери. К нему с достоинством приблизился метрдотель в ливрее, украшенной сложным узором золотистых шнуров.
– Мой столик, – бросил ему Хикки, устремляясь в полутемный зал.
Глотая в ожидании заказа ледяную минеральную воду, он привычно обвел глазами столики. И прищурился – в углу неподалеку от полукруглой барной стойки сидел чернявый мужчина средних лет, обнимающий юную рыжеволосую диву. Их взгляды встретились; шепнув что-то своей подружке, чернявый пересек зал и уселся напротив Хикки.
– Наконец-то стало попрохладнее, – рассеянно заметил тот вместо приветствия.
– Благодарение Богу, – улыбнулся его гость. – Хорошо, что встретились. Сюда летит Этерлен.
Хикки отхлебнул из стакана и прикрыл веки.
– Разве я просил «гувернантку»?
* * *Полковник Симеон Кришталь толчком задвинул клавиатуру главного навигационного вычислителя и зевнул, сцепляя за шеей уставшие пальцы.
– Вот теперь можно и по чарке, – сообщил он.
Он начал лысеть. Стесняясь поредевшей макушки, Кришталь забросил подстригать рыжие бакенбарды, и они свисали со щек мохнатыми хвостами, делая его похожим на хасида. Заняться реконструкцией волос полковнику было некогда, да и негде: сейчас они базировались на захолустный Сент-Илер, все достопримечательности которого ограничивались на удивление приличным университетом да огромной базой ВКС, занимавшей половину приэкваториального континента.
Перед ним сидел Лоссберг. Теперь он был уже легион-генералом, командуя отдельным дивизионом «свободных охотников». Кришталь, так и не пожелавший расстаться со своим приятелем, состоял при его особе командиром флагмана.
После списания «Оффенрора» Лоссберг категорически отказался принять новенький корабль, только-только сошедший со стапелей. Он считал, что за последние тридцать лет Империя начисто разучилась строить приличные линкоры, вместо почти штучного товара производя «штамповку».
– Вы только поглядите на эти дрова! – орал он, пьяный, на заседании Тактического Совета при Генеральном штабе ВКС. – Как я могу летать на корабле, который должен сперва обдумать отданную ему команду, и только потом уже приступать к ее исполнению! Скажите мне, как?! А посмотрите на эти салоны! Я не собираюсь заниматься свиноводством, я пилот, а не разносчик навоза! Пусть в такой кают-компании обедают ваши конструкторы – а мне там кусок в горло не пойдет.
Авторитет Лоссберга был настолько велик, что на время его оставили в покое, думая, что он просто устал болтаться в космосе и хочет перейти на преподавательскую работу. Лоссберг же, плюнув на все штабы и Советы, облазил половину имперских колоний и на одной из баз Пангеи обнаружил пятидесятилетний «штурмовик» серии «Циклоп» со смешным налетом около пятисот суток. Корабль дооборудовали новейшими системами дальнего обнаружения и целеуказания, поставили в моторы «свежие» волноводы и отдали довольному Лоссбергу. Салоны и кают-компания, представлявшие собой квинтэссенцию немного подзабытой роскоши, его вполне удовлетворяли.
Тяжеленная громадина с экипажем в четыреста с лишним человек имела минимум автоматики и была послушна, как дрессированный кролик. «Циклоп» проектировался как флагманский корабль командира ударно-штурмового легиона, он был до отказа напичкан системами обработки информации и мощнейшими орудийными комплексами – по разным причинам таких линкоров построили всего лишь двенадцать, и Лоссбергу достался номер восьмой. Где-то в Приграничье доживала свой век «десятка», а все остальные, отходив за полстолетия ресурс, давно отправились в переработку. Лоссберг был доволен: ему в руки попал настоящий «штучный» товар, изготовленный с любовью и тщанием. Пересев на такой корабль, он совершил несколько рисковых рейдов на нейтральную территорию и довольно быстро украсил себя нашивкой «200 побед экипажа».
Вскоре его перевели на Сент-Илер. С юности не терпевший штабной работы, Лоссберг свалил все оперативные вопросы на Кришталя, а сам вдруг женился на дочери одного из местных лендлордов, став помимо всего прочего обладателем приличного куска джунглей и необозримого плоскогорья с выходом к морю. Из полугодового «медового месяца» (флотским офицерам такого ранга отпуск для женитьбы предоставлялся как минимум на шесть месяцев) он вернулся мрачный, как туча и с тех пор не слишком спешил покинуть борт. «Му sheep is my номе», стал поговаривать он. Раньше Лоссберг говорил не «номе», а «castle».
Теперь он пил исключительно ром дорогой марки «Кровь Звезд».
А потом он неожиданно постарел. Не повзрослел, не оброс солидностью тридцатитрехлетнего мужчины, а именно постарел – сразу и необратимо. На тридцать четвертом году вокруг его глаз уже струлись ранние, не по сроку, морщинки, щеки запали, как у истомленного старика, а шикарная прежде платиновая шевелюра стала какой-то пегой и безжизненной. Он стал меньше орать на подчиненных, почти прекратил бегать по палубам и лезть не в свое дело; все чаще, обедая в кают-компании среди своих старших офицеров, Лоссберг вдруг надолго застывал в кресле с рюмкой рому в сухих пальцах. Тогда Кришталь незаметно моргал, и кто-нибудь начинал рассказывать бородатый флотский анекдот времен освоения галактики. Лоссберг тихо улыбался.
