Королева Летних Сумерек - Чарльз Весс
Джанет вздрогнула, видя, как лицо Тома исказилось смятением. Она взяла его руки в свои. Том продолжал:
– Когда я наконец разыскал свое родовое гнездо, ныне известное как Картер-Холл, то застал его в запустении, а вся моя семья, оказалось, давно умерла и погребена. Надгробия их были древними, а имена стерлись от ветра и дождя.
– Томас, сколько же тебе лет? – с тихой робостью спросила Джанет.
– Не знаю, – вздохнул Томас. – В Стране Фэй суток как таковых нет. Нет счета ни месяцам, ни годам. Одни лишь вечные мягкие сумерки, и лишь медленный наплыв и уход луны позволяют судить о каком-либо течении времени. Мне едва минуло семнадцать, когда я отправился на ту свою последнюю охоту с отцом, но с уверенностью могу сказать, что живу на свете дольше, чем любой из живущих ныне людей.
Видя на ее губах вкрадчивую улыбку, Том спросил:
– У миледи это не вызывает нареканий?
Улыбка Джанет сделалась шире.
– Забавно. Мне никогда особо не нравились парни моложе меня, а тебе только что исполнилось семнадцать… На год младше меня, но… это же только в человеческих годах, правда?
Нежным, бережным движением он сжал ей руки.
– В тот самый день, когда я увидел могилы своих родных, я натолкнулся на молодую девушку, которая нуждалась в моей помощи. И я ей помог. С великим удовольствием. Теперь я понимаю, что сначала мой интерес привлек тот проблеск Королевы в ее глазах. Но затем эта девушка покорила мое сердце, а также всякую мою мысль наяву и во сне.
Вспоминая ту ночь, Джанет осторожно спросила:
– Но ведь ты все еще любишь свою королеву?
В ответ Томас мягко улыбнулся.
– Когда-то любил, давным-давно. Но ни один из бренных никогда не сможет по-настоящему полюбить творение Страны Фэй, что живет тысячу раз по тысяче лет. Я еще тогда начал задумываться о том, отчего у меня на сердце стало неспокойно. Почему я все больше и больше времени стал проводить вдали от прелестей ее двора. И теперь свой ответ я нашел. Я искал кого-то, кто бы наполнил мое сердце живой радостью и весельем. – Том не отрывал глаз от Джанет. – И теперь я понял, почему мне хотелось покинуть ее двор.
Глядя на него лучащимися глазами, Джанет произнесла:
– Том, какой бы жутковатой я ни считала ту твою королеву, но я смотрела ее глазами и видела свое отражение в твоих. Она… она очень красива. Черты ее такие… роскошно золотистые, что как будто сияют. Как ты можешь даже глядеть на меня после того, как знал ее так близко?
– Да, она красива, но и столь же холодна. А в глубине твоих глаз, в самом твоем сердце я вижу, несмотря на всю твою горячность, столько тепла… И это ты, Джанет Рэйвенскрофт. И только тебя я люблю.
Джанет припала к его шее, уткнувшись носом в длинные распущенные волосы.
– Томас, мне так многое нужно тебе сказать… Задать еще кучу вопросов. Но прямо сейчас я так чертовски измотана, что даже не могу ясно мыслить.
– Миледи, я всецело в вашем распоряжении.
– Давай без церемоний. Просто обними меня. Вот так. Просто обними и никогда не выпускай.
Джанет обратила к нему свое лицо с приветливо светящимися глазами. Ее губы дрожали; она нежно притянула его к себе. Их губы слились в упоительном поцелуе, который, казалось, длился вечно. И был он отнюдь не один.
* * *
К внутренней осыпающейся стене каменной твердыни Повелителя Тьмы лепилась малоприметная лачуга, в которой порой жила и практиковала свое ремесло ведунья-травница, известная как мамаша Хэйнтер.
Сейчас она горбилась над небольшим очагом, что днем и ночью горел по центру единственной комнаты, которую ведунья именовала своим домом. Дым от этого огня медленно всходил вверх, мимо тяжелых деревянных стропил, и в конце концов улетучивался через дыру в почернелой крыше.
Полки, занимавшие каждый сантиметр пространства на стенах, были заставлены всевозможными бутылочками, пузырьками и склянками – зелеными, иногда синими, но в основном буроватыми, словно опавшие листья зимой. В каждой такой склянке содержалось по крайней мере несколько капель жидкостей, которые в лучшие времена позволяли ведьме сводить концы с концами, а порой и пригождались тем, кто за ними приходил.
В одной из стен скрывалась небольшая ниша, а в ней – устеленный соломой топчан, на котором ведьма проводила большую часть каждого долгого дня в этом унылом царстве тьмы. Терпеливо ожидая… чего?
Мамаша Хэйнтер была мудрее и хитрее всех, за исключением немногих, кто приходил к ней в гости; поэтому, когда дверь в ее опрятное жилище распахнулась и через порог ввалился Охотник, она, похоже, не очень-то и удивилась.
Своим единственным целым глазом она оглядела фигуру в коже, его рану, а также четырех огромных охотничьих зверей, что беспокойно рыскали позади него.
Недвижный воздух всколыхнулся ее сиплым пронзительным возгласом:
– Охотник, я сделаю все, что ты захочешь! Разумеется, в пределах разумного. Только умоляю, не заводи в мой дом своих зверей. Они загадят мои половики, и их потом сам бес не отстирает.
Захлопнув за собой дверь, Охотник беспомощно упал на один из половиков, расстеленных на земляном полу. Из его стиснутых зубов наружу вырвалось всего одно слово:
– Железо.
Улыбнувшись своему пациенту, ведунья позволила себе проявить немного сочувствия.
– Тю-тю-тю, никак болит? – Не дождавшись ответа, она сказала: – Ну, тогда давай для начала посмотрим.
Столь же охватистая, сколь и приземистая, мамаша Хэйнтер оглядела дрожащую фигуру у своих ног. Лицо Охотника сводила гримаса боли. Между тем старуха нагнулась, внимательно осматривая его все еще кровоточащую рану. Подобные раны ведьма-травница видала и прежде, а потому знала, как быстро по пятам за ними может следовать смерть. Тем не менее в ее движениях спешки не было.
– Для начала, сэр Охотник, давай подумаем о моей плате. Столь бедную убогую вдовицу, как я, не следует просить делать подобные вещи забесплатно. Ведь это же будет неправильно, верно?
Играя желваками, Охотник кое-как дотянулся до мешочка возле своего пояса и сердито швырнул несколько золотых монет, тускло звякнувших возле ее босых ног. Шустро подобрав монеты, старуха для начала попробовала их на зуб, после чего озорно захихикала.
Из-под седых спутанных косм сверкнул лукавый горящий глаз; на широком морщинистом лице заиграла довольная улыбка. Что-то бормоча себе под нос, старуха повернулась к мириадам своих бутыльков и склянок, что громоздились на полках в ожидании, когда их пустят
