15 ножевых - Сергей Линник
* * *
В четверг, 18 сентября, я пошел искать Давида. В общаге мой товарищ отсутствовал, значит, поищу в институте. Да, не вовремя меня сюда принесло. Вот прямо как в «Золотом теленке», когда персонажи попали на учения по гражданской обороне. А меня загнали на встречу с космонавтом Аксеновым. Под лозунгом «Навстречу XXVI съезду КПСС». Все участники мероприятия понимали, что это классическая показуха, но правила соблюдали. Вот зачем это, а? Неужели с космонавтом не нашлось бы желающих встретиться? Нет, согнали насильно, чуть не заперли в аудитории. По крайней мере когда кто-то шибко грамотный попытался улизнуть, сославшись на желание посетить туалет, умника не выпустили и порекомендовали держать крантик закрытым.
В ожидании эпохальной встречи студентки начали спорить о творчестве Ефремова, а конкретнее о романе «Лезвие бритвы». Серафима на днях прочитала произведение и решила озвучить свое мнение. И оно было нелицеприятное.
Где-то четверть книги занимали пространные рассуждения Ефремова, что красивым может быть признан лишь один-единственный женский образ. Невысокий рост (до 160 см), тонкие черты лица, максимально рельефные формы. Плюс качества первоклассной спортсменки. Желательно к этому черные крупно вьющиеся волосы и прозрачно-серые глаза. Вот только такая женщина может рассчитывать на восхищение, одобрение, а главное – на любовь настоящего мужчины. По Ефремову, женщины, не соответствующие этому идеалу, всего лишь мусор на обочине жизни, результат накопленных генетических поломок, не достойные передавать свою дефектность потомству и дальше портить род людской.
Черноглазую Серафиму этот посыл автора возмутил. И на ее сторону тут же стала сразу несколько широкоплечих, коренастых однокурсниц. Они начали вслух возмущаться Ефремовым и его отсталым вкусом: мол, красивой может считаться любая женщина. Разумеется, в глазах любимого мужчины. А уж кому размножаться, так и вовсе не фантастам судить. Которые, как известно, и сами не блещут красотой и атлетическими формами.
– Слушай, помощь твоя нужна.
Я сначала всю эту дискуссию проигнорировал, надев наушники «Вокмана», но потом вспомнил про проблему с Муслимом и Барином и растормошил сонного Давида. На космонавта и на Ефремова другу было абсолютно пофиг.
– А что случилось?
– Да тут одни борзые товарищи решили силой забрать у меня расписку. Не хотят платить по карточному долгу.
– Ну давай им морды набьем, – оживился Давид.
– Хочу тоньше поступить. К тому же там было четверо борцов, скорее всего, морды начистят нам. Заодно наказать Баринова.
– Как?
– Я слышал, – осторожно начал я, – что среди абхазов есть авторитетные люди…
– Ну есть, – покивал Давид.
– Сведи меня с кем-нибудь. Хочу продать им расписку этих детей гор. За полцены.
– Да им это будет не интересно – махнул рукой парень. – Знаешь, какими деньгами там ворочают?
– Я попробую.
Убеждал друга, пока не привели дважды Героя Владимира Аксенова. Наконец, Давид сдался, дал телефончик подручного Юрия Лакобы. Когда я услышал это имя, в голове тут же щелкнуло: подпольные ставки, пожар в гостинице «Россия». Похоже, и сейчас банда Лакобы продолжает крышевать нелегальные игры – дружок базировался в гостинице «Советская». Той, что рядом с ипподромом.
– Ты им сразу скажи, что работаешь врачом на скорой. Лепил они уважают.
– Тюремные правила?
– Да, воровские понятия. На меня не ссылайся – за зеленого считают.
– Ты и есть пацан, – засмеялся я.
Давид набычился, типа обида настигла. Я двинул его локтем в бок, он дал мне сдачи – и все прошло. Такое чувство, что я с этим парнем сто лет уже рядом.
* * *
Вот на хрена так мучить этого Аксенова? Заслуженный же мужик, подполковник, дважды Герой, в отряде космонавтов хрен знает сколько. Неужели он не мог бы рассказать пару баек про себя или товарищей, хоть и утвержденных где надо? Как учился, превозмогал и прочее? Нет же, дали ему телегу на три листа, партия наш рулевой, генеральный секретарь, решения съезда, вся эта тягомотина. И то его последним выпустили. Перед ним еще двое из чиновничьей братии то же самое в уши лили. Я, конечно, не прислушивался, но если они втроем читали одну и ту же речугу, я бы не удивился. Просрали пропаганду, к бабке ходить не надо. Людям должно быть весело и интересно, а не вот эти вот, жующие пятый том собрания сочинений Ленина.
Все в этой жизни кончается, даже плохое. Вот и встреча летчика-космонавта со студентами, комсомольским и партийным активом подошла к концу. С чувством глубокого одобрения и так далее все как один встали и бурными продолжительными аплодисментами проводили дорогих гостей.
Я решил далеко историю с Бариновым не откладывать. Неприятные вещи надо делать быстро. И у парня, наверное, тоже душа не на месте. Разрешим противоречия…
Стоп!
– Давид, слушай, а Баринов был тогда… Ну, когда я…
– Был, он же живет в соседней секции. Вы с ним вроде повздорили немного, а потом сидели, смеялись даже. Он помогал тебя в скорую оттащить…
И тут все встало на свои места. Как говорили в передачах про мужественных ментов, есть мотив и средства. Кроме этого урода некому. Теперь это дело уже не безвестно сгинувшего в недрах моих мозгов студента, а мое. Личное.
– Петя! Баринов! – позвал я, но комсорг сделал вид, что не услышал, только вжал голову в плечи и ускорил шаг.
Я начал быстро спускаться по ступенькам аудитории, подбежал к двери. Вроде кого-то толкнул немного. Но дорогу мне преградила старая знакомая – секретарша Виктория из деканата.
– Панов! Наконец-то я нашла тебя! Давай, срочно к ректору! Он уже два раза спрашивал!
Глава 12
– Там Фролов из Московского горкома приехал! – инструктировала меня секретарша по дороге. – Поздравлять тебя.
– Кто такой Фролов? – поинтересовался я.
– Личный помощник Гришина!
Ого! Гришина я помнил. Глава горкома, настоящий хозяин Москвы. Да еще и член Политбюро. Его вместе с Романовым прочили в преемники Брежнева, но не срослось. Сначала власть взял глава КГБ Андропов, потом, после «парада катафалков», руководителя Ленинграда очень технично отцепили от «паровоза», задержав в зарубежной командировке во время голосования в Политбюро. А Гришина пнул от Черненко не кто иной, как Чазов, который перестал пускать лидеров государства к больному в ЦКБ. За исключением кого? Правильно. Горбачева и Громыко. Последний, собственно, и придумал сделку – пост генсека в обмен на кресло Председателя Президиума Верховного Совета СССР.
– Владимир Иванович на тебя очень сердит! –
