Я — Легион (СИ) - Злобин Михаил

Так что это, несомненно, было самое наименьшее из зол, которое я выбрал, не особо задумываясь.

Внезапно путь мне преградил дежурный, который меня же сюда и привел.

— Куда собрался?

— На лыжах, блин, кататься. Веди уже меня обратно.

— Ты серьезно? — Тюремщик вполне искренне изумился, но все же не спешил меня уводить, словно тянул время. — К тебе такие красотки пришли, а ты от них так быстро сбежал?

— Извини, я твоего мнения спросить забыл.

В моем голосе отчетливо зазвучал злой сарказм, который открыто намекал, что я не расположен к разговорам, так что надзиратель слегка занервничал.

— А ты чего так в камеру обратно рвешься? Ты смотри, тут такие свидания с посетителями нечастое явление, а тебе так вообще подфартило, на второй день. Пользуйся, пока есть шанс.

— Слушай, ты чего меня лечишь? Ты меня отведешь обратно, или мне без тебя пойти?

Охранник смутился еще сильнее и попытался выдумать мне хоть сколько-нибудь вразумительный ответ, но тут его взгляд вильнул в сторону, и он почти радостно объявил:

— О, вот они! Иди, сегодня твой счастливый день. Столько гостей за один раз, как на день рождения! Была б у тебя возможность, я бы посоветовал тебе лотерейный билет купить, ха-ха!

Обернувшись и проследив за взглядом надсмотрщика, я действительно увидел еще пару человек, причем фигура одного из них кольнула подсознание мимолетным узнаванием.

Судя по эмоциям фсиновца и тому, как он юлил, эти посетители были пущены под чью-то ответственность, и афишировать их присутствие здесь особо никому не хотелось. А значит, я был в полном праве показать оттопыренный средний палец, и потребовать отвести меня в камеру. Но любопытство…

— Оно и видно, что явление нечастое… — буркнул я ворчливо, но все же развернулся на сто восемьдесят градусов и зашагал к переговорным кабинкам.

Вернувшись на то же самое место, я с огромным удивлением узнал по ту сторону стекла старшего тренера из «Воина». Второй мужчина, прожигающий меня каким-то невменяемым взглядом, был мне незнаком, и я пока решил его присутствие проигнорировать, посчитав, что мне его еще представят.

— Алмаз, не могу поверить, что вижу именно тебя. — Начал я разговор, опуская приветствие. Меня, если честно, этот визит очень насторожил.

— Привет, Сергей. К тебе было сложно попасть.

— Сюда попасть вообще не сложно, сложно выйти. Что ты хотел?

Я не был настроен расшаркиваться и играть, поэтому задал вопрос в лоб. Мы с ним не были ни приятелями, ни друзьями, и я прекрасно читал его эмоции, понимая, что он меня недолюбливает. И тот факт, что он потратил силы и время только для того, чтобы отыскать меня в изоляторе, говорить может о чем угодно. Но готов поставить на кон всю свою Силу, это явно не приятельский визит.

— Не я. С тобой очень хочет поговорить человек, что сидят рядом со мной.

Чехоев слегка мотнул головой в сторону своего соседа, на что он никак не отреагировал, продолжая в упор на меня пялиться. Похоже, этот мужик даже моргать забывал…

— Рад за него. А если я не хочу с ним разговаривать?

— Я не расстроюсь. — Совершенно ровно ответил Алмаз. — Я обещал только свести его с тобой, остальное уже будет зависеть от вас обоих. Однако ты мог бы просто попробовать. В конце концов, ты от этого ничего не потеряешь.

Задумавшись на секунду, я пришел к выводу, что он, пожалуй, прав. Поэтому я просто кивнул, и Чехоев передал трубку своему спутнику.

— Сергей, здравствуйте.

Голос этого пожилого кавказца был каким-то сухим и надтреснутым, как у столетнего старика, хотя в его глазах все еще бурлили отголоски непокорного пламени, что свойственно только молодым и дерзким.

— Приветствую… не знаю, как тебя по имени.

— Далхан. Меня зовут Далхан.

— И о чем же ты хотел со мной поговорить, Далхан?

— О своем сыне. Скажите, Сергей, вы помните его?

Он подставил к стеклу телефон с фотографией молодого парня, у которого была густая широкая борода и сломанное левое ухо. Чем-то его лицо было мне знакомо, но хоть убей, я не мог вспомнить, где и при каких обстоятельствах мы с ним пересекались.

— Как-то не особо. Хотя вроде бы виделись.

— Пожалуйста, попытайтесь припомнить, — чуть ли не взмолился тот, — это для меня очень важно. Если это как-то поможет, то вы с ним подрались чуть больше двух месяцев назад.

Ах, вот оно что! После этой фразы моя память наконец услужливо преподнесла мне подробности нашей с ним встречи. В мозгу возникли образы темной подворотни, свет фар нескольких автомобилей, наглые бородатые морды, обступающие меня полукругом, злые ухмылки и жажда моей крови…

— Да, теперь я вспомнил. Только ты все переврал. Это не я с ним подрался, это твой выродок пришел по мою душу, желая меня поставить на колени и отрезать мне уши.

— Пожалуйста, не оскорбляй его худым словом! Ислам запрещает нам бранить мертвых, ибо они уже получили то, что заслужили.

— Кхм… мертвых говоришь? В этом случае ваша религия права, он получил то, что заслуживал.

— Это ты его убил?

Резкий переход, выпаленный скороговоркой вопрос, при котором голос кавказца резко изменился, обретя неистовость и ярость степного урагана, что способен своими мощными порывами менять ландшафт. Он впился мне в глаза требовательным взглядом, словно имел на этот разговор хоть какое-то морально право.

— Тебе сказать честно, Далхан? — Спросил я, начиная почему-то испытывать душащую злобу. Какой-то старик, который не смог воспитать своего шакалёнка, приходит ко мне и требует у меня ответов, явно желая обвинить во всех грехах?

— Да… — едва выдохнул он, чуть ли не трясясь от внутреннего напряжения.

— Я не помню.

— Что? — Далхан вытаращил глаза, будто услышал нечто совершенно нереальное. — Как такое может быть?!

— Легко. Когда счет переваливает за десятки, ты перестаешь их запоминать.

Я не стал ничего больше пояснять, но этого совсем и не требовалось. Старик и так прекрасно понял из контекста нашего разговора, о чем именно я говорю.

— Ты-ы… ты чудовище!

— Ага, я знаю. Так я удовлетворил твое любопытство?

Ничего мне не отвечая, кавказец дрожащей рукой опустил телефонную трубку на рычаг, а потом закрыл лицо ладонями. Алмаз сидел рядом с каменным выражением лица, не стремясь каким-либо образом вмешиваться в происходящее.

А я понял, что мне здесь ловить больше нечего. Разговор окончен. Встав со стула, я направился обратно к охраннику, от которого чуть ли не в ультимативной форме потребовал отвести меня обратно.

Путь в камеру мне показался чуть ли не в три раза длиннее. Я задумывался над тем, действительно ли я убил сына этого кавказца? Его парень совершенно точно работал на Серба, а тот почил в огненной братской могиле со многими своими приспешниками. Вполне вероятно, что среди них был и… блин, даже имени отпрыска не спросил. Да я даже не попытался разузнать, как именно он умер, тогда бы я мог сказать хоть с какой-нибудь уверенностью. Но зачем мне оно нужно? Или все-таки нужно было заверить его, что я непричастен к гибели парня, чтобы не наживать себе лишнего врага?

Различные мысли и сомнения одолевали меня непрестанно, но сомневаться было уже поздно. Близилось время действовать.

Вернувшись в камеру, я двинулся к своему матрацу, который за время моего отсутствия так никто и не осмелился тронуть. Я снова собирался завалиться на него, дразня этим местную элиту, но не успел сделать от порога и шага, как окунулся в захлестывающие камеру эманации боли, страха и садистского удовольствия.

— Что, Штатив, — донесся до меня обрывок разговора, — мразина, не нравится?!

— Ы-ы-ы… хватит…

— Нет, говно, не хватит! Ты, тварь, какого хера свои культи распустил? Обломать их тебе что ли?!

— Да я просто оступился! Я не специально!

— Да мне насрать! На чем я спать теперь буду, если ты гамадрил трехногий, мне койку законтачил?!

— Я клянусь! Я не хотел! У меня больные ноги, мне тяжело ходить…

— Ходить тяжело? Значит, сейчас ты только ползать будешь, сучара неуклюжая. Будешь у нас не Штатив, а Удав, ха-ха-ха!