Максим Далин - Поиски путей (СИ)
— Я не вру, — говорю я. — Клянусь. Я вернусь, а ты поспи.
Элсу кивает и сворачивается на койке клубком, подтягивая босые ноги под полушубок. Я выхожу — и стражник запирает решётку.
И-Ур показывает мне "зверинец". Я начинаю сомневаться в успехе собственного плана.
Логично представить себе, что в тюрьме — отбросы общества, но я, откровенно говоря, не ожидал, что зрелище выйдет настолько жалким. Кши-На — слишком элегантно выглядит; волей-неволей лезет в голову всякий вздор о Робин-Гуде и прочей уголовной романтике.
А вот ничего подобного. В обществе, где все носят оружие с малолетства, а едва научившись его держать, тщательно изучают приёмы боя — независимо от сословия и статуса — насильственные преступления сведены почти к нулю. В обществе, где у купцов и ремесленников высокого пошиба есть Имена Семей, как у дворян, посягательство на чужую собственность — удел законченных ничтожеств. Похоже, встроенный кодекс бойца работает на Нги-Унг-Лян куда чётче, чем на Земле. Называть то, что я наблюдаю, "миром криминала" — слишком громко.
В каменных клетках за решётками — те самые пропойцы, какие до сих пор не встречались мне в прочих местах, какие-то унылые личности без признаков интеллекта на лицах, битые-перебитые, заискивающе хихикающие создания непонятного пола, похожие на ошпаренных дворняжек… Если в живописном разбойнике, показанном мне в Башне, ещё чувствовалось самоуважение и общественный вызов, то в этих — не видать ни того, ни другого. От них несёт хлевом, они сидят и лежат на грязной соломе в каком-то отупелом оцепенении; только один из всей, набитой в "обезьянник" кодлы, вдруг, подскочив к решётке, тянет ко мне руки и клянчит "пару серебрушек несчастненькому" визгливым фальцетом. Стражник лупит его ножнами меча по пальцам с отстранённо-брезгливым видом.
— Красавцы? — насмешливо спрашивает И-Ур, и я смущённо улыбаюсь.
Я оценил его должность и его службу. Суровая до жестокости жизнь в Кши-На держит аборигенов в струнном напряжении — большинству выживших находится место в системе, а сюда, на дно, сбрасывается только ни на что не пригодный балласт. В Кши-На — совсем другая романтика: Робин Гуд бы аборигенам не понравился, чтобы не сказать сильнее.
Мы идём дальше. Мальчишки, которых помиловали до статуса будуших рабынь, содержатся отдельно. И-Ур, провожая меня в другой бастион крепости, замечает:
— Эти — ещё слишком молодые, чтобы совсем оскотиниться. Если кто пожалеет и в дом возьмёт, может, из них и выйдут приличные женщины… женщину создаёт мужчина, глядишь, и выправятся — а порядочными мужчинами им не бывать, это уж точно.
В помещении для мальчишек чище и теплее. В клетке — пятеро, и эти реагируют на окружающее куда живее: при виде нас с И-Уром вскакивают с мест, смотрят с отчаянной надеждой. Прислонившийся спиной к стене шкет в заношенном тряпье, с грязными русыми волосами до плеч, не заплетёнными в косу, свистит и презрительно бросает товарищам по несчастью:
— Напрасно всполошились, девочки! Никто из нас и обломка ножа не стоит — а вы на церемониальный меч пялитесь!
— Заткнись, гадина! — взвизгивает более чистый парнишка с мелкими чертами лица — совсем девчонка. — Ты ничего не стоишь, помоечник! Господа, не слушайте эту тварь!
— Уважаемый Господин! — темноволосый мальчик в рубашке с вышитым воротником цепляется за решётку, прижимается к ней всем телом. — Послушайте, пожалуйста… я же не знал, Небом клянусь, я понятия не имел, что так выйдет… я больше никогда…
Кто-то за его спиной кидается на солому и истерически рыдает. Лохматый шкет издевательски хохочет и показывает пальцем. И-Ур усмехается:
— Звёзды небесные, а не Юноши.
— Уважаемый Господин Смотритель, — говорю я, — мне надо с ними поговорить. Я не уверен, но, возможно, кто-нибудь из них и подойдёт.
И-Ур кивает.
— Извольте, беседуйте, Уважаемый Вассал Эк-т. Если кто приглянется — пошлёте ко мне стражника.
— Я вам подойду, Господин Вдрызг-Неизменный, — тут же подсовывается лохматый. — Только взгляните на меня — я буду красивая и честная девица, чтоб мне лопнуть!
— Не лезь, ворюга! — парнишка, смахивающий на девчонку, замахивается на него кулаком.
— Оэ! Я — ворюга, а ты — Дочь Ночи!
— Уважаемый Господин, — молит темноволосый, — ну послушайте, Неба ради!..
— Эй, фуфлыжник! — окликает его лохматый, засовывает в рот большой палец и прикусывает у первого сустава — чудовищно вульгарным жестом. — Твой хозяин тебя послушает… может быть.
— Да отойди ж ты в сторону, урка! — плотный парень отталкивает лохматого плечом, тот мерзко хихикает:
— Сильная девочка, легко родишь!
— Ну вот что, красавцы, — говорю я. — Или вы сейчас замолчите, или я ухожу.
И наступает тишина. Даже рыдавший перестаёт рыдать, встаёт и подходит к решётке, размазывая слёзы по лицу. На меня смотрят напряжённо и вопросительно.
— Значит, так, — говорю я. — Одного из вас я могу отсюда забрать.
— Меня! — тут же говорит лохматый.
— Послушай сперва, дурак, — хмыкает плотный и спрашивает. — Куда, Уважаемый Господин?
— Уважаемый Господин, — тут же выпаливает темноволосый, — я тут случайно, Небом клянусь, я из хорошей Семьи, я сделаю всё…
— Начнём с того, что мне вы не нужны, — говорю я. — И лёгкой жизни не обещаю. От унижения избавлю. Но — и только.
Они снова затыкаются.
— Кто из вас чувствует себя в силах стать подругой лянчинского Принца? — спрашиваю я. — Это — благое дело. Я хочу, чтобы тот, кто решится, стал ему настоящей подругой, партнёром и товарищем. Принц — варвар, он не знает, что такое свободная женщина, он заточен под мир рабства, страха и боли. Если среди вас найдётся смельчак, его дети станут лянчинскими Львятами.
Лохматый снова свистит. Плотный сплёвывает:
— Ага. Клеймо на лоб — и всю жизнь валяться в ногах у вонючего дикаря. Спасибо, я не настолько глуп.
— Ещё бы, солнышко, — язвит лохматый. — В борделе-то лучше!
Темноволосый прячет глаза:
— Уважаемый Господин, мне жаль… но — нет. Может, меня выкупит человек, а не животное с юга.
Лохматый издевательски смеётся:
— У-сю-сю, Уважаемая Госпожа, вы такая наивная! — и перехватывает его ладонь в сантиметре от собственной физиономии.
— Ты? — спрашиваю я у похожего на девчонку.
Он изо всех сил мотает головой:
— Нет-нет-нет! Мне ещё жить не надоело!
Рыдавший под шумок молча ретируется в глубь камеры.
— Значит, нет? — спрашиваю я. Не стоило и пытаться.
— Ну почему? — лохматый смотрит на меня, глаза у него наглые, зеленовато-серые. — А я-то? Вы не слыхали разве, Господин Вассал?
— А ты надеешься смыться, — говорю я. — Разве не так? Только напрасно надеешься. Ты мне не подходишь.
— Не-а, — лохматый улыбается. — Я не сбегу. Этих трусов матушки учили добру, а я свою не помню. Я сам… научился кое-чему. Товарищем, значит? Лянчинцу? А что, между нами много общего: я дикарь и он дикарь, я вор и он вор… может, это Судьба моя. Отпечаток его пятерни не при вас, Уважаемый Господин?
Мне повезло. И что теперь делать с этой Манькой-Облигацией? Похоже, идея с самого начала была глупой и провальной.
— Как звать? — спрашиваю я, всё ещё размышляя, стоит ли с ним связываться.
— Ви-Э, — сообщает лохматый с готовностью. — Имени Семьи нет, потому что Семьи нет, извиняйте. Но будет. Эти пусть себе, как хотят — а я хочу детей.
Кажется, в его тоне что-то чуть меняется на последних словах. И я решаюсь.
— Хорошо, — говорю я. — Значит, ты — наш человек в лянчинской миссии, Ви-Э?
Лохматый кивает.
— Только отмойте сначала, а то принц меня прибьёт от ужаса, — говорит он, и в его тоне уже не звучит холодная злоба. — И — я ваш человек, конечно. Я же родился в Тай-Е…
И я посылаю стражника оформить бумаги на воришку по кличке Ви-Э, плебея без Имени Семьи. По крайней мере, он не без внутреннего стержня…
* * *Впоследствии Анну долго думал, как дошёл до такого безумия.
Видимо, Север и Ар-Нель что-то необратимо изменили в его душе. Сама мысль о настолько нелепом, неприличном и глупом поступке ещё неделю назад не могла бы прийти Анну в голову.
А теперь пришла. И Анну заговорил с Соней.
Разумеется, при всём своём душевном раздрае, Анну не обезумел до такой степени, чтобы сделать это при всех. Он почти подкараулил Соню на выходе из коридора, ведущего из покоев для гостей в служебные помещения: раб возвращался с корзиной, в которой лежали вычищенные блюда, пустой бурдюк и пара ножей. Увидев Львёнка там, где он просто не мог находиться, Соня чуть не выпустил корзину из рук.
— Господин?
— Соня, — сказал Анну, осознавая запредельную степень глупости ситуации, — я подумал… Ты, наверное, отчаянно устаёшь, ты же работаешь один за целую толпу… Я мог бы попросить местных…
