Джон Ринго - Изумрудное море
Рад это слышать, – устало сказал Эдмунд. – Честно говоря, хорошая команда даже больше значит для нашей миссии, чем драконы. Они могут быть весьма полезны на Островах, а могут и вовсе не пригодиться. И я все еще не придумал, как сделать их орудием нападения.
– У меня есть кое-какие соображения по этому поводу, сэр, – неуверенно сказал Герцер, – но я хотел бы лучше познакомиться с работой корабля, перед тем как что-то предлагать. Мой план приведет к тому, что вивернам придется нести довольно большой груз, и, следовательно, мы будем вынуждены их катапультировать.
– Мы видели одну посадку, – сказала Рейчел. – Красиво.
– С моего места скорее страшновато, – заметил Герцер. Он чувствовал себя настолько выжатым, как будто дюжину раз взобрался на Холм. – Мне кажется, не все всадники смогут этому научиться. Нужно быть очень уверенным в своих летных навыках и полностью доверять сигнальщику. Когда садишься на землю, всю работу делает виверна. Ты просто нацеливаешься в нужную точку и садишься. А так, при посадке на палубу, всадник должен действительно управлять зверем. Это нелегко.
– А что легко? – возразил Эдмунд. – Целая система разрабатывалась, чтобы обустроить их здесь, кормить, запускать в воздух. То, как Эван организовал выход и вход в стойла, – это уже гениально. Все это даже сложнее, чем я думал. Что в каком-то смысле хорошо.
– Хорошо? – удивилась Даная. – Почему?
– До сих пор у Новой Судьбы очень хорошо получалось собирать и даже кормить огромные войска, – сказал Эдмунд. – Но вот что меня удивляет: они совершенно не умеют использовать их по назначению. Окружение Пола стремится все контролировать, каждую мельчайшую деталь. Они никогда не признают, что какая-то идея хороша, если она исходит не от них самих. Они бы не дали кому-то вроде Эвана думать своей головой. Они бы остановили Герцера, когда он поднялся наверх и попытался направить виверну на посадку. Мне кажется, они бы не стали пользоваться идеей, даже когда стало бы ясно, что она работает. То есть если это не их собственная идея, то она по определению никуда не годится.
– К чему ты клонишь? – спросила Даная.
– Это элементарно: у них никогда не получится сравняться с нами в том, как эффективнее использовать имеющиеся в наличии ресурсы. У нашего противника наверняка есть виверны и даже драконы. Но мне кажется, что они вряд ли придумают такую систему, я имею в виду дракононосец. И даже после того, как мы на них же и опробуем такие корабли, они не смогут их скопировать. Это вроде легиона Кровавых Лордов. Приятно иметь что-то такое, чего точно нет у врага.
– Не вижу, почему бы им не сделать нечто подобное, – возразил Герцер.
– Ну, они смогут вычислить, как им садиться и взлетать, – признал Эдмунд, – но я не думаю, что у них получится так же хорошо. А мы будем постоянно стремиться к лучшему. Потому что мы позволяем таким, как ты, Эван, и Мбеки, думать, как сделать лучше. Вместо того, чтобы приказывать им.
– Ты имеешь в виду инициативу, – подсказала Рейчел.
– Именно. Мы это поддерживаем, даже настаиваем на этом. А Новая Судьба инициативу подавляет. Со временем, я надеюсь, мы докажем им, как они не правы.
Герцер показал Ку направление на посадку и пригнулся на своем месте, когда крылья Небки прошуршали прямо над его головой.
– Это лучший заход Ку, – выкрикнул он со своего поста вниз – офицерам на мостике.
Теперь он стоял в похожей на корзину люльке, свисающей с края платформы, ее устроили люди Брукса, и над краем платформы торчали только голова и плечи сигнальщика.
– Генерал, – сказал командир корабля. – Я думаю, всадники поняли технику. Мы запускали виверн, сажали их и также тренировались с коммандером Гремлих. Я думаю, пора выходить в море.
– Согласен, – сказал Эдмунд.
– Мбеки, остановите лётные испытания. Рулевой, курс ноль семь пять. Поднять все паруса.
– Ноль семь пять, да, сэр.
– Теперь увидите, что такое идти под парусом, генерал.
– Жду с нетерпением, кэптен.
Герцер был на мостике, когда корабль вышел из залива в открытое море. Как только они покинули тихую гавань и попали в волны настоящего океана, корабль, под всеми парусами, побежал по волнам.
– О господи, – выдохнул Джерри, хватаясь за леера на мостике. – И мы на это должны садиться?!
Снизу раздались возмущенные крики и рев виверн.
– Все не уж так плохо, – заметил Мбеки. – Волны около двух с половиной метров, самое большее три.
Пока он говорил, одна из волн сначала подняла, а потом опустила корму, и Герцер, не удержавшись, пролетел через мостик и столкнулся с герцогом.
– Осторожнее, Герцер, – сказал герцог странным голосом. Герцер посмотрел на него и впервые увидел Эдмунда таким напряженным.
– Я, пожалуй, пойду вниз, – сказал Тальбот. – Я… просто пойду вниз.
– Хорошо, генерал, – ответил коммандер, – осторожнее. Кивнув, Эдмунд направился к трапу.
– А я пойду проверю, как там виверны, – сказал Джерри, с трудом пробираясь по палубе.
Он поскользнулся, когда огромная волна ударилась в борт корабля. Один из рулевых, который стоял рядом, готовясь взять штурвал, подхватил всадника. Джерри тряхнул головой, нацелился на трап и после нескольких неудачных попыток все-таки попал и начал спускаться.
И тут Герцер впервые почувствовал прилив тошноты и с мольбой посмотрел на старпома.
– Со всеми поначалу бывает, – сказал Мбеки заботливым голосом. – В центре корабля качка оказывается меньше всего. А если нужно идти, старайся двигаться по подветренной стороне. Там меньше сносит.
То, что было легким ветерком в заливе, теперь казалось штормом неопытным морякам. Герцер, пошатываясь, отправился на верхнюю палубу. Он смог пройти полпути, Держась за леера по той стороне, которую он определил как правый борт, – в терминологии сухопутного человека она находится справа по курсу корабля. Ветер, который в заливе казался приятно теплым, похолодел градусов на двадцать и леденил кожу. Но здесь меньше качало. Его желудок почувствовал себя лучше. С другой стороны, он начинал дрожать от холода, и ветер, казалось, пробирал насквозь. Выхода не было – придется сбегать вниз, взять куртку и снова вернуться. Может быть, он просто здесь поспит, похоже, так он не будет путаться под ногами у экипажа.
Приняв решение, Герцер крабом двинулся по палубе, качаясь из стороны в сторону, и наконец добрался до трапа. Раньше он ходил по трапам лицом вперед, но теперь осторожно развернулся и сполз по ступенькам, судорожно цепляясь за поручни. И все равно ударился со всего размаху о стенку, когда корабль подкинула очередная волна. Он пробрался в конец коридора и вломился в свою каюту. Схватил куртку, краем глаза заметив Рейчел, стонущую на нижней койке, рядом с которой стояло ведро. Он был как раз напротив офицерской туалетной комнаты, когда понял, что сейчас его вырвет.
Он бросился в туалет, свесил голову в унитаз и начал блевать.
Это был один из самых ужасных моментов его жизни. Казалось, что из него выходит больше, чем он съел. Капитанский повар на обед приготовил очень вкусную курицу с тимьяном, и он съел двойную порцию. И теперь желудок избавлялся от всего этого.
Туалет работал с помощью нажатия педали, а затем нажатия на рычаг. Рычаг открывал крышку в днище унитаза, а педаль накачивала соленую воду для слива. Упав на колени, Герцер сделал восхитительное открытие – педаль можно было нажимать коленом и до рычага так тоже можно было дотянуться.
В течение следующих нескольких часов он сделал еще ряд открытий.
Лежа на полу, дверь туалета открывать трудно.
Педаль можно нажать рукой, если уже нет сил встать на колени.
Нижняя сторона раковины на удивление свободна от граффити. Он вяло подумал, что нужно бы оставить инструкцию будущим искателям приключений. Некие избитые пошлости, на которые можно отвлечься в те особо интимные моменты, когда ты обнимаешься с унитазом.
Морская болезнь – одна из самых неприятных вещей в жизни.
Человек, который изобрел сливной туалет, – один из самых великих людей, которые когда-либо жили на этой земле.
Накладки для коленей и локтей нужны не только во время тренировок с мечом.
Не важно, сколько раз ты нажмешь рычаг, моря и океаны не опустеют.
В конце концов, все пахнет рыбой.
Когда вся еда закончилась, тимьян все выходит и выходит.
Все начиналось с того, что он назвал «правилом тридцати секунд». Тебя охватывало резкое, сильное понимание того, что через тридцать секунд ты увидишь содержимое своего желудка. У тебя были эти тридцать секунд на то, чтобы: составить завещание; помолиться богам о том, что если они вытащат тебя отсюда, ты будешь вести праведную жизнь; доплыть до берега или добежать до туалета.
Через тридцать секунд начиналась рвота. Это продолжалось, кажется, целую вечность, не важно, было ли у тебя в желудке хоть что-нибудь или ничего не было.
