Михась Южик - Ледник
У генерала дрожали руки, дышать было тяжело. Он принял две таблетки транквилизатора, сердечную таблетку и прилег буквально на десять минут, ожидая, пока сердце перестанет сотрясать грудную клетку.
Когда сердце унялось, генерал прошел в помещение, где был небольшой бассейн, окруженный комнатными растениями в горшках. Под приятную музыку Малиновский плескался, плавал и просто лежал в прохладной воде около получаса.
Вылезши и обтершись, он понял, что пришел в состояние, близкое к нормальному. Об этом свидетельствовал и появившийся аппетит. Генерал, любящий вкусно и много поесть, прошел на кухню, достал из холодильника несколько мясных блюд, уже готовых, в упаковках, предназначенных только для разогрева. Малиновский поставил их в микроволновую печь, а сам вытащил из холодильника поллитровую бутылку шипучей сладкой воды и прошел в зал. Он распахнул окно, в которое тут же потек запах леса. Холодная вода, попиваемая генералом маленькими глоточками, приносила наслаждение.
— Ну, так я жду, генерал, — вдруг раздался незнакомый голос за спиной Малиновского.
Сердце бултыхнулось в груди генерала и остановилось на пару секунд. Когда же оно вновь заработало, то било с частотой ударов сто пятьдесят в минуту.
— А? — Малиновский медленно, боязливо, почему-то опасаясь удара по темени, стал оборачиваться в кресле.
Но незнакомец сам обошел кресло и встал перед ним метрах в двух. Аккурат перед огромным фикусом. В комнате было темновато. Но и при свете Малиновский не разглядел бы его лицо. Лицо непрошенного гостя было в маске. Темной, наподобие чулка, с узкими прорезями для глаз.
— Я внимательно слушал ваше пламенное обращение ко мне, комендант, — говорил этот довольно высокий худой мужчина; говорил голосом неприятным — теноровым, скрипучим, каркающим.
— Обращение?.. — пролепетал Малиновский.
— Да, вы, так сказать, всенародно пообещали отсечь мне правую кисть. Так зачем долго тянуть? Я сам к вам пришел. И вот моя кисть, — тут он вытянул свою длинную руку в черной перчатке, поднося к самому носу генерала. — Действуйте, вы же человек слова.
— Как. это вы?.. — промямлил генерал глупый вопрос.
— Да, это именно я, Главарь смельчаков, наводящих порядок в вашем притоне разврата. Это тот, кого не в силах поймать тысячи ваших олухов и этот хваленый полковник, прибывший специально по мою душу. Хе-хе. Жалкие неумехи! Я проникаю везде и всюду неуловимо. А вскоре я стану правителем Объединенной Европы. Ледник же, эта клоака, будет преобразован в музеи, одни музеи и парки. Империи Развлечений придет конец. Я наведу в стране образцовый порядок. Впрочем, — вдруг понизил и ввел в голос какие-то страшные интонации гость, — не будем терять время.
Он подошел к столу, взял огромный мясницкий нож и деревянную разделочную доску.
— Вот вам орудие, с помощью которого вы отрежете мне кисть, как обещали. Вы же хозяин своего слова, не так ли?
— Я не. это было сказано. образно.
— Ну нет, господин генерал, — вскричал незнакомец, — я привык держать свое слово и этого же требую от остальных. А иначе вы меня огорчите, я совершенно перестану вас уважать, господин генерал. Так вот, я кладу свою правую руку на доску, вы становитесь справа от меня, размахиваетесь и, желательно, отсекаете мне кисть с первого маха. Иначе эта процедура затянется и мне будет очень больно. Впрочем, я потерплю. У меня есть противошоковый укол, шприц уже заправлен. И если вы милосердны, то вколете мне это лекарство в мышцу.
«Да это безумец!» — с ужасом подумал генерал.
— Но. я не могу. — лепетал он молящим тоном, — это бесчеловечно.
— Нет! Нет и еще раз нет! Я не люблю, когда мне угрожают публично. И привык, чтобы люди отвечали за свои слова.
— Да. понимаете. это в порыве гнева. у меня был сегодня тяжелый день.
— Последний раз спрашиваю, — вдруг окрысился и подступил вплотную к генералу безумец, — будете держать свое слово, будете отсекать мне кисть или нет? — В одной руке он держал огромный нож мясника, в другой — разделочную доску.
«Да не сон ли это, не бред ли?» — в душе Малиновского шевельнулась слабенькая надежда.
— Будете? Считаю до трех. Раз. Два. Три! Что ж, вы сами сделали свой выбор, господин комендант. Как любит говорить мой идиот папаша, просматривая спортивные матчи: если не забиваешь ты, то забивают тебе. Упа, ко мне! — истошно вдруг взвизгнул он.
И тут из растительности, живописно заполнявшей просторную комнату, выступила исполинская фигура гориллы. Обезьяна в строгой форме бойца внутренних войск. С автоматом в правой руке. извиняюсь — в правой лапе. Горилла неуместно улыбалась.
Генералу Малиновскому показалось, что у него отнялись ноги.
— Старшина Упырь, комендант отказался отсечь мне правую кисть, как обещал. Я на него обижен, поэтому действуем по плану «Б».
После этих слов двое решительно двинулись к генералу.
В порыве отчаяния несчастный вскочил, бросился вперед на незнакомца в маске, с нереальной силой оттолкнул его и метнулся к распахнутому окну. Он уже прыгнул в окно, уже завопил «Помогите!», когда страшная сила поймала его на лету и мячиком швырнула к противоположной стене. От удара об нее головой генерал потерял сознание.
Очнулся он в кровати, плотно привязанный к ней ремнями. По мере возвращения сознания стала чувствоваться и все нарастать боль внизу правой руки. Скосив глаза, генерал ужаснулся: прикрученная к кровати, лежавшая вдоль тела рука стала короче и заканчивалась окровавленным бинтом.
Негодяи отрезали Малиновскому правую кисть. И оставили жить. И опять скрылись неуловимо. Генерал от отчаянья застонал. Потом ненадолго потерял сознание, потом очнулся и стал выть, скулить и наконец, собравшись с силами, истошно кричать.
Спустя двадцать минут в комнату ворвался перепуганный старик Кухтельберг с охранниками. И своевременно, поскольку из плотно перемотанной раны обильно сочилась кровь.
Генерала домчали до ближайшей реанимации за пятнадцать минут. Уже в машине «скорой» ему начали переливание крови. И таким образом спасли жизнь.
Прибывший на следующий день в его палату полковник Нэш поразился жалким видом несчастного. Начисто исчезла заслуженная злость на него. Он стал на колени перед Малиновским, положил голову ему на грудь и молча, а затем и навзрыд, не стыдясь, заплакал.
29
На следующий день после злосчастия с комендантом Малиновским полковник Нэш неожиданно почувствовал прилив сил. Он вдруг понял, что сегодня произойдет что-то важное, что его ждет какая-то судьбоносная точка, после которой, как говорится, или пан или пропал.
Именно поэтому он решил не отменять грандиозное празднование на Крытой Арене, обещанное вчера во время своей спонтанной речи комендантом города. Генерал Малиновский, призывая народ не унывать, бросил отважный клич — наперекор всем обстоятельствам собраться завтра на огромной, вмещающей тридцать тысяч Крытой Арене и праздновать, и веселиться. «Пусть бандиты кусают себе локти от злобы!» — говорил он в слезах восторга. Но, как мы видим, Главарь совершенно не думал впадать в безумную злобу, а вполне хладнокровно подстерег генерала на его даче и наказал.
Тем не менее Нэш, не привыкший вообще никогда отступать, решил пойти ва-банк и организовать празднество на Арене во всей красе. Чутье подсказывало матерому бойцу: это будет неожиданностью для Главаря, думавшего, что поверг город в ужас. И одновременно будет для него приманкой — соблазн появиться там с головорезами и расстрелять мирных людей будет велик.
Дэвид понимал, что жертвы будут немалые. Но осознавал и то, что более удачный случай расправиться наконец с негодяями вряд ли выпадет. Поэтому он дал команду, чтобы по центральному телевидению всячески рекламировали предполагаемое празднество, соблазняли программой развлечений, объявляли имена артистов и прочее.
С утра длинные очереди, оцепленные рядами автоматчиков, вытянулись у касс Крытой Арены. Стало очевидно, что всех желающих она не сможет вместить. Цены на билеты были символические.
В то же время ранение и тяжелое состояние коменданта Малиновского тщательно скрывались. Утечку информации пресекли. Все, кто эвакуировал и лечил генерала, были изолированы от внешнего мира — начиная от санитаров «скорой» до профессора, делавшего на операционном столе генералу культю. И даже старик Кухтельберг, ставший невольным свидетелем, был посажен в специальный комфортабельный бокс. Как надеялся Нэш — не более чем на сутки. Именно сегодняшним вечером, чуял Дэвид, все так или иначе закончится.
В двенадцать часов дня Малиновского перевели из реанимационного бокса в одиночную палату-люкс. И Дэвид сразу же отправился оценить его состояние.
— Уважаемый генерал, — садясь на край широкой койки и всматриваясь в синюшное лицо Малиновского, начал Дэвид, — я чрезвычайно сочувствую вам. И приношу одновременно глубокие извинения за то, что до сегодняшнего вечера никто ничего не сообщит вашей семье.
