Владимир Брайт - Вечность в объятиях смерти
«Раз не знаешь, значит, неуверен». — Карусель попыталась улыбнуться.
Было странно видеть некое подобие улыбки на бледном как лед лице. Таком белоснежном, что глаза поневоле начали слезиться — как от «снежной слепоты».
— Да, наверное… Неуверен… — Слова давались с трудом.
Воздух был густой, как туман. Казалось, еще немного — и его можно будет пить.
Захлебываясь.
Крупными глотками.
Не утоляя жажду и не пьянея.
Никогда.
До самой смерти.
— Точно не знаю…
«Тебе плохо…»
Я поймал себя на мысли, что прямо сейчас расхохочусь в голос. Как последняя истеричка. И буду смеяться до тех пор, пока пуля, выпущенная ноймом, который стоит в нескольких шагах за спиной, не снесет мне полчерепа.
Охотники не бросили истекающую кровью добычу. Они рядом. Наслаждаются ощущением безграничной власти и вседозволенности. Оставляя за собой право сделать контрольный выстрел, когда захотят.
Умирающая девочка говорит, что кому-то плохо, совсем упустив из вида, что плюшевый медвежонок давно сгнил на помойке, ее рана смертельна, а мы оба покойники.
— Да, мне плохо. — Карусель права, спорить бессмысленно.
Бывают моменты, когда лучше со всем соглашаться. Сейчас именно тот самый случай.
«Ты устал и потерялся».
— Где? — Мне приходилось напрягаться, чтобы понять, о чем идет речь.
«В огромном мире».
Немудрено заблудиться на мусорной свалке, простирающейся до самого горизонта. Отходы производства, искореженные пластиковые упаковки, гарь, вонь, имплантаты, обрывки желаний, амбиций и судеб. Все перемешалось на дне смердящей выгребной ямы, в которую беспечные люди превратили не только свой мир, но и жизнь.
— Не один я. Мы все потерялись. — От нереальной белизны ее лица глаза уже не просто слезились, а начинали болеть.
Я с трудом удержался, чтобы не смежить веки.
«Не все».
Хотел спросить, кто «другие». Но передумал.
— Ладно, как скажешь. — Нам нечего было делить и не о чем спорить.
«Потерялись не все, — настойчиво повторила она. — Понимаешь, есть те, кто остался».
Честно говоря, я уже ничего не понимал и поддерживал разговор на автопилоте.
— Пусть так.
«Они говорят, ты не такой, как другие».
Пресловутые «они» не приоткрыли занавес страшной тайны. Разумеется, я не такой, как другие. Разлагающийся кусок мяса, густо приправленный наркотиками, не имеет ничего общего с обычными людьми.
— Каждый считает себя особенным, хотя на самом деле все мы одинаково бессмысленные сгустки протоплазмы.
«Ты сам не веришь в то, что говоришь».
Я и правда уже ни во что не верил. Единственное, что я знал наверняка: возражать умирающей — не лучший способ скрасить последние секунды ее жизни.
— Ты права. Не верю. Мелю всякую чушь, чтобы не молчать.
«Хорошо, — удовлетворенная ответом, Карусель перешла к главному. — Они говорят: "Ни за что не соглашайся с ним"».
— Они? — Переход был таким неожиданным, что я не сразу понял, о ком идет речь.
«Да».
— Ах они Закадычные друзья с капота! Таинственные незнакомцы, для которых нет ничего невозможного.
«Точно».
— Почему не соглашаться?
«Потому что…» — Ее глаза расширились от удивления.
Такое выражение бывает у человека, застигнутого врасплох. Секунду назад все было как обычно, а в следующую покупатель на бензоколонке выхватывает пистолет, направляя его на усталого кассира.
— Быстро гони деньги или разнесу твою тупую башку! — кричит взвинченный до предела грабитель. — Думаешь, я шучу?
Первые несколько мгновений кассир не может оправиться от безмерного удивления, и только затем его накрывает мутная волна парализующего волю страха.
Судя по расширившимся от удивления глазам, она увидела нечто подобное.
— Это он? — Мне не хотелось оборачиваться.
И без того ясно: за спиной нет ничего, кроме дула пистолета и молодого отморозка, считающего себя вершителем чужих судеб.
«Он», — глухим эхом отозвалась Карусель.
Казалось, прямо сейчас умирающая закричит от ужаса, но вместо этого напряженное лицо неожиданно расслабилось — и она улыбнулась, став удивительно красивой.
«Нет, показалось».
— Бывает, — кивнул я в знак согласия, решив не вдаваться в подробности.
«А…»
— Ты тоже не такая, как все.
«Нет. Подожди. Сейчас не об этом… Пожалуйста, возьми меня за руку, — попросила она. — Левую… Правую не чувствую».
Могла бы и не уточнять. Кусок пластика, пробивший мягкую ткань, оставался на месте.
— Взять за руку?
«Да».
Я выполнил просьбу.
— Так хорошо?
«Да».
— Что-нибудь еще?
«Нет. Пожалуй, нет, — и, немного подумав, добавила: — Все, как нам обещали. Вместе до самого конца».
— Кто обещал?
«Они».
— Кто? — Мне начало казаться, что я схожу с ума или вновь оказался в ловушке сознания.
Упираюсь в невидимую стену, не в силах вырваться из клетки. Сейчас закрою глаза, а когда открою, вновь увижу тревожное лицо склонившейся Герды. Вечно неунывающий Кай будет рядом. Мы вновь пойдем грабить бан[14], охраняемый киборгами, и умрем, наверное, в тысячный раз.
— Ты можешь сказать, кто эти пресловутые «они»? — Тряхнув головой, я отогнал призраков прошлого.
«Они?»
— Да. Твои таинственные друзья?! — Я неожиданно разозлился.
Причем разозлился по-настоящему. Мир сузился до размеров игольного ушка. Все остальное отошло на второй план. Остался только он. Последний вопрос. Не узнав ответ на который я не смогу спокойно умереть.
«Конечно. — Карусель и не думала делать тайну из очевидного. — Они… — Ее рот исказила болезненная судорога. — Они…»
Прямо на глазах белоснежное лицо начало сереть, превращаясь в бессмысленную, лишенную жизни пепельно-серую маску.
— Кто?
Я склонился над умирающей, чтобы суметь прочитать ответ в глубине угасающих глаз.
«Они…»
— ПРОСТОСКАЖИ! — Я все же не выдержал, сорвавшись на крик.
«Не кричи…»
Маленькая девочка с укоризной смотрит на глупого взрослого, не верящего в целебную силу капель из малинового варенья. И в то, что плюшевый медвежонок обязательно выздоровеет.
— Прости. — Вспышка гнева прошла, и мне стало ужасно стыдно.
«Это серые ангелы».
— Кто?! — Можно было ожидать чего угодно, только не этого.
«Серые… Они пообещали… Мы будем… Вместе. До конца».
— Мы?
«Да».
Слова, звучащие в моей голове, превратились в захлебывающийся клекот: «Знала… Про засаду… Пошла… Ведь… Нельзя… Оставлять… Когда… Потому… Пото…»
— Почему? — хотел спросить я.
И не успел.
Глаза-звезды потухли. Сердце остановилось. Не сказав самого главного, Карусель смежила веки. Уйдя туда, где за гранью добра и зла нет умных и глупых, богатых и бедных, правых и виноватых, черных и белых. А есть лишь вселенское одиночество, вечная печаль и неприкаянные души, за которыми присматривают ангелы, так и не вставшие ни на чью сторону.
* * *— Глупец, ты так ни чего и не понял. — Ярко накрашенный рот платиновой блондинки искривился в брезгливой гримасе.
Женщина в облегающем платье цвета индиго, не скрывая отвращения, на ходу бросила в море изысканный дамский мундштукенедокуренной сигаретой.
— Так ни черта и не понял…
Она ошибалась.
На самом деле я понял все. Но было уже слишком поздно.
И главное — нельзя ничего изменить.
ЧАСТЬ 2
Конец большой игры
Глава 1
Ад.
Короткое, страшное слово, за фасадом которого скрывается нечто, не выражаемое простыми словами. Зловещее и ужасное. Такое, о чем при жизни лучше не думать, а после смерти…
По возможности туда не попадать.
Их было четверо. Бемби (нойм 39-го уровня), Мессия (37), Стэпли (36) и Пловец (34). Безжалостные убийцы, самое подходящее место для которых — преисподняя.
Лидер группы, Бемби, выглядела как подросток. Худенькая, миниатюрная девочка-женщина с большими влажными глазами лани. Свое прозвище она получила за ласковые, широко распахнутые глаза, с каким-то поистине детским удивлением взирающие на окружающий мир. Безупречно чистую реальность, переполненную любовью и счастьем.
При взгляде на Бемби у многих людей возникало неведомое доселе щемящее чувство нежности. Сопричастности к чему-то по-настоящему светлому. Если когда-либо существовала эпоха невинности, золотой век, где люди жили в мире и согласии, эта девочка-ангел пришла оттуда.
Однако внешность обманчива. На самом деле зрелая тридцатилетняя женщина была убийцей.
А то, что провидение одарило ее такой внешностью…
