Сергей Вольнов - Вечный поход
Тут я приосанился. Вспомнив прочитанное, смахнул пот. Это не было учебником истории — это были НАСТОЯЩИЕ ПИСЬМА. Писали их НАСТОЯЩИЕ СОЛДАТЫ! Разве такое можно выдумать?! Реалистичность впитанного вдавливала меня в грязь рельефной жёсткой подошвой.
«Ну как же всё-таки ЭТО стало возможным? Каким макаром я мог попасть в прошлое?!
Нет, гнать эти мысли! Хотя бы пока — гнать… Иначе безвольно опустятся руки. Где этот «язык», способный хоть что-то добавить к прочитанному? А подать его сюда… на второе. Иль на десерт, как говорят его же сородичи.
Поди сюда, сладкий фрукт!»
В чувство своего пленника я приводил минут десять, добиваясь, чтобы он хотя бы открыл глаза. Далее всё произошло само собой — наверное, у меня было поистине зверское выражение лица! Во всяком случае, пленный испуганно отшатнулся, закрылся растопыренной пятернёй и непроизвольно пополз, судорожно помогая себе рукой и что-то неразборчиво лепеча. Я в сердцах плюнул себе под ноги и занялся подготовкой к активным действиям. Нет, ради бога! — я не собирался начинать сражение с гвардией Наполеона. Мне уже было пора выдвигаться в точку очередной встречи со своими резидентами. Вот уж кому я задам самые животрепещущие вопросы!
Между тем, очухавшийся француз забился в уголок сарая и оттуда округлёнными глазами наблюдал, как я накладываю на лицо боевой грим. Когда же, достаточно обезобразив свою физиономию, я подошёл к нему — в его глазах заметался неподдельный ужас! — он был готов оптом выложить этому ЧУДОВИЩУ всё, что знал или хотя бы догадывался.
И он заговорил!
Я лишь задавал наводящие вопросы и пытался вникнуть в путаный словесный поток. Его французский достаточно сильно отличался от того современного, которому обучили меня… Из всего выходило, что он — кавалерийский капитан Жан Биэнкур из корпуса полковника Вильмонта — прикомандирован вместе со своим подразделением к гвардии Наполеона для выполнения курьерских поручений. Не далее как третьего дня они вошли в деревню Забродье. Намереваясь покинуть её тотчас же, как только пополнят запасы провизии, однако необъяснимо задержались, ожидая приказа императора. Наполеон же, по словам Жана, ведёт себя эти три дня довольно странно: никого не принимает, равно как и не принимает никакого решения. Такое впечатление, что русская военная кампания перестала его интересовать…
Хотя, на самом деле, это я всё связно изложил, а он… Иногда у меня создавалось впечатление, что «язык» мне жалуется. На всё сразу, в том числе и на то, как плохо ему в России, словно он приехал сюда на туристическую экскурсию! Один из фрагментов звучал примерно так: «Жизнь наша невыносима… Спим на соломе… За два часа до рассвета — уже на ногах… Частенько не слезаем с лошади по шестнадцать часов кряду… Сапог никогда не снимаем… По ночам нас то и дело будят… Питаемся скверно: без вина, всё на чёрном ржаном хлебе, и пьём отвратительную воду… Много нужно сил, чтобы выносить всё это… В армии столько болезней, что… Наш образ жизни и здешний климат — враги посильнее русских… »
Устав выслушивать эти откровения, я бесцеремонно отключил звук — заткнул его пасть подвернувшейся под руку грязной тряпкой. Глаза француза испуганно заметались по моему лицу.
— Да успокойся ты, почтальон Печкин! — Образ придурковатого мужичка из древнего мультфильма, обожаемого мною в детстве, вызвал улыбку, смягчившую страшную боевую гримасу. — Никто тебя не собирается убивать. Жить будешь. Правда, по-прежнему плохо.
От моей странной, необъяснимой улыбки он притих, послушно дал себя связать. И вёл себя, как неодушевлённый, пока я нёс его назад, к месту пленения. И потом, когда я осторожно положил его там, где пару часов назад взял, напоследок поднеся палец к сомкнутым губам с наказом «молчать!» — он только послушно закивал головой, не издав ни звука.
«Ну что ж, прощай, лягушатник! Извиняй за перлюстрацию».
Я оставил его валяющимся на земле, но ЖИВЫМ. Рядом положил сумку с письмами — пусть летят с приветом! Письма на войне — дело святое… Опять же — о бедном историке замолвите слово! — пускай доцентам и прохвессорам будет хоть капельку легче «изучать».
…С Митричем прощаться было намного тяжелей. Как-то так глянулся он мне с первого раза да притёрся к сердцу за целый день общения. Он тоже глядел на меня с таким жалобным видом, будто вот-вот расплачется. Потому я выбрал суровый отеческий тон.
— Помнишь, Митрич, что гусары мужикам андреевским сказывали? Вы только кликните — и приспеет помощь… Так что ждём известий. И никого не бойтесь, пусть басурманы боятся по нашей земле ходить. А на рожон не лезь, береги себя.
Обнял, как родного. Похлопал по спине да в путь — и без того уж выбился изо всех маршрутных графиков! — теперь добрых полночи навёрстывать придётся.
Я выскользнул в темноту кусочком чёрного. И вмиг слился с нею.
«Прощай, Митрич! Не свидимся, поди».
Аутентичная русская деревня, в которую мне довелось забрести, канула во тьме за спиной.
Я не оглядывался.
Уходя — ухожу.
Глава одиннадцатая
ШАГАЮШАЯ СТЕНА
— Опасный народ движется на тебя, о Великий Хан… решительный и безрассудный… Их копья, поставленные вверх остриями — царапают облака… Направленные на врага — убивают на дальних подступах… — Кусмэ Есуг говорил, против обыкновения прищурив глаза. — Их царь молод… храбр до исступления… необычайно удачлив… Вот уже столько лет он неизменно одерживает победу за победой… И если есть у него слабое место — то это беда и вина всего народа… Суть в том, что они… почитают неправильных богов!.. — Советник поперхнулся и закашлялся. Чингисхан, впитывавший каждое слово, нетерпеливо ждал. — …а значит… Сульдэ будет на твоей стороне… и никакие пришлые боги не спасут иноземцев…
Он хотел добавить что-то ещё, но хан перебил его.
— Как зовут этого храбреца? — глаза Повелителя цепко следили за мимикой собеседника.
— Ис Кандер… сын Фил Липла…
— Что ему нужно? Богатства? Пастбища? Моя голова?..
— О нет!.. — губы Кусмэ Есуга противно дрогнули, напоминая скрытую усмешку. — Он даже не знает о твоём существовании, Повелитель…
— Не заговаривайся, Кусмэ! — бровь хана поползла вверх, напрягая лицо. — Разве ещё есть в подлунном мире хоть один правитель, не слыхавший обо мне?!
— Кто сказал, о Великий Хаи… что ты в подлунном мире… Ты… прошедший сквозь Облачные Врата?.. — теперь уже взгляд посланника впился в лицо хана, всё больше и больше тяжелея. — Верь мне. Ис Кандер не слыхал твоего имени… Много лет назад он покинул родину… чтобы уже никогда не вернуться назад… Раздал всё своё имущество и земли наследникам и родственникам… чтобы не возникало даже самой мысли о возвращении… Он ещё юным двинулся в свой Военный Поход… заручившись поддержкой неведомых нам богов… и не его вина, что дороги ваших Походов пересеклись…
— Сколько их было… безумцев, что пытались пересечь мой Путь. Но ни один не перешёл на другую сторону. Любая дорога, наткнувшаяся на мою, — обрывается. — Великий Хан устало махнул рукой, давая понять, что решение принято. — Вперёд!
На этот раз не было привычных приготовлений. Не было военного совета и ночи перед сражением. Просто солнце повисело ещё немного и неспешно двинулось на восток. А вслед за ним сдвинулась с места и многоводная людская река.
Туда — навстречу неведомому врагу! Все объяснения и россказни, все ответы на загадки о невероятном воскрешении Повелителя — потом. После битвы. Если, конечно, будет кому слушать, если будет кому рассказать.
…После долгого форсированного марша тремя постоянно готовыми к бою колоннами тумен наконец достиг огромного поля, где поджидал высланный навстречу врагу разъезд. Сотник разведчиков Асланчи лично доложил Великому Хану, что дальше местность сильно изрезана оврагами, огибающими многочисленные холмы. И что вражеское войско спешно движется именно сюда, словно их ведёт местный проводник. Правда, движение неприятеля сильно замедлено этими оврагами, к тому же подавляющее большинство неприятельской армии составляет пехота.
Из рассказа разведчика об окрестностях получалось, что лучшего места для предстоящей битвы не найти. Да и выигрыш во времени позволял построить своих воинов согласно задуманной тактике. Хасанбек лишь уточнил: когда, по разумению сотника, враг достигнет этого поля? Тот ответил:
— Не раньше, чем можно приготовить на вертеле молодого барашка, который ещё только пасётся в стаде.
Темник вопросительно посмотрел на хана: «Здесь?»
Тот молча кивнул: «Здесь… Готовься».
Опасения, сомнения и смутные вчерашние предчувствия — всё это отступило прочь. Долой интриги и козни пришлых людей! Наконец-то Хасанбек свободно вздохнул полной грудью. На них надвигалась неведомая армия, вот-вот передовые отряды её покажутся из-за холмов, а темник хищно улыбался, оглядывая гвардейцев. Негоже воинам прятать улыбки перед схваткой! Это — их стихия. Для этого они и рождены.
