Григорий Крячко - Суррогат мечты
Гусь проживал в большом деревянном доме, по фасаду обложенном кирпичом. Иван каждый раз завидовал: умеет же жить, зараза пузатая! Гусь и в самом деле был толст и невероятно важен, только вот подводили шея – длинная, тонкая, с торчащим кадыком, и нос, сплющенный с боков, хрящеватый, горбатый и вечно потный. Наверное, из-за этого торговец и заслужил прозвище. Денег, бесспорно, ему хватало и с избытком, но Гусь свою полку знал и выше головы не прыгал, во власть не лез и куда не надо не совался. Потому жил и здравствовал до сих пор.
Иван придавил кнопку звонка. Во дворе сиплым лаем залился барбос, здоровенная кавказская овчарка, рвущая всех, кроме хозяина. Были прецеденты. Иван терпеливо ждал, поднял специально лицо кверху. У торговца над воротами была вмонтирована вместо сучка в доске маленькая видеокамера, и именно так Гусь определял: впускать посетителя, игнорировать или звонить своим «ребятам» и вызывать дуболомов с дрекольем.
Минут через пять раздались тяжелые шаги и лязгнул замок калитки.
-Проходи, - скомандовал Гусь.
Иван прошмыгнул во двор, сторонясь рвущего блестящую цепь пса и замер, воззрясь на торговца. Гусь жестом позвал ходока за собой в сарай, там напялил толстый прорезиненный фартук, сунул руки в перчатки и включил свет. Показал на обитый железом стол. Иван взгромоздил на него сумку, вжикнул молнией и запустил в недра руки. Гусь терпеливо ждал, вытянув шею.
Торговец внимательно изучил явившиеся перед ним находки, поболтал банку со светящейся ярко-зеленой жидкостью, вздохнул и закряхтел. Иван вопросительно поднял бровь. Это выражение на его грязном, небритом и одичалом лице смотрелось откровенно комично, но не было никого, кто бы смеялся.
-Пятьсот, - выдал, наконец, торговец.
-Мало, - буркнул Иван.
-Найди дороже, - откровенно издевался Гусь.
Ходок начал молча сгребать имущество обратно в сумку, но торговец запротестовал:
-Шестьсот. Последняя цифра. Ну не стоит оно больше, поверь.
Иван продолжал свое скорбное для Гуся занятие, но нарочито медленно, давая время для раздумий. Дипломатия, особенно в вопросах торговли – дело тонкое.
-Семьсот, - выдохнул торгаш и в знак истинности слов вытащил из кармана штанов деньги.
Иван кашлянул, улыбнулся и сгреб купюры. Находки вернулись на столешницу. И Гусь, и ходок прекрасно понимали суть этого спектакля, своего рода, исполнение некоего ритуала. Гусь, видимо, имел в родове евреев, так как сразу выдавал откровенно заниженную цену. Но и ходоки были не лыком шитые и прекрасно могли оценить свои старания и страдания. Ну а если неопытный или просто глупый ходок продешевит, не рискнув торговаться с монополистом - так тому и быть. Сэкономил – значит, заработал. Гусь не стремился облапошивать свою клиентуру, но человеческую недальновидность никто еще не отменял. Деньги любят счет и внимательность!
Гусь торопливо спихивал в ящички сейфа находки Ивана, лязгал железом и что-то бормотал себе под нос. Остро пахло ацетоном и почему-то горелой пластмассой. Наконец, торговец вынырнул из недр своего тайника, запер врезные замки и сбил шифр на кодовом запоре. Иван запихнул куртку в освободившуюся сумку. Выходить из сумрачного прохладного сарая на жару пока не хотелось. Гусь обернулся через плечо, буркнул вопросительно:
-Еще что-то есть?
-Да спросить хотел. Что с военными творится? Откуда их столько набежало? Видел, что творится?
-Видел, - хмыкнул Гусь. – Но не знаю, чего они разволновались. Тарарам навели знатный. Ты, видимо, очень удачно успел проскочить Периметр, он сейчас перекрыт намертво, там плотность солдат как у бомжа вшей на каждый квадратный сантиметр головы. И, говорят, стреляют на поражение без предупреждения. Двое наших в Зоне так и завязли, выйти не могут, одного уже подстрелили.
-Так-таки и не знаешь? – сощурился Иван.
-Не знаю, братишка. Честное извращенское. Но на всякий случай поберегись. Могут быть шмоны, менты тоже на ушах стоят. Даже домой возвращаться не советую. Можешь даже у меня на пару дней зависнуть. За умеренную цену.
-Нет, спасибо, - мотнул головой Иван. – Пойду, пожалуй. В гостях хорошо, а дома лучше.
-Ну смотри. Только, родной, ты уж будь так добр: если сцапают, меня не вздумай сдать…
-Я ж не камикадзе, - польстил Гусю ходок. – Зачем буду себе приговор подписывать?
Торгаш самодовольно улыбнулся. Лесть, хоть и грубая, попала в точку: Гусь всегда в силу своего не очень далекого интеллекта искренне был уверен в длине своих рук и возможности связей. Нет, торговец не был тупым, но меряться «силой мысли» был способен только с себе подобными: сильными, агрессивными, но не очень изощренными на хитрости подельниками по не самым чистым делам. Но не стоило ему об этом говорить. Зачем? Поговорка «не дразни зря гусей» тут срабатывала идеально.
Иван попрощался с торговцем и вышел на улицу. В голове крутился, как рой потревоженных ос, целый сонм странных и нехороших мыслей. Предчувствия одолевали ходока, интуиция буквально вопила взахлеб об опасности, хотя пока ничего страшного не происходило. Ну, закопошились военные. Ну, пригнали усиление гарнизона. Ну, затевают что-то по своей теме. Ему-то самому какое дело? Просто чуть дольше в Зону не сунется, и все тут. Ан нет. Отмахнуться от «чувствительной точки» своего организма, то есть задницы, никак не получалось.
В Городе все живое, кроме вояк, вымерло. Оставшиеся немногочисленные жители попрятались по домам. Все замерло. Редко-редко когда по улицам проскакивала одинокая, будто ошалелая, машина. Иван обратил внимание, что видел много автобусов, битком набитых, уходящих по трассе в сторону Киева. Похоже, что народ принял окончательное решение: ломиться отсюда, куда глаза глядя, пока не поздно. Жизнь затихла. Оказались закрытыми многие магазины, торговые точки. Был выходной день, но рынок опустел. Иван шел по улицам, как по чужой планете. Только вороны тревожно орали на кронах тополей и кленов. Ходок с ненавистью поглядел на их стаи, будто черная плесень, покрывшие деревья. Эти птицы всегда будто предчувствовали беду, слетаясь туда, где ожидалась пожива.
Даже свой дом показался Ивану каким-то сжавшимся, вросшим в землю, сгорбленным ржавой крышей. У подъезда стоял грузовик, обшарпанный «ЗИЛ 130» с откидными бортами. В кузов двое дюжих парней с кряхтеньем грузили мебель. Ходок с удивлением наблюдал за этим действием. Вход в дом пока оказался загорожен – в двери протаскивали холодильник. Домашний агрегат, ярко и вызывающе блестя белой эмалью, застрял и не двигался ни туда, ни сюда. Из темноты подъезда слышалась матерщина и яростное сопение. Наконец, людская сила превозмогла, и холодильник вывалился наружу, но упасть плашмя на асфальт ему не дали, придержали и поставили на снабженное ножками днище. В вышедшем наружу человеке Иван узнал соседа со второго этажа. Следом показались его сын и зять. Сосед кивнул Ивану, как давнему знакомому.
-Куда вы? – осведомился ходок. – Переезжаете?
-Да, - нехотя буркнул сосед. – Квартиру в Киеве купили…
Но по его лицу даже дурак мог сказать: врет, как сивый мерин. Иван пожал плечами и протиснулся мимо соседа в прохладное, сумрачное нутро подъезда. Не спеша поднялся к себе на этаж. И остолбенел. Прямо напротив двери кто-то навалил здоровенную кучу дерьма, а прямо на стене, на зеленой краске размашисто было начертано черным фломастером: «Мародер! Убирайся к себе в Зону и не приводи ее сюда!». И знак фашистской свастики ниже. Дверь, похоже, пытались поджечь, но не вышло. Как сие ни удивительно, стальной трехмиллиметровый лист не желал гореть от убийственного пламени зажигалки, только закоптился снизу, да немного обуглились оклеивавшие его обои.
Значит, вот как. Добрались-таки, уроды… Только как узнали, что Иван – ходок? Вроде никак себя не показывал, что занимается этим ремеслом. Следили? Не похоже. Слежка была бы заметна, и вычислить ее элементарно. Местные националисты были ему неопасны: кучка подростков-шпаны лет шестнадцати могла напугать только своих сверстников. Но если уж горожане знают, кто он такой, тут совсем недалеко и до милиции или военной прокуратуры. Черт. Слава богу, что обыск Ивану ничем не грозил: прописка в порядке, живет здесь уже лет семь, ничего противозаконного дома не держит. А вот навалили под дверью зря. Очень даже. Месть местью, но в подъезде гадить-то зачем? Иван примерно знал, чьих рук, вернее, задницы, дело: этажом выше живет именно такой ультраправый деятель, причем его родители прекрасно знают, чем мается их дитя, и вроде даже потакают этому.
Иван покачал головой, потом взял из коридора стоящую в углу фанерку, аккуратно подцепил на нее экскременты, бесшумно поднялся на следующий этаж и аккуратно размазал дерьмо равномерным слоем по соседской двери. Потом добыл из шкафа бутылку ацетона и стер с стены надпись, благо что фломастер поддавался легко и смывался буквально с первого раза. Удовлетворившись местью, Иван запер за собой дверь, прошел в комнату, бухнулся на диван, вынул сигареты и закурил. Помнится, он несколько раз пытался бросить, но не удалось. Говорят, для такого необходимо обладать недюжинной силой воли. У ходока явно ее не хватало, вот и продолжал травить себя никотином с убийственной регулярностью.
