Марик Лернер - Дорога к новой жизни
— Э? — спросил Митрич заинтересовано.
— Если у него вместо человеческой головы на плечах волчья, то и нюх должен быть как у волка, — пояснил Призрак. — Такому только взрывчатку с наркотой искать. Чтоб там даже и не пахло такими вещами! Впрочем, — пробурчал он, — это я тебе уже раз десять говорил.
— И где такие есть?
— Не знаю как в Славянске, а вот в Нахаловке видел. Откуда я знаю, может у кого нос нормальный, а чует за десять верст? За такое не жалко и заплатить. Расспросить меченых, — продолжил он, — что могут, потом бумагу мне — и на собеседование, я проверю. — А не зря я про Нахаловку брякнул? — подумал Призрак, — считается, что я совсем с другой стороны приехал. Да, ладно, пусть копает, если хочет. Там меня никто не видел.
— Водка у тебя есть, Антон? — неожиданно спросил Митрич.
— В сейфе, возьми, — удивленно ответил Призрак. — Ты чего это вдруг?
— На, почитай, — вынимая из кармана толстый конверт, ответил тот.
Призрак пожал плечами и вытряхнул на стол несколько вырезок из газеты и копии протоколов. Митрич достал полную бутылку из железного ящика, стоящего у стены, недоуменно покачал головой при виде не тронутой пробки. Одним движением свернул ее и налил себе в стакан.
— Будешь? — спросил он.
Призрак отмахнулся, изучая бумаги.
— Как хочешь, — и, Митрич, крякнув, выпил полный стакан.
— Закусить нечем, — не поднимая головы, сообщил Призрак, — и в твоем возрасте такие порции уже называются большими.
— Один раз можно, — бодро ответил Митрич, наливая снова, и с интересом уставился на начальство.
— Ну и что? — быстро пролистав и отодвинув в сторону документы, спросил Призрак. — С чего это тебя так понесло? И стакан поставь, — повысив голос, сказал он. — Будешь уходить — выжрешь на прощанье, а теперь изволь объяснить свое странное поведение.
— Я из первого поколения, — усаживаясь на стул, сказал Митрич. — Не из самых первых, но в первые годы. Знаешь, что это значит?
— Все знают. Первое поколение эльфы выкинули на пустое место. Вручили оборудование и пайки на полгода — и крутитесь, как можете.
— Это вы головой знаете, — со злобой сказал Митрич, — а представить, как это выглядело, кишка тонка. Как после атомной войны. Власти никакой, жить негде, все сбиваются в стаи, за паршивые ботинки зарежут и глазом не моргнут. Баб ловили и толпой насиловали. Еще и воспитание наше волчье — моментально вспомнили, как оно в 90-е было, когда жизнь ничего не стоила, и у кого нож с пистолетом, тот и прав. Только там можно было гнать за бугор остатки советской роскоши за зеленые бумажки, а здесь то же самое эльфам за автомат с патронами. У кого оружие в руках — тот король, пахан и начинает свои условия диктовать. Вот только в отличие от бывшего СССР надо налаживать производство, если жить хотим. Эльфы, суки, разборчивые. Свое добро обратно не принимали. И то, — подумав, добавил он, — если бы покупали, так немногие уцелевшие сейчас ковырялись бы в земле палками-копалками, как бибизяны.
— За первый год тысяч двадцать погибло. Кого убили, кто с голоду. И вот были такие Захаров с Рублевым...
— Это, в честь которых завод Захарова и кладбище Рублева?
— Те самые. Рублев был обычный инженер, но с мозгами и руками, как получил возможность нормально работать, не опасаясь, что продукцию из глотки вынут вместе с зубами, поставил практически всю промышленность, что сегодня существует. У него была своя команда производственников, и в остальные дела он не лез. А вот Захаров был сто процентов контуженный на голову бывший офицер вэвэшник. По разным Чечням с прочими Дагестанами так наследил, что непременно заработал бы пожизненное, но очень вовремя подсуетился и отбыл сюда. Прокуратура с милицией надо думать до сих пор с нетерпением ждут его возвращения. Тот еще волчара был. Кличка у него была среди своих же товарищей соответствующая — людоед.
Когда в стране или вот как здесь бардак, такие оказываются востребованными. Ровно до тех пор, пока порядок не наведут. А потом их самих к стенке. Собственно так и случилось. Взорвали Захарова, и не удивлюсь, если его же соратники. Под конец он всех достал. Зато завод теперь его имени и есть почему.
Наверное, в то время по-другому и нельзя было. Только так — расстреливать на месте пойманных на любой противоправной мелочи, вешать публично убийц и сажать на кол насильников. Страшное дело как кричат люди когда их на кол сажают, — покачал он головой, — уже видели и знают, как долго можно мучаться. — Были такие специалисты у него в команде. Не то в Афгане научились, не то еще где.
А еще устраивали селекцию на профессии и заставляли работать кого за станком, а кого на земле, не спрашивая мнения. На заводе за опоздания или не выполненные нормы отправляли на стройки народного хозяйства без оплаты и с половиной пайкой. Как всегда в таких ситуациях и доносы расцвели пышным цветом. Лет за пять настала тишь и благодать. Право на беззаконие и безнаказанность осталось только у его личной гвардии. Уже были и городские структуры, вроде полиции и коммунальных служб, но власть была только у одного человека.
Что там произошло, никто толком не знает, а если знает, так помалкивает. То ли ему в голову моча стукнула, то ли время пришло избавляться от соратников и остаться единственным Светочем Лучшей Жизни и первым заместителем Бога, но вторая составляющая власти — Рублев, обеспечивающий бесперебойную работу заводов и фабрик, неожиданно скончался, причем открыто говорили про дырку в голове от пули. А потом обнаружился заговор против Захарова. Парочка его ближайших друзей загремела в тюрьму с нехорошими перспективами.
Митрич остановился и демонстративно выхлебал второй стакан водки. Призрак, заинтересованный неожиданным монологом, промолчал. В первый раз он слышал подобный рассказ. То есть в разговорах иногда что-то мелькало, но без подробностей — люди не любили об этом говорить. Сегодняшняя жизнь всех устраивала, а прошлого вроде и не существовало.
— Весь интерес, — продолжил Митрич, — что в таких случаях и не понять постороннему, был сначала заговор или он появился, когда стало понятно, что и за ближайший круг соратников не сегодня, так завтра возьмутся. Мемуаров такие ребята не оставляют, а даже и найдутся, пойди, проверь, где он там привирает. Каждому хочется выглядеть покрасившее перед читателями. Оправдать себя непреодолимыми обстоятельствами.
«Да, вообще-то я лично стрелял в затылок, но по приказу, и чувствовал при этом негодование перед неправильной политикой на этом этапе», — с сарказмом пояснил Митрич.
— Хотя, через абзац выяснится, что в маузере патронов не было, и он гордо прямо в лицо говорил зарвавшемуся тирану гневные слова. Другие правда этого не слышали, но у них с памятью от возраста проблема приключилась.
— А ты? — заинтересовано спросил Призрак.
— Я? — переспросил Митрич, — а я не лучше других.
Отслужил в армии свой срок обычным вованом...
— Чего?
— Внутренние войска. Обеспечение порядка внутри страны. В теории никакого отношения не имеет к вооруженным силам, а на практике и артиллерия с авиацией имеется, и в разные горячие точки сунуть могут. И посылали.
Нормально так отслужил, вернулся домой и загудел с приятелями по полной программе. Вот по пьяни, как водится, и залетел. Пошли еще добавить вечером в ближайший магазин, встретили другую веселую компанию прямо у собственного подъезда. Слово за слово — драка. Раз — и покойник. Вокруг куча свидетелей, приятели моментально испарились, и остается только ждать, пока придут и под белы рученьки кинут в черный воронок. Вот батя и сказал: «Уноси ноги. Теперь есть куда — в другие миры. Все лучше, чем сидеть».
Вот и прибыл сюда, как раз к началу местных разборок. Понравился чем-то Захарову, он меня к себе взял. В жизни так часто бывает, «Где родился? Где служил?». А, да мы практически земляки! От моего блокпоста до твоего всего полсотни километров было. Я вэвэшник и ты вэвэшник — это уже почти родственник.
Сначала у его заместителя личным шофером был. Ну, — взглянув на Призрака, пояснил Митрич, — ты все равно его не знаешь, пару лет назад скончался от естественных причин. Старость. И при начальстве, и нет необходимости с автоматом по разным опасным местам бегать. Потом у Смирнова во взводе служил, откуда и знакомы. Тоже бывший гвардеец Захарова. Сейчас и не скажешь, что вытворял. Остепенился, брюхо отрастил и про законы рассуждает. А тогда — самолично табуретки из под ног висельникам вышибал. Или, допустим, выстрелили по нам из дома — так Шмелем в окна, не разбираясь, есть ли там посторонние. Какие заложники? С нами такие дела не проходили, не демократы долбанные. Потом не то, что живых, и дома то никакого не было, одни обгорелые остатки.
Через пару лет кинули меня на усиление в полицию, как в свое время коммунистов посылали в разные милиции и КГБ. Да так удачно, что самое опасное время, пока они там выясняли, как дальше жить и кто править будет, в стороне отсиделся.
