Юрий Корчевский - Корсар
Незнакомец оглянулся и выразительно посмотрел на присутствующих.
– Чужих тут нет, говори, – успокоил я его.
– Оружие предлагаю.
Я сказал о предложении Кондрату. Он удивился:
– Почёму нам?
– Так оно трофейное, испанское, и много.
Я перевёл. Купцы переглянулись. Видимо, незнакомец решил, что мы сомневаемся в товаре, забеспокоился:
– Скажи купцам: поглядеть можно и недорого отдам.
К разговору подключился Ксандр:
– Юра, спроси – а что за оружие?
Видя интерес купцов, итальянец оживился:
– Сабли, ножи, мушкеты, кирасы, алебарды – всё, что изволите.
Кондрат раздумывал. Потом решил уточнить:
– Не ржавое?
От такого вопроса итальянец пришёл в возбуждение, начал сердито махать руками.
– Как можно?
Кондрат спокойно ждал, когда итальянец успокоится и перестанет дёргаться – дело купеческое основательности требует. Ксандр прервал паузу:
– Юра, узнай-ка у него, почему всё-таки нам предлагает? В гавани и других судов полно.
Незнакомец ответил с ходу:
– Вы издалека, шторм кончится, ветер стихнет – и вы уйдёте. Из Московии никаких слухов о сделке не дойдёт до Италии.
Купцы понимающе закивали головами. Кондрат решился:
– Мы хотим посмотреть.
Обрадованный итальянец засуетился, глаза его заблестели. Видно, он давно мечтал сбыть опасный товар. Чтобы не упустить удачу, он одной рукой дотронулся до меня, другой – показал на пирс, приглашая нас следовать за собой.
– Конечно, как же покупать товар не глядя?
Решил идти Кондрат, а я сопровождал его в качестве переводчика.
Незнакомец привёл нас на склад. Судя по тому, как воин у ворот отсалютовал ему шпагой и как по-хозяйски он себя вёл, незнакомец наш был офицером или начальником склада. Явно хотел продать часть трофеев. Для этого и выбрал русских – видимо, и цену ломить не станет.
На длинных деревянных стеллажах кучами лежали сабли, мушкеты, алебарды. В углу были свалены кирасы, шлемы, щиты.
Мы бегло осмотрели оружие. Всё не новое, на лезвиях видны зарубины, рукояти потёрты, но всё чистое и в тонком слое масла. Не иначе – за товаром следили. И то – кому продашь ржавое? На лом разве только.
Незнакомец и Кондрат начали торговаться, а я переводил, опуская отдельные выражения купца. Наконец ударили по рукам, уговорившись, что купцы отдадут деньги тогда, когда груз будет доставлен на корабль.
Мы вернулись на судно, а вскоре к нему подъехали несколько подвод.
Из-за ветра и моросящего дождя на пирсе было пустынно. Воины быстро перебросили к нам на палубу выбранное нами оружие. Матросы спускали его в трюм, а Кондрат считал. Ксандр проверял оружие на выбор, пробовал сабли на изгиб, резким взмахом рассекал воздух, вглядывался в надписи на клинках, и как будто был доволен.
Когда последняя шпага нашла место в трюме, Кондрат отсчитал монеты и отдал мешочек незнакомцу.
Довольный итальянец широко улыбался, потряхивая мешочком:
– С вами было приятно иметь дело!
Незнакомец приподнял на прощание шляпу и исчез.
– Неплохую сделку провернули, – радостно потёр руки Кондрат, – всё оружие с клеймами испанского короля, сталь хорошая, на Руси всё можно продать сам-два.
Мы обмыли удачную покупку.
Следующим днём ветер утих, вновь засияло солнце, подсохли мощёные мостовые, и уже ничего не напоминало о прошедшем ненастье.
Из гавани потянулись суда. Вышли и мы. Забрались мористее, не теряя из виду берег. Плыть ближе было опасно – полно мелей и маленьких необитаемых островков. Был даже остров побольше – Капри, который мы оставили по правому борту.
И тут случилось происшествие, нарушившее наши планы. Вперёдсмотрящий вскричал:
– Вижу прямо по курсу предмет!
Команда бросилась к бортам, пытаясь разглядеть, что там болтается вдали.
Через полчаса мы приблизились настолько, что разглядели обломок мачты и человека, судорожно цеплявшегося за неё. Сбросили ход, убрав паруса.
Четверо из команды уселись в ялик, что болтался у нас за кормой на буксире. Ялик – маленькую гребную лодку – мы держали для подобной оказии – непредвиденных случаев, которые возникают в плавании. Так велось на всех судах – доставить ли хозяина на берег, лоцмана или мытаря. Свой ялик мы потеряли во время шторма, когда нас выбросило на побережье Ливии, и в Римини мы купили новый.
Гребцы несколькими взмахами вёсел подогнали ялик к обломку мачты, затащили горемычного морехода на борт и вскоре уже притёрлись бортом к ушкую.
Потерпевший кораблекрушение бедолага был слаб, его обвязали верёвкой и подняли на судно. Человек был измучен и не мог идти сам.
Мы перенесли пострадавшего в каюту, и я его осмотрел. Травм, слава богу, не было, но длительное пребывание в прохладной воде и без пищи давали о себе знать.
Мы напоили его разбавленным и подогретым вином, сняли жалкое изорванное рубище, в кое превратилась его одежда, растёрли докрасна кожу, одели в сухое.
Постепенно лицо незнакомца порозовело, он перестал дрожать от холода, согревшись. Мы – двое купцов и кормчий, а также я, стояли рядом, горя желанием услышать рассказ о том, что произошло.
Я попытался говорить с ним на итальянском – не понимает, на английском – с трудом, подбирая слова. Он указал пальцем на себя: «Жан, Марсель».
Кое-как, на смеси английского, нескольких французских слов и языке жестов удалось понять, что судно их попало в шторм и, получив повреждения, затонуло. Ему повезло – он ухватился за обломок мачты и так продержался двое суток. Где остальные члены экипажа и что с ними, Жан не знал.
Затем, коверкая слова, Жан попросил доставить его в Марсель, пообещав хорошо заплатить.
Кондрат, взяв бороду в кулак, задумался.
– А сколько до Марселя этого хода?
Я прикинул расстояние до южного побережья Франции – получалось дней пять-шесть. Кто же может сказать точнее, если скорость нашего ушкуя зависит от ветра, надувающего парус. Нет ветра – и парус висит безвольно, лишая судно хода и маневра.
– И сколько он заплатит? – спросил меня Кондрат.
Я потёр большой и указательный пальцы. В России да и во всей Европе этот жест был распространен и понятен любому человеку.
Жан бойко затараторил на французском, из которого я ничего не понял. Спохватившись, он перешёл на сносный английский. Насколько я его понял, Жан – человек небедный, погибшее судно принадлежало ему, он понимает сомнения владельца ушкуя и готов по прибытии заплатить десять золотых луидоров.
– Слышь, Юра, что это за деньги такие?
– Ихние, навроде дублонов или флоринов.
– Вот же скупой французишка. Мы его от смерти спасли, теперь неделю до Марселя, а потом ещё и назад – это же сколько времени потеряем! Скажи ему – двадцать!
Удалось договориться на пятнадцати.
Мы отвернули от берега и взяли новый курс, забирая левее, с расчётом пройти рядом с островом Корсика.
Жан сновал по кораблю, с удовольствием ел кашу с мясом. Вот сухари наши из чёрного хлеба ему не понравились.
За несколько дней, проведённых на судне, Жан почти сдружился с командой: был весел, не чурался работы, помогая матросам при перемене галса подтягивать шкоты. В общем – освоился. И тем неожиданнее было его поведение, когда мы уже обходили остров Корсика с севера, собираясь лечь на Марсель.
С запада к нам направился небольшой – не больше нашего ушкуя по размеру – корабль. Генуя была в дружеских отношениях с Францией, и поэтому мы к появлению их корабля отнеслись спокойно. Расстояние между нами и кораблём быстро сокращалось. И вёл он себя подозрительно: явно шёл нам наперерез и, когда приблизился, стало ясно, что это военный корабль. На носу стояла маленькая пушчонка на вертлюге, на палубе сновали моряки в форменной одежде.
Приблизившись на кабельтов – меньше двухсот метров, – пушка выстрелила, и ядро шлёпнулось у нас перед носом прямо по курсу. На всех флотах это был приказ остановиться.
Кондрат пожал плечами и отдал приказ убрать парус, что матросы тотчас и выполнили.
Ушкуй начал терять ход и, пройдя немного по инерции, встал. Остановился и военный корабль.
Мы увидели, как в шлюпку спустились матросы, и она шустро направилась в нашу сторону. Гребцы работали слаженно, подчиняясь командам офицера, сидящего на корме за румпелем. Что-то мне это всё перестало нравиться, попадал я уже в подобные передряги.
Времени для принятия какого-нибудь решения было мало, но как всегда в чрезвычайных ситуациях, мозг мой работал быстро.
Я метнулся в трюм, вытащил два больших кувшина с вином, купленным для команды ещё в Бари. Кондрат сунулся было ко мне с расспросами, но я, рявкнув: «Потом!», начал лихорадочно рыться в своей суме. Я вспомнил о страшном оружии властителей Европы.
Ещё во Флоренции я выпросил у Агульи порошок цикуты – высушенного и растёртого сока ядовитого растения. Оно и в России растёт на заболоченных луговинах, по берегам рек. В полых камерах толстого, мясистого корневища цикуты, или веха, скапливается ядовитый сок. Отравление наступает быстро – в течение нескольких минут. Вначале появится горечь во рту, боль в животе, затем расстройство дыхания, бред, судороги и смерть от паралича дыхания. Конечно, я выпрашивал цикуту не для того, чтобы отравить кого-нибудь. В малых дозах в составе мазей цикуту с успехом можно использовать для лечения больных суставов. Вот о ней я и вспомнил сейчас.
