Алан Фостер - Фальшивое зеркало
Базовый командир, дородный ашреган с несоответствующе грустным выражением лица заговорил.
– А это славный Раньи-аар с Коссуута, который, как вы слышали, совсем недавно к нам вернулся, проведя многие месяцы в джунглях неподалёку от вражеских расположений.
– Удивительный эпизод. – Один из амплитуров, вместо того, чтобы передавать свои мысли, использовал рогоподобное отверстие для рта и издал мягкие звуки ашреганов. Использование родного языка собеседника было изъявлением особой чести для Раньи.
– Вы всем нам доставили удовольствие. – Глазные отростки зависли на расстоянии ладони от лица Раньи.
Одновременно он ощутил в мозгу характерное подёргивание, означавшее, что один из амплитуров, или они оба обращались непосредственно к нему. Несмотря ни на что, он напрягся. Но учитель не отдёрнулся в сторону. Щупальца не сжались, конечности не задрожали, что означало бы контакт с умственным защитным механизмом зрелой человеческой нервной системы. Значит, он всё же не человек, как на том настаивали учёные Узора. Вот и повод для размышления. Как многое из того, что ему говорили на Омафиле было чепухой или пропагандой? Если бы он был человеком, то их мысленный контакт заставил бы Учителя испытать боль и откатиться назад. Вместо этого чёрные глаза на отёках продолжали незаметно колебаться и рассматривали его с нескрываемым удовольствием.
Ласковое умственное прикосновение передало восхищение его подвигами и радость по поводу его возвращения, как и беспокойство по поводу его здоровья. В нём не было ничего враждебного, ничего угрожающего. Бояться было нечего.
Последовавшее за тем было своего рода запоздалой мыслью, случайной непоследовательностью. По чьему-то молчаливому предложению, линия, в которой стоял Раньи, сделала шаг вперёд, чтобы каждый из присутствующих получил личное одобрение – Раньи прищурил глаза от солнечного света и на эту долю секунды заколебался. Ни его брат, ни его товарищи не заколебались. Только Раньи: он сделал это специально, как будто споткнувшись, чтобы секундой позже присоединиться к дружному продвижению вперёд всех остальных.
Улыбка неловкости замерла у него на лице. Потому что теперь он знал, что из всех присутствующих лишь он один мог воспротивиться предложению, мог бы остаться на своём месте. В какую-то долю секунды вместо предложения он ощутил приказ, а вместо просьбы – рывок. Каким малым ни было это открытие, оно его смутило.
И испугало. Была ли его заминка отмечена и была ли понята её причина? Туманные глаза перед ним были непроницаемыми, выражение расплывчатого лица ничего не говорило.
Амплитуры никак не дали ему понять, что произошло что бы то ни было странное или что они ожидали нечто подобное. Чувствительные щупальца приблизились к нему и обняли его. Он недвижно стоял в этом дружеском объятии, улыбающийся, пока его не отпустили. Не говоря ни слова, Учитель убрал щупальца и в молчании последовал со вторым амплитуром вдоль линии воинов. Раньи же попытался проанализировать происшедшее столкновение так, как мог.
Впервые за всё время, что ему приходилось общаться с Учителями, вместо предложения он ощутил нечто иное. Это было сродни рывку, импульсу. Узнав его, он мог ему и сопротивляться, хотя на этот раз повиновался команде из страха быть разоблачённым. У его друзей, понял он, такого выбора не было.
Как много подобных «предложений» он и его друзья в течение всей их жизни уже были вынуждены выполнить? На этот раз он сумел распознать это и противостоять ему. Но всё равно он отреагировал по-иному, чем человек. Так кто же он? Во что превратили его гивистамы-хирурги? У него было мало времени для размышления, потому что амплитуры вернулись и встали прямо перед ним.
На этот раз оскорбительное, настоятельное испытание было адресовано лишь ему одному. У него не было возможности скрыть своё сопротивление в массе. Он ожидал, пытаясь подавить свою неловкость. Ему было «предложено» вновь рассказать Учителям и соратникам о своих подвигах, чтобы и те и другие могли бы извлечь из его опыта что-либо полезное. В иных обстоятельствах Раньи бы возразил. Но сейчас он знал, что его не просят, ему велят.
Хоть он и знал, что может отказаться, но подчинялся с видимым энтузиазмом, повернувшись лицом к ряду молчаливых солдат. У себя на затылке он ощущал взгляд чёрно-золотых глаз, которые неотрывно изучали его. Он попытался не обращать внимания на это ощущение и в который раз рассказал своим товарищам череду выдуманных историй о своём пребывании на Эйрросаде.
Время от времени тот или иной Учитель предлагал ему подробнее остановиться на том или ином эпизоде. Раньи с готовностью подчинялся; заученность его рассказа оставалась незамеченной аудиторией. Когда он завершил рассказ, ему предложили наибольшую из возможных почестей. Разве в течение тысячелетий амплитуры не несли в буквальном смысле у себя на спине Назначение? Ближний от него Учитель опустился на колено призывая его к себе и жестом щупалец, и мыслями. Так как в данной ситуации выбора у Раньи не было, он неохотно выступил из строя и сел на гладкую мясистую спину амплитура. Учитель задумчиво поправил Раньи у себя на спине и затем поднялся.
Один из высоких копави приблизился к ним с устройством для записи образа, чтобы потом его размножить и распространить. «Смотри! – скажет изображение. – Достижения смелого ашрегана подняли его над всеми, даже над амплитурами!»
В фигуральном смысле, конечно. Раньи с усмешкой думал, что снимок получит широкое распространение.
Осторожно удерживая неудобную позицию, Раньи заметил, что без труда мог бы вонзить нож в череп Учителя и навсегда прекратить поток предложений, которым невозможно сопротивляться. Это наблюдение вывело его из равновесия. Сама мысль об этом была бы абсолютна неприемлема для ашрегана… но не для человека.
Когда копави завершил свою работу, потрясённый Раньи соскользнул с бесхребетной спины и занял своё прежнее место в строю. Учителя официально обратились ко всем присутствующим, воздавая хвалу их храбрости и самоотверженности, призывая и дальше следовать Назначению. Раньи слушал так же внимательно, как и остальные, но не получил никакого удовольствия от похвалы. В его мысли как будто проникло нечто постороннее и болезненное, нечто, пытавшееся заставить его думать, оперируя собственными представлениями о правоте и не правильности, о реальности и лжи. Паразит становится паразитом лишь тогда, когда его замечаешь. На многих планетах обитали кровососы, которые обезболивали ранку и сосали незаметно кровь у существ, к которым прилеплялись. Амплитуры делали нечто подобное с мыслями, придавая командам форму предложений, а приказам – облик вежливой просьбы. От этой мысли ему стало не по себе. Ближайший к нему амплитур вновь поглядел на него. Он опять почувствовал мысленный контакт, мягкое предложение в заключение церемонии обратиться со словами приветствия к своим товарищам по оружию. Злость на мгновение взяла в нём верх над здравым смыслом.
– Извините, но я не хотел бы! – Как только эти слова выскочили наружу, он тут же пожалел о них.
Щупальце амплитура замерло. Глаза придвинулись ближе к его лицу.
Предложение было повторено, на этот раз энергичнее. К чёрту незнание! – зло подумал Раньи. Он специально игнорировал поступившую команду. Хотя Учитель был в три раза массивнее его, в ближнем бою он не сможет тягаться с его человеческими костями и мышцами. Не в состоянии подавить своё любопытство, несколько солдат вышли из строя, чтобы поглядеть на него. Затянувшееся молчание заставило всех ощутить неловкость.
Приблизился второй амплитур и повторил своё предложение. В цепкой хватке поступившего импульса Раньи должен был бы выступить вперёд и радостно обратиться к своим товарищам. Но он остался недвижимым, и на лице его ничего не отразилось.
Учителя посовещались. Хотя Раньи и не мог читать их мыслей, смущение их ощущалось по активному движению щупалец и глазных отростков. Они явно были озадачены, но не встревожены.
Через несколько минут они вновь обратились к нему. Он приготовился бежать или атаковать в зависимости от ситуации. «Вы устали, – прочёл он мысль. – Это объясняет ваше колебание. Вы пережили слишком сложные времена и ещё не оправились от выпавших вам испытаний. Мы понимаем».
Раньи слегка расслабился. Обсудив его непослушание и не видя иного объяснения, они решили объяснить его неповиновение усталостью. Раньи испытал большое облегчение, когда они повернулись к нему спиной и приблизились у базовому командиру, чтобы обменяться формальными любезностями. Он был зол на самого себя. Его сопротивление было глупым и необязательным. Если бы они заподозрили что-то неладное, он уже оказался бы на ином хирургическом представлении, и масса хирургов-амплитуров пожелали бы поподробнее ознакомиться с параметрами его загадочного мозга. Удача и обстоятельства – вот что спасло его, а не так называемый ум. Он с искренним энтузиазмом вместе со своими товарищами кричал прощальные слова в то время, как Учителя поднимались на борт своего транспорта. Встреча оставила у него осадок неуверенности и замешательства. Что за существа эти амплитуры, если они могут повелевать другими существами, заставлять их действовать против своей воли и в то же время заботиться об их благополучии? Он лично ощутил и их заботу, и умственное воздействие. В этом было заключено… противоречие, которого он не в состоянии был разрешить.
