Валентин Егоров - Шпион Его Величества
Каждый раз, пребывая с государем в Гамбурге, мне приходилось становиться перед Петром Алексеевичем на колени и ради Христа его просить дать мне отпуск от исполнения обязанностей придворного секретаря, так как я не мог, не имел права появляться или находиться в том доме, где останавливался государь и государыня. Петр Алексеевич, будучи прекрасно осведомлен о причине моей такой просьбы, ухмылялся и с большой неохотой давал мне немного погулять и насладиться достопримечательностями этого старинного немецкого купеческого города.
Все дело заключалось в там, что по дому этого немецкого купца ходило юное семилетнее существо по имени Зигфрид, который считался внебрачным сыном Светлейшего князя Алексашки Меншикова, но сам князь об этом и слышать не слышал. А Генрих Бутенант, папа Алисы Бутенант и дед Зигфрида Меншикова, государыня Екатерина Алексеевна и сам Петр Алексеевич прекрасно знали о том, что Зигфрид появился на свет божий благодаря моим стараниям и усилиям. Когда Петр Алексеевич услышал об этой новости, то тут же приказал Ушакову рубить мне прилюдно голову за блуд и совращение несовершеннолетней. В ту пору Алисе Бутенант было шестнадцать годков, но мы любили друг друга.
Но за меня вступились государыня Екатерина Алексеевна и отец Алисы, немецкий купец Генрих Бутенант. Государыня Екатерина Алексеевна прямо в лицо государю заявила о том, что он хочет меня казнить за то, что я перешел ему дорогу, так как он сам глаз положил на эту немецкую легкомысленную девицу.
А Генрих Бутенант заступился не за меня, он поступил так, как поступают настоящие немцы. Бесплатно и без особых хлопот получив отличного внука, он потребовал от русской короны уплаты ста тысяч ефимок в качестве возмещения понесенного ущерба, лишения невинности немецкой девицы и в качестве приданого дочери.
Петр Алексеевич, услышав требование своего хорошего друга, немецкого купца Бутенанта, категорически отказался платить такую непомерную, по его просвещенному мнению, сумму деньжищ за проделки какого-то там придворного секретаришки.
Но сдавая за тот месяц баланс государевых расходов, я уличил Светлейшего князя Александра Даниловича Меншикова в недоплате налогов государевой казне на сто тысяч ефимок. Светлейший князь страдал страшной формой клептомании, крал по поводу и без повода. Если бы потребовалось, то я мог бы его уличить на любую другую сумму денег, только портить отношения с ним мне совершенно не хотелось. Петр Алексеевич же внимательно отнесся к моему доношению и, взяв в руки дубину, переговорил со своим Алексашкой. Дубина в руках государя всегда была весомым аргументом, уже на следующий день Александр Данилович лично принес мне в мешочках сто тысяч ефимок. Я доложил и даже показал Петру Алексеевичу эти деньги, а потом вызвал якобы к государю Генриха Бутенанта и эти мешочки передал ему в руки.
Таким образом, мой сын и внук Генриха Бутенанта стал любимым сыном Александра Даниловича. А государыня Екатерина Алексеевна однажды отвела меня в теплый уголок, надавала таких оплеух, что из моего носа потекла кровища, и тихо сказала о том, что если я еще раз за своих детей буду платить государственными деньгами, то по ее приказу Андрюшка Ушаков лишит меня моих собственных яиц. Затем она достала надушенный платочек, вытерла им кровь с лица и, уже, мурлыкая, произнесла, чтобы я более не обращал внимания на всяких там немецких девиц, когда у меня под боком имеются настоящие женщины.
Последние слова Екатерины Алексеевны более всего напугали меня, одно дело иметь роман с Алисочкой, но я пальцем в жизни не коснусь государыни, мне этого никто не простит, тем более государь Петр Алексеевич.
Со времени приезда в Гамбург прошло два дня. Переговоры государя Петра Алексеевича с датским королем Фридрихом IV проходили на высшем уровне. Стороны пришли к полному взаимопониманию и сейчас вели переговоры об организации десанта коалиционных войск — Дании, России и Пруссии, на шведское побережье. Причем государь Петр Алексеевич хвастливо заявлял, что готов в Данию для десанта поставить любое количество русских солдат, а Фридрих IV не менее хвастливо отвечал, что Дания поставит любое количество боевых и купеческих кораблей для осуществления этого десанта. Одним словом, государь Петр Алексеевич, по всей очевидности, забыл о моей докладной записке, в которой я писал о том, что датчане год назад уже высаживались десантом на побережье Швеции, потерпели полное поражение и бежали оттуда, побросав там всех своих раненых солдат.
Андрей Остерман с припудренными фонарями под глазами крутился, вертелся на этих русско-датских переговорах, оттеснив на второй план самого Борьку Шафирова. Глаза Остермана были поранены государевым кулаком, после того как Петр Алексеевич, дубиной пройдясь по спинам Толстого и Остермана, слегка добавил им кулаком. Позже государь объявил, что этих двух оболтусов наказал за моральное содействие Аниките Репнину в избиении датского генерал-майора Франца Иоахима Девица. Петька Толстой так и не смог к переговорам оправиться и подняться на ноги после такого царского наказания, видимо, именно на него пришлись основные удары царской дубины. А мне чуть позже прислал двести рублев на пропой в гамбургских трактирах, я-то ожидал небольшую деревеньку за выполнение этого государева задания, а он мне — двести рублев. Та еще жмотина наш государь!
Усилием воли я заставил себя прекратить думать о своей секретарской работе. Находясь в вынужденном отпуске, мне следовало бы наслаждаться одним только тем, что я был полностью свободен и ни от кого не зависел в своем времяпрепровождении. Мог свободно бродить и знакомиться с достопримечательными местами Гамбурга, знакомиться с немцами и любоваться морскими судами в гавани.
Вот я и бродил, убивая свободное время, из одного городского трактира в другой, пробуя различные сорта немецкого пива.
Сегодня я решил поужинать в одном из припортовых трактиров, расположенном в трех шагах от гавани. Совершенно случайно там мне встретился фельдфебель Иоганн Зейдлиц. Фельдфебель только что по личному поручению Августа II пришил в центре Гамбурга какого-то там важного польского пана и случайно заглянул в этот трактир, чтобы немного отдохнуть после тяжелой работы. Мы устроились в темном уголке, стараясь сесть так, чтобы наши спины были прикрыты стенами трактира. Одним словом, мы сидели, ни на кого не обращая внимания, и старались, чтобы и на нас никто не обращал внимания, потягивая черный портер.
Мы с Иоганном даже не разговаривали, для обмена мыслями нам не требовалось шевелить языком. Фельдфебель уже ответил на мой вопрос, сообщал ли он кому о нашей способности, не раскрывая рта, обмениваться информацией. Его ответ, как я и ожидал, был отрицательным, но он сообщил мне одну интересную вещь, о которой я ранее не слышал. Оказывается, те шестеро неизвестно откуда появившихся незнакомцев были англичанами и, видимо, птицами высокого полета. Английская секретная служба по своим каналам в Европе распространила информацию о том, что заплатит золотом любому лицу, которое обладает информацией о том, кто именно и почему убил ее полевых агентов.
Задумчиво смотря по сторонам, время от времени делая очередной глоток отличного портера, Зейдлиц мысленно мне передавал:
— Дело в том, что информация об английском золоте мгновенно распространилась по европейским державам. Сегодня об этом знают практически все руководители и агенты европейских разведок. А сам Зейдлиц не совсем уверен в том, что агенты его группы — после боя их живыми осталось тринадцать человек — будут держать языки за зубами. Золото — весомый аргумент по раскрытию многих государственных тайн и секретов. Члены его команды не знают многих деталей своего боевого задания, но они участвовали в операции и собственными глазами видели шестерых англичан. За золото же парни продадут, если уже не продали информацию о том, что этой операцией руководил он, фельдфебель Зейдлиц, и некий саксонский дипломат Лос.
Иоганн замолчал, но я прекрасно понимал, что может означать это его молчание. Жизнь этого прусского фельдфебеля внезапно изменилась, совершенно неожиданно для себя он из охотника превратился в жертву, за которой начали охотиться. Этот пруссак был абсолютно прав, когда полагал, что министр Иоахим фон Руге и подчиненные ему люди за золотые монеты с большим удовольствием сдадут какого-то там фельдфебеля.
Но я мужика успокоил, мысленно сообщив, что после нашей встречи в трактире он должен, не заходя за своими вещами, которые оставил на постоялом дворе, отправляться в Московию. Незаметно для посетителей трактира я по столу катнул ему золотое колечко и сказал, чтобы по прибытию в Москву он пробивался к князю-кесарю Федору Ромодановскому и, показав ему кольцо, рассказал бы о своих проблемах. Князь-кесарь Ромодановский обязательно позаботится о его дальнейшей жизни и даст ему возможность противостоять англичанам и силе их золота.
