Дмитрий Ермаков - Слепцы
И вдруг она пропала.
Я полежал минут десять, волнуясь все больше и больше. Потом вылез из спальной ямки и пошел искать кошку. За полчаса обшарил весь зал Апсны. Никаких следов Рыжки. Следам, конечно, взяться было неоткуда. Ни на глине, ни тем более на камнях кошачьи лапы вмятин не оставляли. А если какие-то следы и были, разглядеть их мешал недостаток освещения. Вот когда пожалел, что я – человек, а не кот. По запаху нашел бы Рыжку в два счета.
Маша в ответ на вопрос, куда могла подеваться кошка, лишь передернула плечами и бросила с раздражением:
– Да она вечно где-то бегает.
Я хотел за шкирку вытащить горе-хозяйку из ямки и как следует встряхнуть, чтобы стала разговорчивее. Но не стал. Видно было, что Мышка не врет. Она потеряла к кошке-«предательнице» всякий интерес.
Я опять обежал половину пещеры, расспрашивая, не видел ли кто кошку. Многие уже легли спать, так что большой радости мои расспросы людям не принесли. Идею пойти прочесывать пещеры все подняли на смех. Даже Туся и Дуся вежливо послали меня куда подальше. Что ж, оно и понятно. Все работали, все умотались. Перспектива шляться по холодным темным залам в поисках кошки не прельщала никого. Но я чувствовал: что-то тут не так. Какая-то тревога витает в воздухе. Не мог объяснить даже себе, но чувствовал.
Уснуть я не мог очень долго. Ворочался, вздыхал, вскакивал на ноги и снова ложился. Потом усталость взяла верх и отяжелевшие веки сомкнулись.
* * *Алекс тихо вылезает из своей ямки. Оглядывается по сторонам, проверяя, все ли спят.
Потом вытаскивает мой нож, острый, словно бритва. Украл, воспользовавшись тем, что я потерял бдительность.
Медленно, не издавая ни звука, крадется ко мне.
Рука, сжимающая клинок, вздымается…
Я вскрикиваю и просыпаюсь.
– Герман, успокойся. Дай поспать… – раздается из соседней ямки ворчание Лады. Она вздыхает, поворачивается на другой бок. Снова наступает тишина.
Это сон. Просто сон.
Алекс спит в своей ямке, я даже вижу отсюда его плечо. Оба ножа лежат в углублении, заложенные камнем. Все племя спит. Тишина и спокойствие. Светляки светят вполсилы. Все, как обычно. Просто сон. Страшный. Давно мне не снились кошмары. Кошка каким-то образом их отгоняла. Теперь зловещие видения вернулись. Значит, сон отменяется.
Я вылезаю из ямки и тут только замечаю, что соседнее спальное место, принадлежащее Остриковой, пустует. Маши нет.
Пошла купаться? Я кидаюсь к лестнице. Нет, на берегу ее тоже нет. И со стороны Купели не доносится плеска. Куда она могла уйти ночью? И главное – зачем?
Ничего не поделаешь, придется нарушить покой вождя Афанасия. На кошку им плевать, это я понял. Но исчезновение Мышки – это уже серьезно.
Вождь вскакивает быстро, но просыпается не сразу. Смотрит на меня мутными глазами, словно не видит. Он хмурится, злится. На меня, ясное дело. И на Машу, которой взбрело вдруг в голову куда-то сбежать.
– Дела… И ночью покоя нет, – говорит Афанасий. – Но ты не волнуйся. Она вечно где-то бегает. Спи.
«Она вечно где-то бегает». Два раза за последний час я слышу эту дурацкую ничего не объясняющую фразу, р-р-р!
Легко сказать: «спи»! Уснешь тут, когда все кругом пропадают. Что за чертовщина творится в этих пещерах? Враг затаился. Вождю все по фигу. Дуся и Туся в упор не видят того, что вижу я. Кошка пропала. А теперь еще и Мышка куда-то делась. Вот сейчас закрою глаза, а когда открою – окажусь в пещере один. В окружении костей и черепов.
Господи, я чувствую, что схожу с ума!
Я так увлечен своими мыслями, что совсем теряю контроль над реальностью. В итоге едва успеваю увернуться от камня, летящего мне прямо в голову. В последний момент, уловив движение, резко отскакиваю. Метательный снаряд пролетает мимо, рикошетит от уступа скалы и падает точно в спальную ямку Даши Кружевницыной. Оттуда тут же раздается яростная брань.
Кто? Кто это?!
Снова движение среди камней в сотне метров от меня. Ба, какие люди! Маша собственной персоной. Хихикает, корчит мне рожи, высовывает язык и, кинув напоследок еще один камешек, исчезает.
В моей душе клокочет вулкан.
Ну, Машка! Ну, дает! Я тут бегаю, суечусь, волнуюсь, переживаю за нее, можно сказать. Чуть все племя не перебудил. А она… Тьфу, дура!
Ко мне подходит злая, невыспавшаяся Даша.
– Это ты камнями кидаешься?! – шипит она, буравя меня взглядом.
Приехали. Сейчас я еще по милости этой дуры от Дашки по морде получу. Она это умеет…
К счастью, мне удается убедить Дусю, что я тут ни при чем. Гнев Дарьи Сергеевны тут же обращается на Машу.
– Попадись только мне, ребра пересчитаю! – рычит она в темноту.
– Тише-тише, – смеюсь я, – а то она точно никогда не вернется.
Даша хохочет. На нас начинают шикать, но это веселит Дарью еще больше. Атмосфера как-то сразу разряжается. Нет, все-таки смех – отличная штука. В который раз убеждаюсь: в любой сложной ситуации шутка – лучший выход.
Мы садимся рядом на край моей спальной ямки, свесив вниз ноги.
– Что там у вас случилось? – спрашивает Даша спустя какое-то время. – Я не слепая, все вижу. То вы были – не разлей вода, а теперь…
Я пожимаю плечами:
– Да не знаю я. Мы плавали. Потом вылезли на дальний берег. Она была без одежды. Ну я и…
– И – что?
– Просто прикоснулся к ней, клянусь! Больше ничего!
– А она?
– Послала к черту. А потом стала сторониться. Недотрогу корчить. Дура.
Даша молчит, задумчиво морщит лоб. Потом начинает говорить:
– Сразу «дура»… Не спеши судить. Маша – сложный человек. Быть изгоем – это, скажу я тебе, не сахар.
Я не подаю вида, что заинтересовался ее историей. Внутри же весь напрягаюсь. Тайна, давно не дававшая мне покоя, может раскрыться в любой момент. Главное, не давать Даше понять, как меня интересует эта проблема. А то еще спохватится и замолчит. Если раньше все держали язык за зубами, значит – есть, что скрывать.
– Когда тебя сторонятся, словно прокаженной… Тут любая психика не выдержит, – говорит Дарья. – И в чем ее вина? В том, что по незнанию съела несколько кусков человеческого мяса?
Даша произносит это так, как будто изрекает всем известную истину. Кажется, она забыла, что я не знаю Машину историю. Мне же лучше. Чтобы не выдать охватившее меня волнение, я молчу. Вообще перестаю шевелиться.
– Нет, все понятно, – в ее голосе я улавливаю неприкрытую боль. – Людоедство – это страшно. Это противоестественно. Люди привыкли бояться этого явления. Самого этого слова. Даже я, хотя все понимаю, а тоже…
Тут она сжимает кулаки и шипит. Именно шипит, едва сдерживая рвущуюся наружу ярость. Глаза Дарьи Сергеевны наливаются кровью, лицо багровеет. Мне становится не по себе.
– Но, едрена вошь! Вот ты мне скажи. Скажи, что лучше: замочить человека, чтобы съесть его, или потому, что он верит в иного бога? Скажи!
– Не знаю, – испуганно бормочу я.
Ответ не требуется. Даша обращается не ко мне. Она, видимо, очень давно хотела сказать эти слова, но было некому. И сейчас ее прорвало. Так уже случалось не раз.
– Почему убить человека за его политические взгляды – это нормально, а убить за его мясо – ужасно? Почему, мать твою?! – рычит Дарья Сергеевна. Еще немного, и самообладание изменит мне. Опозорюсь – сбегу. Шкура дороже.
Не пришлось. Приступ бешенства, охвативший Дашу, сошел на нет так же быстро, как и начался. Она устало опускает голову. Челка, которую она все время поправляла, съезжает на лоб, закрыв лицо женщины.
– Природа такая. Пси-хо-ло-гия, блин горелый, – продолжает свой рассказ Даша. – От нее уже давно никто не шарахался. Привыкли. Почти сроднились. Но именно, что «почти». И тут появился ты. Единственный человек, не знающий, что она – людоедка.
Во как… Она все понимала. Плакали мои выводы. Против Даши логика бессильна.
– Уже собралась за Машку порадоваться. А оно вот как вышло. Понимаешь… Ты, как бы это сказать? Поспешил, что ли…
«Ага. Теперь она меня крайним сделает», – я ощущаю укол обиды.
Молчу. Но взгляд выдает мысли с головой. Даша тяжко качает головой:
– Маша – не я. С ней так нельзя.
– Как – так? Коснуться ладонью? – Я окончательно перестаю что-либо понимать.
Даша не сдержалась и смачно выругалась.
– Эх, язык мой – враг мой. Зачем я вообще начала этот разговор?! Но что уж теперь. Сказала «А», говори и «Бэ». Ее насиловали, Герман. Когда она была еще совсем ребенком. Там, на Кровавой станции, творилось такое, что Содом и Гоморра отдыхают. Это был ад. Она выжила. Она пережила все это. Но она не забыла, понимаешь? Нет такого средства, чтобы выветрить из головы такие картины. Теперь понимаешь?
Да, теперь я понимаю. Теперь все встает на свои места. Или почти все. И перепады настроения, и странные выходки. Господи, Господи! Как же все трудно в этой жизни. Ужас. Ужас-ужас-ужас. Не жизнь, а какое-то вечное безумие.
Я и Даша тихо, не глядя друг на друга, говорим: «Спокойной ночи!» – и расходимся, но спать я больше не могу. Какой тут сон! Да и до побудки остается немного. И думать не могу. Голова словно дерьмом набита. Просто лежу, уставившись в одну точку. Потом мысли начинают вяло шевелиться. Надо заново установить контакт с Машей. Теперь, когда я знаю о ней все, сделать это будет и проще, и сложнее. Пока не знаю, что сделаю, что скажу. Но она – один из немногих людей тут, кому я могу доверять, я чувствую это. В этом деле ни Туся, ни Дуся мне не помогут. Самому надо постараться. Ну, ничего. Сделаем.
