Кирилл Клеванский - Колдун. Земля которой нет
– Я не мог вам его не рассказать, – развел я руками. – В конце концов именно вы мне и поможете.
– С какой это стати? – Сказать, что малас был шокирован, – не сказать ничего. Возможно, он даже решил, что я сошел сума.
– А с такой, что вы тоже хотите отсюда сбежать. И не надо так на меня смотреть. Здесь кругом один обман. Остров свободных людей – ха! Огромная клетка, в которой все слепо следуют дурацким законам, выдуманным лишь для того, чтобы сохранить жалкий местный уклад и отделиться от всего мира. Териал – иллюзия. Причем весьма убогая – в сверкающей обертке и дерьмом под ней.
– Я должен был бы убить тебя за такие слова, – опасно прорычал старик.
– Но не убили же. А значит, согласны со мной.
Повисло тягостное молчание. Я буквально ощущал, как ступаю по льду, столь тонкому, что женский волос по сравнению с ним – недавно поваленное бревно. А вместо воды под ним – сотни наточенных копий, готовых растерзать меня на части.
– Ради чего ты хочешь сбежать? – вдруг спросил старик. – Разве ты не желаешь прожить жизнь воина? Сон промелькнет, и ты погрузишься в самые эпические битвы с самыми невероятными противниками. Разве это не заманчиво?
– Знаете, – почесал я макушку, как-то глупо улыбаясь. – Однажды я услышал фразу, что лучший бой – это тот, которого не было. Довольно простое изречение, но я никак не мог его понять. Не то чтобы я сейчас его понимаю, но во всяком случае точно знаю: в жизни есть вещи поважнее, чем любая схватка.
– Возможно, я неправильно выразился. Ради кого ты хочешь сбежать? Ради той, которая всех прекрасней и милее?
Я оступился и шокированно взглянул на спутника.
– У стен есть уши, – чуть приподнял уголки губ малас.
– Отчасти да, – кивнул я, спокойно выдыхая. – К тому же что-то мне подсказывает, что один мой друг хочет сделать огромную глупость. И мой дружеский долг – надавать ему по морде, дабы он образумился.
Его императорское величество
Константин дель Самбер
В большом, даже огромном зале, залитом светом, играющим в разноцветных живописных витражах, бликами танцующим по белому мрамору и древним полотнам, на вычурном золотом троне сидел человек. Он был высок, а на лицо красив, даже слишком красив, чем привлекал не один десяток горящих дамских взглядов. В плечах человек был широк, впрочем, как и любой другой мужчина его профессии. И пусть вас не смущает, что это Константин, а его профессия – править. О нет, сейчас он думал об ином. Император думал о том, что любой иной воин, к коим он себя причислял, имел такой же широкий размах плеч. Впрочем, это тоже не совсем то, о чем думал молодой повелитель.
Он вспоминал своего отца. Давно, когда Константин был еще настолько юн, что по традиции проводил большую часть времени с матерью и служанками в женском крыле, отец все же частенько брал его в тронный зал. Тогда мальчику казалось, что император – это великан, восседающий на золотом троне.
В те далекие времена для принца, тогда еще ребенка, трон был предметом самых дерзких фантазий, а также одной из самых желанных игрушек. И, что закономерно, плечи отца тогда казались самыми широкими и могучими, внушающими какой-то особый страх. Совсем не тот, который порождают хищный оскал голодного зверя или близость смертельной схватки. Нет, это был какой-то восхищенный страх, желание подражать и стремление добиться одобрения.
И сейчас Константин думал, так ли велики его плечи, так ли мужественен его вид, источающий силу, как было у покойного отца. Он думал об этом, но не мог найти ответа, ведь не было рядом маленького человечка, который забирался бы на колени и нагло отбирал скипетр, символизирующий императорскую власть. В женском крыле царило молчание, как и во всем дворце. Ни смеха, ни женских шутливых вскриков, только тишина, возгласы камердинеров и проклятый скрип перьев о пергамент.
– Малый и большой совет прибыли! – выкрикнул камердинер.
– Впусти их, – скучающе произнес Константин.
Слуга чинно кивнул и выскочил за двери. Вскоре в помещение стали заходить самые разномастные личности. Здесь были высокие и низкие, мужественные и жеманные, старики и молодняк, но всех их, так или иначе, объединяло одно – они являлись дворянами. Аристократия считала ниже своего достоинства кому-либо прислуживать, пусть даже императору. Хотя когда-то для них было честью – служить. Сейчас же границу между пошлым и оскорбительным «прислуживать» и гордым «служить» не мог ощутить даже архивариус. Народ обмельчал.
Каждый из вошедших пребывал в нетерпении. Дворяне знали о гибели старшего советника и полагали, что правитель созвал их, дабы выбрать нового «второго после правителя». Все они, стоя в зале, смотрели на мощную фигуру. На человека, сидевшего на троне. Своим видом он внушал им неподдельный страх и желание поскорее убраться с глаз долой, но все же жадность оказалась сильнее. Аристократы ежились под пристальным, оценивающим взглядом, но не двигались с места. Все шестьдесят пять человек из двух советов.
Император сидел, словно предавшись какой-то тяжкой думе. Его голова лежала на левой руке, локтем стоявшей на подлокотнике. Правая рука сжимала исполинский клинок, будто выкованный из мрака. Свет, заливающий комнату, словно обтекал и меч, и самого правителя, оставляя его в тени. А мерно вздымающаяся грудь создавала впечатление, что император спит. Но и это не внушало спокойствия, да и как может внушать спокойствие образ великана из древних легенд?
– Это все? – спросил Константин, не меняя позы.
– Да, мой господин, – ответил камердинер.
– Свободен, – только и произнес император.
Слуга, склонившись в легком поклоне, поспешил удалиться, плотно закрывая за собой двери. В зале вновь повисла тишина. Император все так же неподвижно восседал на троне, окутанном темной дымкой, которая, как пелена, отражала свет, а может, и поглощала его.
Текли минуты, многие старцы начали раздражаться. Пусть это и правитель, но, по их мнению, Константин оставался не просто юнцом, но наемником, опозорившим весь императорский род. Их недовольство было почти откровенным, что не могло ускользнуть от взгляда человека на троне, но, казалось, это нисколько его не заботило.
– Ваше величество, – вышел вперед самый смелый. Что закономерно, он был еще и самым молодым. – Мы в вашем полном распоряжении.
Император поднял голову и оценивающе посмотрел на юношу. Тот вздрогнул и невольно сделал шаг назад. Настоящий ужас сковал его душу, едва он бросил взгляд на исполинский меч.
– Как зовут? – скучающим тоном поинтересовался Константин.
– Мигель Гарсиа, ваше величество, – поклонился молодой мужчина. – Граф д’Морро.
– Хорошо, граф д’Морро, передайте двору сообщение.
Юноша немного ошалел, а потом, рискнув, непонимающе спросил:
– Какое сообщение, мой господин?
– Вот это.
Константин, не поднимаясь с трона, одной рукой схватил огромный клинок и широко взмахнул им. Гарсиа обдало холодом, будто его коснулось дыхание Темного Жнеца. Сперва он не понял, что произошло, но потом ощутил какой-то странный стальной привкус на губах, а в воздухе почуял неподдельную вонь.
Граф уже собирался отпрыгнуть или, может, отбежать в сторону, но, поскользнувшись, с трудом удержал равновесие. Уже разогнувшись, он все же взглянул на то, что чуть не привело к конфузу на глазах императора. Темные боги, лучше бы он никогда этого не делал! Лучше бы он и вовсе никогда не вступал в совет. Картина, представшая взору графа, будет преследовать его не только всю жизнь, но, он был уверен, и после смерти тоже.
Весь пол был залит вязкой, алой жидкостью, которую ни с чем нельзя спутать. Тронный зал залила кровь. Гарсиа, побледнев, обернулся к дверям и не сумел сдержать рвотного позыва. Шестьдесят четыре человека превратились в бесформенную кучу костей, рассеченных конечностей, вывороченных наружу внутренностей и моря крови. Без сомнения, все они были мертвы. Мигель против воли все же искал хотя бы одно целое лицо, но не находил даже этого. Складывалось такое впечатление, будто каждого члена совета пропустили через огромную мясорубку.
– Передай двору, что в этой стране лишь один правитель, – все так же скучающе произнес Константин. – Любого, кто думает иначе, я заставлю ответить за измену.
Из зала выбегал человек, с ног до головы забрызганный кровью. Он сверкал абсолютной седой, даже белой шевелюрой. Камердинер, проводив его взглядом, позвал уборщиков и закрыл двери. Там, в сгущающейся тьме, неподвижно сидел император, сжимая рукой клинок, сотканный из мрака.
Тим Ройс
Немного непривычно было стоять на плацу в полном одиночестве. Не было слышно тяжелых вздохов, таких, которые раздаются, когда мышцы уже давно отказали, но ты все равно выполняешь подход. Почти ничего не чувствуя, ничего не видя за какой-то гранью боли, все же выполняешь. Не было слышно и стука падающего тела, который обязательно следует за этим вздохом.
