Михаил Кликин - Чистилище. Охотник

– Не понимаю, на что ты рассчитываешь, – сказал Кирюха, помогая Тагиру перебраться через ствол поваленной березы и забирая у него свой автомат. – Но еще больше не понимаю, почему Борис велел нам идти с тобой.

– Тихо! – сказал вдруг Иван и вскинул руку.

Все замерли.

Иван потянул ноздрями воздух. Шагнул вправо. Наклонившись, заглянул под куст можжевельника и вытащил на белый свет грязную звериную тушку – то ли волчонка, то ли барсука.

– Мишка, – сказал Иван.

– Не может быть, – Максим подошел ближе, перевернул мертвого зверя. – Точно, он!

Это был пёс из своры Гоши Ермолова. Он пролежал под кустом несколько дней – потому Иван его и учуял. При жизни у Мишки был добрый нрав, он не ко всякой охоте был годен. Но сейчас Мишка скалился, а открытые побелевшие глаза делали его страшным.

– Наткнулся на острый сук, – сказал Иван. – Пробил себе грудь. Не представляю, как надо бежать, чтобы это случилось.

Дальше все шли молча, держали оружие на изготовку. Лес сделался реже, выше, чище.

Иван опять потянул ноздрями воздух. Покачал головой.

– Что? – тихо спросил Максим.

– Мертвечина, – отозвался Иван.

Через три минуты запах почуяли все. А через минуту Федька Гуров увидел след мута – широкий отпечаток босой ступни, отдаленно похожей на человеческую, но куда более широкую и длинную, плоскую и с когтями. С растущего рядом ивового куста Федька снял длинный волос. Показал его охотникам.

– Лешак, – предположил Иван.

Максим пожал плечами. А Тагир озвучил то, что боялись произнести остальные:

– Ламия.

Отвратительный запах вывел охотников к месту, где поваленные деревья образовали практически непреодолимую преграду. Здесь следов было много, самые разнообразные: и отпечатки, и клочья волос и шерсти, обрывки одежды, кровь, поломанные сучья. Охотники уже догадывались, какая судьба постигла отряд Вовы Самарского, но, чтобы убедиться в своих подозрениях, они решились обыскать завал. Делать это надо было как можно скорей, пока не объявился хозяин огромной берлоги, кем бы он ни был – обычным мутом-лешаком или Ламией.

Найти вход в логово не составило труда – площадка перед ним была плотно утоптана, а пространство вокруг было усеяно свежей, не успевшей еще подсохнуть землей.

– Может не надо? – заныл Юрка, наблюдая, как товарищи оттаскивают тяжелые ветви, закрывающие вход. – Давайте уйдем отсюда поскорей.

Иван выволок из кучи перемазанный глиной, но на вид вполне целый автомат, ладонью, как мог, отчистил его, стер грязь с цевья, нашел на нем вырезанный знак – косой крест в квадрате. Объявил для всех:

– Вовы Самарского. – Голос его дрогнул. – Похоже, не ушли они далеко.

Он встал на колени, заглянул в нору.

– Медина там, – уверенно произнес Тагир. Он, кажется, вознамерился сам ползти в логово Ламии. Но Федька остановил его, мягко взял за руку:

– Я поищу её.

– Пойдешь после меня, – сказал Иван и обернулся к товарищам: – А вы оставайтесь здесь. Шумите, если что. Но я не думаю, что мы задержимся. Там, похоже, просто нечем дышать.

Он угадал: вонь в берлоге стояла такая, что его тут же вырвало, несмотря даже на то, что он предусмотрительно заткнул ноздри подобранными желудями. А вот Федька держался молодцом – только побледнел сильно.

Первый труп они увидели в трех метрах от входа. Он висел на сосновом стволе, нанизанный на два обломанных сучка – один насквозь пробил тело, другой пронзил бедро. Иван так и не понял, кто это был: лицо покойника жутким образом распухло, а от одежды мало что осталось. Еще два тела обнаружились впереди – они были почти полностью присыпаны землей.

– Эдик, – сказал Иван, стараясь поменьше глотать вонючий воздух. – Второго не могу узнать.

– Это Зелимхан, – сказал Федька. – Из «западных».

– Похоже, она их всех тут собрала, – пробормотал Иван. – Устроила «стол», как мы ей всегда устраивали. И даже ковчег свой сделала. Как мы делали…

В берлоге оказалось довольно просторно – кое-где можно было вставать во весь рост. «Потолок» был не сплошной. Сквозь наваленные ветки и сучья пробивался свет. Местами дыры были такие, что через них на волю мог бы протиснуться взрослый человек. Однако во многих углах таилась густая тьма, поэтому оценить истинные размеры убежища было непросто. Впрочем, уже было понятно, что внутри оно гораздо больше, чем кажется снаружи. Чтобы обыскать его всё, потребовалось бы непозволительно много времени.

– Ищи оружие и патроны, – велел Иван Федьке.

Они торопливо, метр за метром, обшаривали берлогу, натыкаясь на трупы людей и животных – некоторые были разорваны на куски; эти мерзкие ошметки висели на острых сучьях – так белки иногда сушат грибы на зиму.

Они не обратили внимания на тихое шуршание, раздавшееся за их спинами. В берлоге были слышны все звуки леса – и трепет листвы, и гул ветра, качающего вершины елей, и птичьи трели, и перестук дятла. Можно было даже разобрать разговор Юрки и Максима: они беспокоились о товарищах, скрывшихся в логове Ламии; Юрка всё спрашивал, не пора ли уходить; Максим говорил, что надо выждать еще минут пять, а потом он лично полезет в нору.

Шуршание за спиной сделалось громче. Теперь было ясно, что доносится оно из темноты, сгустившейся в одном из узких отнорков. Но Федька не обратил на него внимания, решив, что это копается в сухой листве какой-нибудь мелкий зверек или крупный жук, привлеченный трупным запахом. А Иван был слишком занят, вытаскивая из задубевшей от крови сумки обойму охотничьих патронов двенадцатого калибра. Сумка принадлежала Мишке Толстопалову; сам он свисал с потолка, у него не было обеих рук и одной ноги. Возможно, Ламия сожрала их. А может, нанизала на сучья где-то поблизости. Иван боялся, что изуродованное тело Мишки свалится прямо на него; он смотрел в мертвый глаз, похожий на гнилое яблоко, и продолжал копаться в сумке, когда что-то коснулось его ноги.

Он не закричал и даже не вздрогнул.

Почему-то Иван решил, что Тагир оказался прав и его дочь жива – это она выползла из темноты на шум, ткнулась охотнику в ноги, словно слепой щенок. И засипела.

Он обернулся, опустил взгляд.

Но это была не девочка…

38

Картофельное поле располагалось в четырех километрах от окраины деревни – дальше находились только участки под лук. В этой местности вообще было трудно найти незаболоченный, сравнительно большой и плодородный кусок земли, свободный от деревьев или валунов, в достаточной мере согреваемый солнцем. Обычно землю приходилось отвоевывать у леса. Небольшие огороды, конечно, имелись почти у каждого дома. Но общественных плантаций было совсем не много. Выращивали на них в основном рожь и коноплю, но иногда Совет решал засеять часть площадей картошкой, луком или капустой. За посадками приходилось круглосуточно следить, слишком много водилось в окрестных лесах желающих полакомиться дармовым угощением. Даже ночью на каждом поле дежурили по два сторожа. И почти каждый день на сельхозугодья выходили рабочие, в основном дети и бездетные женщины. На тощей земле в условиях короткого прохладного лета собрать урожай можно было только при тщательном уходе за посадками. Не польешь вовремя, не подкормишь, не прополешь хотя бы три раза в короткий сезон, не соберешь вредителей – считай, всё пропало.