Школа боевой магии. Том 1 - Антон Кун
Я помог ей сесть на крыльцо и спросил, про какую надежду она говорит?
Агафья Ефимовна ласково посмотрела на меня, будто я её сын родной, и усадила меня рядом.
Конечно, мне нужно было идти на занятия, наверняка все уже там, но как уйти, как бросить женщину, когда она такая расстроенная?
– Которая хоть? – спросила Агафья Ефимовна.
– Тёмненькая, – ответил я и почувствовал, как в душе запели райские птицы.
– Маринка, значит… – тихонько произнесла Агафья Ефимовна, потом покачала головой и начала негромко рассказывать: – Когда они пришли к нам в село, я сразу поняла, что не добрые это люди. Чутьё у меня… А она красавица, все по ней сохнут… Вот и братья попали под колдовские чары. Всё вокруг пришлой хвосты распускали да промеж собой кобенились. Поздно я поняла, что это Морана была! Ох, поздно. Родителей к тому времени не стало, да полселения вымерло. А как поняла, то пошла в кузню к брату, взяла огонь да подожгла дом, где поселились пришлые. Хотела всё вокруг спалить, очистить пламенем, но Радим не дал. Подрались они тогда с Гришей. Гриша-то на мою сторону встал. А Радим ушёл с ведьмой с этой, с Мораной. Маринкой она представилась, когда они только пришли. Представляешь? Маринкой! Напоследок ведьма прокляла нас с Гришей, что увидим мы гибель мира. Да только Перунов огонь сказал, что в самом конце появится человек, который бросит вызов Моране и победит её в честном бою. И будет этот человек чист душой.
Я долго просидел рядом с Агафьей Ефимовной. Много чего она мне рассказала. Кое-что из этого полная чушь. Получалось, например, что они с Григорием Ефимовичем живут уже по полторы тысячи лет! Чего только расстроенная женщина не придумает.
Но самое главное, я теперь знал, как зовут мою фиалковоглазую – Маринка, Марина, Мариночка. Я готов был повторять это имя снова и снова. И пофиг на Морану, сказки это.
Когда, наконец, я смог оставить Агафью Ефимовну и отправиться на занятия, прошло немало времени. Занятия были уже в самом разгаре. Народ учился стекать с острия атаки. Они работали в тройках, все, даже кадеты, и только Арик с Ильёй тренировались вдвоём.
Суть тренировки, насколько я успел понять, заключалась в том, чтобы увидеть направление атаки и сместиться по косой линии, как по стороне треугольника, острый угол которого и есть остриё атаки. Получалось, чем сильнее атака, тем легче с неё стечь, главное, успеть. А если не успеваешь стечь, к примеру, атака внезапная и короткая, то достаточно увидеть внутри себя, как стекаешь с острия, и тогда удар пройдёт по касательной, и ущерб будет меньше.
Боря глянул на меня и хмуро спросил:
– Где был?
Я промолчал. Не мог же я всем тут рассказать, что успокаивал нашу кухарку. Понятно, что воспримут, как отмазку. Причём отмазку так себе.
Не дождавшись от меня ответа, Боря спросил:
– Куда идти – знаешь?
Понятно куда, в комнату наказаний.
Я развернулся и пошёл. Конечно, я как бы и не очень виноват, не мог же я бросить Агафью Ефимовну. И прикрываться женщиной тоже не мог. Поэтому спокойно принял свою судьбу.
Артём догнал меня уже у самой комнаты наказаний. И когда открывал дверь, сказал:
– Зря ты опоздал. Там и так сейчас обстановка напряжённая, а тут ты ещё.
– А что я? – пожал я плечами. – Я тут ни при чём.
И спокойно направился к цепям. И так же спокойно протянул Артёму руки. Я абсолютно не чувствовал своей вины и в то же время готов был принять наказание, потому что оно справедливое – на занятие-то я опоздал.
Он с некоторой неуверенностью взял наручники, наверное, вспомнил, как они отцепились в прошлый раз. Мы с Артёмом посмотрели в глаза друг другу, и он решительно защёлкнул их на моих запястьях. Подождал немного и пристегнул ошейник.
И снова, едва он подошёл к двери, как наручники и ошейник расстегнулись. Сами. Словно не желая наказывать меня.
Артём совсем не удивился. Он кивнул и сказал, что хоть и без цепей, но я должен буду пробыть тут некоторое время, иначе дисциплину держать сложно будет.
Я не протестовал. Потому что по большому счёту Артём был прав. Я тут же сел на пол, показывая готовность отбыть положенный срок.
– Я не буду тебя закрывать, – сказал Артём напоследок. – Но ты не выходи пока, хорошо?
Я кивнул. Я всё понимал. Надо, так надо. Всё справедливо – я действительно нарушил дисциплину, но я не мог поступить иначе.
Артём вышел, а я вспомнил Марину, как она в коричневом клеёнчатом переднике и в жёлтых резиновых перчатках протирала пенной губкой грязные тарелки, окунала их в воду и перекладывала в соседнюю раковину, где её рыжая подруга ополаскивала тарелки уже чистой водой и складывала в сушилку для посуды.
Воспоминания были сладкими. Я смаковал каждое её движение, вспоминал каждую чёрточку, выбившуюся из-под косынки прядь, завернувшийся край одной перчатки, то, как Марина стояла, перенеся вес тела на одну ногу, а вторая нога касалась пола только носочком.
Немного царапало то, что Марина не увидела меня. Она просто не обратила на меня внимания, но я-то её увидел!
Я признался сам себе, что всё время беспокоился, как она там, в подвале. А после того, как нашёл Арика, беспокоился ещё больше. Ведь она такая нежная, такая хрупкая…
Дверь открылась. Вошёл Григорий Ефимович.
Я растерялся. Подскочил и тут же постарался спрятать свои чувства и мысли, потому что они очень личные – я опустил голову и скривил рот, чтобы стереть с лица блаженную улыбку.
Григорий Ефимович, казалось, не обратил внимания на мои старания. Он постоял немного на пороге, а потом прошёл к столу.
– Извини, – сказал он. – Другого стула здесь нет.
– Ничего, – ответил я. – Мне и так норм. – И сел, где сидел, только развернулся к Григорию Ефимовичу лицом.
После того, как я справился со своими чувствами, мне стало интересно, что он скажет. Ведь рассказывая про двух братьев и сестру, он нам соврал. Конец у истории был не такой оптимистичный. И с другой стороны, если он соврал нам в той истории, то где гарантия, что он не врёт в остальном?
Короче, больше я ему не верил.
Григорий Ефимович негромко сказал:
– Спасибо, что не оставил мою сестру.
Я пожал плечами, мол, всё ок, не надо благодарностей.
– Она очень болела и сильно переживала, когда Радим
