Закон Выброса - Силлов Дмитрий Олегович sillov
– Как всегда, все в одно рыло, единоличник, – проворчал Рудик, закидывая за спину «Вал». – Ладно, пойду попробую спасти планету.
И, ловко выпрыгнув из «галоши», побежал следом за Данилой.
Фыф с сомнением посмотрел на свой ультрамаленький автомат Sig Sauer, понимая, что особого толку от него не будет. Оставались еще трофейные «смерть-лампы» пистолетного типа, но для шама они были слишком громоздки и тяжеловаты.
– Зато, если что, ментально ты можешь долбануть не хуже, чем из гранатомета, – улыбнулась Настя, словно прочитав его мысли.
– И то верно, – усмехнулся шам, которого улыбка кио странным образом приободрила. «Не хватало еще и правда влюбиться в эту танталовую красавицу», – подумал Фыф и поспешил перелезть через борт «галоши», подальше от искушения и собственных мыслей о том, что, может, Снайпер и не соврал, ибо какая-то «химия» между ним и Настей определенно появилась. И уже когда перелез, спохватился:
– А ты?
– А я, пожалуй, коль такое дело, отвлеку этих уродов, – жестко сказала кио. – Ишь чего задумали, землю располовинить.
Фыф ничего и сказать не успел, как транспорт «мусорщиков», управляемый Настей, взмыл вверх. Да и успел бы – толку-то? Кио девушка своевольная, слушать по-любому не станет и все равно по-своему сделает.
Так что шам лишь вздохнул и побежал в сторону леса.
* * *– Долго еще?
Геращенко был зол как никогда – и больше всего на себя. Ученый слегка наврал – все-таки прилетевшие транспортники увезли раненых и убитых. Пилоты предлагали и остальным погрузиться в «вертушки», но полковник послал их семиэтажным, чтоб лучше дошло, и вертолеты улетели.
Оставшиеся три десятка бойцов быстро выгрузили из тентованного «Урала» неведомую хрень и помогли ученым ее собрать. Хрень напоминала большой телескоп, к которому толстыми проводами был подсоединен черный гроб – видимо, аккумулятор. Сейчас телескоп был направлен на бункер, но ученые все еще колдовали над ним. По ходу, настраивали.
– Минут десять, – буркнул один из них.
– Твою ж налево…
Геращенко смачно сплюнул себе под ноги.
В «телескоп» ученых он не верил и сейчас спрашивал себя, какого хрена он не отдал команду парням грузиться в «вертушки». Хотя спрашивать было нечего, и так ясно. Природное упрямство. Первый раз смог его пересилить, ушел – и выжил. А сейчас как нашло что-то. Не уйду, и все тут! Технику потерял, от личного состава неполный взвод остался, а это значит, большие звезды с погон точно слетят. И с должностью тоже можно попрощаться. И со службой – как пить дать на пенсию культурно попросят уйти. И как дальше жить? Как самому себе в глаза по утрам смотреть, брея рожу перед зеркалом? Другим такое по фигу, ну отправили на заслуженный отдых, и зашибись – прощай армия, здравствуйте рыбалка, друзья, интернет до пяти утра и дешевые шлюхи по воскресеньям.
Но все это было не для полковника. Лучше сдохнуть, чем каждый день всю оставшуюся жизнь просыпаться с мыслью, как жидко оконфузился в Зоне и пацанов положил ни за что. Понятное дело – если у ученых ничего не выгорит, скорее всего, обратно до кордона никто живым не дойдет: вояки не сталкеры, которые умудряются месяцами выживать в этих проклятых местах. Скорее всего, все тут и останутся навеки – или в аномалиях сгорят, или осядут в желудках мутантов. И их командир вместе с ними. Ну и плевать, в общем то. Так лучше, чем на пенсии мучительно пытаться забыть то, что никогда не получится стереть из памяти.
Из задумчивости его вывел голос ученого:
– Мы закончили.
– Ну и? – мрачно спросил Геращенко.
– Сейчас прогреется модуль запуска, и приступим. Две минуты – и от бункера ничего не останется.
– Хорошо, если так, – проворчал полковник.
Его не покидало предчувствие, что все еще не закончилось. То ли от проклятого ученого еще какие-нибудь сюрпризы из-под земли вылезут, то ли Зона что-нибудь каверзное подкинет – ей это как два пальца об асфальт. Сталкеры называют это «чуйкой», и сейчас она у полковника прям звенела внутри, будто он проглотил старый советский будильник, и тот, не дойдя до желудка и застряв в пищеводе, принялся тарахтеть где-то в районе «ложечки»…
А еще Геращенко вдруг нестерпимо захотелось обернуться. Глупое, дурацкое, несолидное для начальства желание крутить башкой ни с того ни с сего – но полковник не стал противиться, зная, что на войне и в Зоне случайностей не бывает.
И обернулся – как раз вовремя.
Все его бойцы были сосредоточены на закрытых люках, чтоб, если оттуда опять какая-то пакость полезет, сразу встретить ее свинцовым ливнем. Даже те раздолбаи, что должны были за внешним периметром смотреть, тоже на люки косились.
И, конечно, никто из них не смотрел в небо.
А зря.
Бесшумная летающая хрень была похожа на стальной лапоть, приближающийся довольно стремительно. И, если б Геращенко не обернулся, очередь разрезала бы его пополам. Но за секунду до того, как ствол, высунувшийся из-за невысокого борта «лаптя», заморгал еле видимыми вспышками, полковник успел упасть лицом в грязь.
Вовремя!
Пуля лишь рванула ворот камуфляжа и обожгла загривок, но от этого еще никто не умирал.
А вот одному из ученых, возившихся возле «телескопа», повезло меньше.
Пули, предназначавшиеся полковнику, разворотили работнику науки задницу. Жутко, в клочья. Во все стороны полетели куски мяса и крови. Ну да, из пулемета полуоболочкой самое то работать по пехоте – и эффективно, и эффектно. И что за машинка с «лаптя» колошматит, тоже понятно – не иначе «Барсук», снабженный прибором малошумной стрельбы. Потому бойцы на звук не сразу среагировали и стрелять по воздушной цели принялись, лишь когда она, заложив крутой вираж, уже летела обратно.
Полковник лицо из грязи вынул сразу как упал и потому все видел в деталях одним глазом – второй был плотно залеплен жидкой глиной. Геращенко глаз протер, быстро поднялся…
Так, бойцы вроде все целы – и это хорошо, их и так мало осталось. Ученый, словивший очередь пятой точкой, тоже, но это ему скорее не повезло, чем наоборот. На войне пуля в булку вещь неприятная, но в основном излечимая – санинструктор, не отходя от огневой точки, плоскогубцами свинец достанет, матрацным швом полушарие заштопает, пару недель поспишь на брюхе, и можно дальше в окопе штаны просиживать. А вот если пуля прямо в дуло прилетела и нет возможности срочной эвакуации, то лучше товарища по оружию лечить радикально, сразу от всех болезней разом, чтоб сам не мучился и бойцов воплями не деморализовывал. Ибо от такого ранения обезболивающие помогают очень условно, кровотечение в полевых условиях остановить невозможно, и даже самые стойкие орут так, что лучше реально человеку помочь раз и навсегда. Чисто из чувства милосердия.
Ученый пока не орал – часто при обширных ранениях охреневший мозг подвисает от обилия фатальной информации и не сразу доводит до хозяина всю гамму ощущений. Потому работник науки пока что лежал на боку и смотрел на полковника глазами, полными надежды. Такое Геращенко не раз видел у тех, кто поймал тушкой подарок войны, но еще не осознал, насколько роскошный. Вроде б чего проще – взгляд опустил, да и посмотрел, что там и как.
Но нет.
Страшно даже самым отважным, особенно в первые секунды после того, как почувствовал тупой удар в тело и горячую влагу в районе того удара, толчками вытекающую из тебя наружу. Потому человек неосознанно ищет глазами того, кто скажет правду, а лучше соврет, если все плохо. Ибо на фиг не нужна та правда тому, кто уже о ней догадывается, но боится принять…
– Все же хорошо будет, правда? – срывающимся голосом спросил раненый. – Там же ничего страшного?
Полковник стряхнул с ресницы остатки глины, глянул повнимательнее.
Надо же. Человека почти напополам разорвало, там не просто задница в лоскуты, там от таза одни крошки и из разорванных штанов что-то торчит, похожее на осколок позвонка. Понятно, почему ученый еще не корчится, словно на раскаленной сковородке, – наверняка свое тело ниже ранения просто не чувствует, так как позвоночник разорван.
