Владеющий - Михаил Злобин
Я же с луками обращаться не умел и вовсе. Поэтому в качестве вооружения я себе избрал малопопулярную, но отнюдь не менее эффективную пращу. В Аду, между прочим, это было одно и самых ходовых приспособлений, которые грешники умели делать даже из друг друга. Я опущу все эти нелицеприятные подробности о том, с какого именно места бралась шкура для ложа, и каким образом можно было вытянуть жилы из поверженного врага, чтобы они остались пригодными для использования в качестве петли и свободного конца с узлом. Суть от этого не поменяется. Я мог прицельно запустить практически любой снаряд на двести-триста метров, невзирая на различия в габаритах и весе пули.
Но это я, а вот остальные… Собственно, в этом и кроется секрет непопулярности такого простейшего приспособления среди аборигенов. Все дело в том, что оно требовало невероятно долгой практики и тренировки, даже в сравнении с луками.
У меня на оттачивание этого навыка были тысячи тысяч лет. И пусть не так часто мне подворачивалась возможность завладеть этим оружием в Преисподней, но в масштабах вечности мой опыт был столь колоссален, что о нем смертные этого мира не могли и мечтать. А потому подавляющее большинство стрелков этого мира отдавало предпочтение более простому в освоении луку. Пусть он и был несоизмеримо сложнее в технологическом плане, но зато и не требовал настолько долгого освоения.
Вообще, Мэтр Харма сразу же определила всех воздушников в стрелков, а потому распорядилась снарядиться соответствующим образом. А когда я впервые пришел на занятие без видимого дальнобойного оружия, наставница сразу же попыталась растоптать меня и уничтожить. Но стоило мне невозмутимо размотать повязанную на запястье пращу и продемонстрировать ей, как она сразу же успокоилась. Косилась изредка, правда, пытаясь оценить уровень моей меткости, но когда я разбил пять пустотелых глиняных шариков подряд, залепляя их соперникам прямо в головы, ее столь пристальное внимание ко мне заметно ослабло. Видимо, она удовлетворилась моей меткостью и сноровкой.
На учебном поле боя, тем временем, ситуация начинала меняться. Причем, не в нашу пользу. Белая команда, которой мы противостояли, медленно, но верно прожимала наш фланг. С нашей стрелковой позиции это было прекрасно видно. Однако судя по тому, что возвышающийся на голову над остальными подростками Астал не спешил ничего предпринимать, у него был на этот счет какой-то свой план.
Великана вообще на занятиях Хармы слушались беспрекословно все, даже дети аристократов. Его огромный ратный опыт было глупо отрицать, раз уж сама Мэтр без всяких экивоков признала едва ли не равным по тактическому мышлению. Поэтому я особо не беспокоился за судьбу отряда и не сомневался в нашей победе.
– Что вы там копошитесь?! – Надрывалась наставница, костеря команду соперника. – Собрались и ударили! Хватит ползать, как беременные улитки! В реальной схватке Аль’сура не оставили бы от вас даже мокрого места! Позор! И вы еще смеете называть себя Аколитами?!
Да-да, именно так проходили абсолютно все тренировки у Хармы. От начала и до самого конца она кружила разъяренной фурией, и плевалась едким ядом в каждого, кто по ее мнению делал что-то неправильно. Особое удовольствие мне доставляло смотреть на лица высокорожденных детишек, которые к подобному отношению были вообще непривычны. Их лица то и дело вытягивались, густо краснея, когда они слышали в свой адрес отборную солдатскую ругань. Харма поносила всех, невзирая на возраст и происхождение последними словами, если считала, что он сделал что-то неверно.
И самым прекрасным было то, что возразить против такого обращения к их важным персонам не могли даже аристократы. Во-первых, слово любого Мэтра в стенах Дивинатория было законом для всякого Аколита. И если наставник сказал, что ты хромой калека с руками, торчащими из задницы, то так оно и есть. Во-вторых, обязанность посещать такие занятия возлагалась на каждого учащегося императорским эдиктом. А это значило, что выступая против Хармы, гипотетический оскорбленный Аколит выступает и против самого императора. Поэтому юные дворяне скрипели зубами, цедили злобным шепотом ругательства и за глаза поливали Мэтра тоннами отборной грязи. Но открыто перечить учителю не решался никто.
На поле боя, тем временем, ситуация начинала принимать совсем уж опасный для нас оборот. Отряд Белых настолько глубоко вклинился в построение, что начинал создавать реальную угрозу для целостности наших рядов. Соперники будто почуяли свою близкую победу и многократно усилили натиск. Дело для нашей команды начинало откровенно пахнуть керосином, потому что если наш строй сломают, то это будет конец всему.
Но Астал, как оказалось, контроль над ситуацией не терял и специально заманивал клин сопернического отряда поглубже в наши шеренги.
– ДАВА-А-АЙ! – Оглушительный рев воителя, похожий на взрыв артиллерийского снаряда, пронесся над ареной, заставив присесть от неожиданности некоторых Аколитов.
И после этой команды обстановка на песке начала неумолимо меняться. Белые, увязшие в нашем построении, не успели понять, как оказались отсечены от основной массы своих товарищей. Их оттеснили с двух сторон, отщипнув словно кузнечными клещами. Причем, все было подстроено так, что с одной из сторон в строй Белых с неистовством разъяренного бизона влетел сам здоровяк Астал.
Узел пращи кнутом свистнул над моей головой, и долей секунды позже глиняный шарик разлетелся пыльным облачком, столкнувшись со шлемом одного из соперников, который набрался храбрости атаковать здоровяка. Юнец бросил в мою сторону испепеляющий взгляд, но из схватки дисциплинированно вышел. Сорвав белую повязку со своего рукава и вскинув ее вверх, он отправился укреплять свой организм физическими упражнениями. Мэтр Харма всех условно поверженных заставляла бегать, кувыркаться, отжиматься и приседать. Чтобы к следующему раунду они были такими же уставшими, как и их товарищи, которые отстояли в сражении
