Дуглас Хьюлик - Свой среди воров
Я вовремя перехватил руку Птицеловки, извлекшей свой длинный нож. Птицеловка уставилась на меня, дернулась, и я покачал головой – не надо. Джелем даже не посмотрел в нашу сторону.
– Твоя защита остановила бы мою гостью? – спросил я.
Джелем погонял во рту зерно.
– Ее-то? – Он показал на убийцу. – Скорее всего, хотя я не удивлюсь, если окажется, что ее убили раньше и принесли сюда. Труп легче сделать невидимым, чем живого. Если же ты имеешь в виду того, кто ее подвесил… Нет. Думаю, твой неизвестный благодетель отмахнется от моих чар, как от комара.
– Так я и знала, – встряла Птицеловка. – Мы сами справимся.
Я отпустил ее руку. Она вложила кинжал в ножны, отошла к окну, растворила ставни и уселась на подоконнике.
– Ты сказал – «благодетель», – обратился я к Джелему.
Он кивнул, нарезая круги вокруг Урок.
– Кто же еще? Поверь мне: если бы этот человек желал тебе смерти, ты был бы мертв.
После этих слов мы надолго замолчали. Джелем продолжил заниматься подвешенным трупом, временами останавливаясь и что-то напевая на родном языке. Птицеловка дулась на подоконнике. Я заметил, что она то и дело подавала мелкие знаки: сигналила своим людям и принимала доклады. Удваивала охрану, как пить дать.
Я размышлял над очередной шарадой. Зачем убивать Клинка и устраивать цирк с подвешиванием тела посреди комнаты, когда можно было просто пырнуть убийцу ножом и сунуть мне под дверь записку? Эффект тот же, усилий на порядок меньше. Очевидно, это было не предупреждением, а уведомлением. За мной не только следили, но и обладали силой, которая мне не снилась. Но если они так могущественны и щеголяют мощью, то не силен ли настолько же тот, кто охотится за моей головой? Заколдованная веревка была скверной штукой, но вдруг она для них – сущий пустяк?
Я снова посмотрел на Урок. Зачем вообще нанимать Клинков, чтобы прикончить меня? Если хозяин Тамаса и Урок так же могуч, как и мой благодетель, то почему я еще жив? И почему они оба, кстати спросить, интересуются моей скромной особой?
Я положил руку себе на лоб, а другой полез за ахрами. Но остановился. Нет. Сколько бы я ни съел, ахрами не прибавит ясности ума, хоть и не даст уснуть. Голова и так лопалась от мыслей, которые не складывались в стройную картину. Искать сейчас ответы на бесчисленные вопросы – все равно что пытаться пройти лабиринт с завязанными глазами. Мне нужно поспать. Почти до боли необходимо.
– Сколько еще ждать, пока ты ее опустишь? – спросил я Джелема, уже заваливаясь на кровать.
– Трудно сказать, – отозвался джаниец. – В любом случае – долго.
– Ты говорил, что заклинание можно снять.
– Как и всякий замок отомкнуть, но я же не стою у тебя над душой в темном переулке и не хватаю за локоть?
– А где же мне, черт побери, тогда спать?
– Я полагаю, что не здесь, – сообщил Джелем, возвращаясь к трупу. – Мне не нужны зрители, а тебе – находиться здесь и смотреть на кое-какие вещи, которые я буду делать, чтобы ее опустить. Ты живешь поиском – значит, найдешь и ночлег.
Место и не было проблемой, другое дело – безопасное место. Но Джелем был прав: мне не хотелось думать о снах, навеянных его действиями.
Я поглядел на Птицеловку Джесс.
– О нет, – заявила она. – Нет, черт возьми!
– Джесс… – начал я.
– Ты притягиваешь неприятности, как продажный Крушак – соколики! Нет, Дрот, даже не думай. К себе не пущу!
– Только на одну ночь. И потом, в каком-то смысле…
– Не смей! – вскрикнула она, соскальзывая с подоконника. – Не смей даже заикаться о том, что я перед тобой в долгу, или что это по моей вине тебе негде спать, или еще о чем! Твое убийство погубит мою репутацию, но я согласна, если ты сморозишь какую-нибудь глупость.
Мне пришлось утереться, поскольку я собирался сделать именно это, и взамен осведомиться:
– Мне кажется, тебе некого приставить ко мне на постоялом дворе?
Птицеловка прислонилась к стене и жалостно посмотрела на меня. Похоже, я все-таки сморозил глупость.
– Мне хватает отваживать Кентов от твоего дома, – возразила она. – Мне не нужна такая же головная боль в общественном месте, куда может явиться очередной Клинок, не говоря про Рот, которому и стена не препона. Ступай туда, где тебя не будут искать. Сейчас это вернее, чем целая армия Дубов.
Я кивнул. Она была права. Место, где не будут искать…
Я поднялся.
– Тогда я пошел.
– Так быстро? И куда же? – удивилась Птицеловка.
– Даже думать боюсь куда, – ответил я и вышел вон.
Массивная деревянная дверь распахнулась, едва я вторично взялся за молоток. Йосеф, если и был удивлен, виду не подал. Сестрин дворецкий лишь склонил голову и отступил в сторону, пропуская меня в дом.
– Рад снова вас видеть, сударь, – сказал Йосеф, и я переступил порог, невнятно буркнув что-то в ответ.
– Баронесса ожидает вас? – спросил он.
– А ты как думаешь?
Йосеф чуть улыбнулся и закрыл дверь.
– Должен ли я в таком случае доложить о вашем приходе?
– Да, валяй, – ответил я. – В конце концов, это не часто бывает.
– Истинно так, – отозвался Йосеф. – Позволю себе заметить, что мне очень приятно видеть, как вы заходите отсюда.
Сколько лет пролетело с тех пор, как я входил в этот дом с парадного входа? Это было еще до смерти Нестора. После случившегося мне было неловко входить в его дом как положено, но и лезть через садовую стену сейчас не хотелось. Наверное, я впервые за долгое время пришел и постучал, потому что явился за одолжением, а не ради вынужденной сделки.
В вестибюле я осмотрелся. Мало что изменилось: та же напольная плитка, те же настенные мозаики, тот же сад в арочном проеме. Я был готов увидеть моего шурина Нестора выходящим из бокового коридора с полураскатанным свитком для беседы о его новейшем толковании периода Регентства. Я коротко улыбнулся этой мысли.
Такого замужества от Кристианы не ожидал никто. А может, именно поэтому они и поженились. Эксцентричного дворянина ничуть не заботило, что его супруга – бывшая куртизанка, а зять, как выяснилось, – преступник. Более того, он плюнул на придворный этикет, заявив, что породниться с «джентльменом из тени» – «очень мило». Кристиана почти неделю убеждала его не приглашать меня на свадьбу, тем паче придворную, ибо это стало бы катастрофой для них обоих. В конце концов уломала, но я уверен, что он отчасти жалел – уж очень хотел насладиться скандалом.
Я зевнул и запрокинул голову. Высоко на стене стоял Релескои, Ангел-хранитель семьи Нестора, изображенный мозаикой из камня, мрамора и хрусталя.
Релескои был высок, с традиционно иссиня-бледной кожей, золотистыми глазами и светлыми власами. И со шрамом на левой щеке, который означал, что художник, как и семья Нестора, следовал учению Ахадейской секты. Ее адепты полагали Ангелов не божественными, а сверхъестественными существами; скорее слугами Мертвых Богов, нежели собственно божествами. У ног Релескои традиционно примостились лиса и лев пустыни. Перед Ангелом парил его символ – посох, обернутый знаменем со священными письменами.
Я снова зевнул.
– Славно ты помог Нестору, – похвалил я Ангела.
– Релескои – один из Ангелов Осуждения, – сказала Кристиана. – Боюсь, что не в его власти защитить от интриг и яда.
Я вскинулся и увидел сестру в лучах дневного света под аркой. Она была в льняном утреннем платье, простом и бесцветном, без рукавов. Мешковатое одеяние перехватывал изящный серебряный пояс. Волосы были небрежно подколоты парой серебряных шпилек.
– Как кстати для убийцы Нестора, – заметил я.
Кристиана вздохнула и шагнула в тень вестибюля.
– Надеюсь, ты пришел не ради старых обвинений. Если с ними, то ты знаешь, где дверь. Или стена.
Я хотел сказать гадость, но сдержался. Ругаться из-за смерти Нестора не было смысла, тем более сейчас.
– По мою душу опять приходили, – сообщил я. – Другой Клинок – в смысле, наемный убийца.
Кристиана выгнула бровь:
– И ты не хочешь меня за это убить? Вот это новость!
– Все гораздо хуже, – заверил я ее и рассказал.
Когда я подошел к финалу, она уже сидела рядом со мной на скамье и смотрела перед собой.
– Значит, про нас узнал маг, – проговорила Кристиана таким голосом, что холодная каменная скамья показалась теплой и мягкой.
– Про нас? Святые Ангелы, Ана! При чем тут ты? Это меня пытаются убить, а не тебя!
– В моей ливрее и за моей подписью! – подхватила сестра и повернулась ко мне. – За тобой хвоста не было?
– Уважь меня хоть немного.
