Дэвид Дрейк - Война

Ковач был невысок, коренаст. Крепкая шея, рубленые черты лица, курчавые темные волосы. Облик довершали холодно-прозрачные глаза, спокойно взиравшие на окружающий мир. Многоопытные хирурги из реабилитационного центра Флота на славу потрудились над Ковачем — на нем не осталось и следов ранений.

По крайней мере тех, что имелись когда-то на его теле.

— Пожалуйста, налево, сэр, — сказал сопровождающий. Он шагал вслед за капитаном, держась на один шаг сзади и немного сбоку, как и полагается хорошо выдрессированному псу.

«Хотя нет, — подумал Ковач, — это всего лишь половина правды. Внутри этого идеально работающего механизма, кроме мускулов, должны иметься и отменные мозги, иначе парень просто не попал бы сюда».

Дорогу им преградил корпус N93 административной части штаб-квартиры Флота на Тау Кита. Ковач не знал, что находится внутри. И не испытывал никакого желания узнать. Больше всего ему хотелось оказаться сейчас как можно дальше отсюда.

Мрачное серое здание отнюдь не походило на чиновничий улей. Бронированные двери скорее подошли бы хранилищу какого-нибудь банка; электронная система защиты выглядела гораздо сложнее той, с которой Ковач имел дело на космических кораблях; немногочисленный персонал действовал спокойно, без суеты, с большим знанием дела и был так же непроницаем, как и стерегущая вход администраторша.

— Пожалуйста, сюда, сэр. — Паренек остановился возле одной из неприметных дверей, жестом предлагая капитану войти. — Дальше я не могу вас сопровождать.

Ковач взглянул на своего спутника. Ему пришло в голову, что тот, пожалуй, пришелся бы ко двору в компании его «Охотников». Неплохой парнишка, лучше, чем большинство из тех, что к ним попадают. Роты штурмовиков постоянно нуждались в пополнении.

Капитан вздрогнул. Они нуждались в пополнениях, пока шла война, пока имелись хорьки, с которыми надо сражаться. Но война закончилась.

— Желаю тебе удачи, сынок, — сказал Ковач.

На дверной панели засветились синие огоньки, сложившись, в надпись «Тентелбаум — Специальный проект», вместе с тремя звездочками в круге — знак вице-адмирала.

Дверь распахнулась.

Сердце десантника болезненно сжалось, он вдруг вспомнил, что одет в драную спецовку, которую не успел сменить, когда на него как снег на голову свалился посыльный с приказом. Хотя, по правде говоря, его парадная форма тоже вряд ли бы подошла для встречи с адмиралом. На лице Ковача появилась недобрая ухмылка. Он одернул себя, собрался с мыслями и шагнул вперед.

Дверь за его спиной мягко закрылась, и капитан оказался в просторном и роскошно обставленном кабинете. За письменным столом сидел человек в штатском. Лет сорока пяти, крупнее Ковача, в отличной физической форме.

Капитан узнал его. Человек в кресле не был вице-адмиралом. Его фамилия была Грант, и это означало, что дело плохо.

Я надеялся, что он умер.

Грант вертел в руках голографический проектор, который казался игрушкой в его огромных лапах. После продолжительной паузы он поднял взгляд и оскалил в усмешке зубы.

— Что с тобой. Ковач? Ты выглядишь так, словно увидел приведение. Придвинь поближе кресло и садись.

Приглашение он сопроводил энергичным жестом. Затем Грант снова осклабился, и на этот раз его ухмылка не предвещала ничего хорошего.

— Думал, что я сдох, так?

Ковач молча пожал плечами и взялся за одно из кресел, стоявших у стены. Это оказалась не простая штучка. Твердая на вид поверхность кресла мгновенно принимала форму тела человека. Своим прикосновением Ковач включил магнитную подушку, и массивное кресло легко скользнуло по полу.

«Сохраняй хладнокровие. Постарайся понять, в какое дерьмо ты вляпался на этот раз и как выбраться отсюда».

Никто не любит иметь дело с гестаповцем. Хотя, если начистоту, то у штурмовиков тоже не густо с друзьями.

Всю противоположную стену комнаты занимал огромный топографический портрет — если ему верить, то вице-адмирал Тентелбаум был женщиной. Адмиральша в парадном костюме важно стояла на фоне бесчисленных звезд галактики. Наверняка устройство могло создавать и другие шедевры: адмирал Тентелбаум в кругу семьи, адмирал Тентелбаум на встрече с политиками, молодой лейтенант Тентелбаум на поле брани и так далее.

Хорошо бы узнать, что это за специальный проект?

— Работаете на адмирала Тентелбаум? — запустил пробную утку Ковач, устраиваясь в кресле.

— Просто позаимствовал ее кабинет, — спокойно ответил Грант. Он повернул проектор так, что панель управления оказалась перед Ковачем, и бросил десантнику чип.

— Давай! — последовал приказ. — Просмотри это.

Ковач сунул чип в приемник и включил-прибор. Капитан не испытывал особых переживаний по поводу того, что находится внутри. По правде говоря, после капитуляции хорьков он вообще ничего не испытывал.

Дата на послании была трехдневной давности, в тот день Ковач со своей ротой был еще в пути на Тау Кита. Под официальной шапкой появился портрет Ковача в фас. Затем портрет исчез, уступив место светящимся буквам приказа.

Картинка в воздухе замерцала, уступив место огромной порции бюрократической писанины, но Ковач уже не обращал на нее внимания. Он внимательно взглянул на сидящего за столом человека в штатском. Лицо Гранта оставалось абсолютно бесстрастным. Если тот и ожидал от бывшего капитана какой-то реакции на происходящее, то никак этого не показал.

Грант бросил на стол перед Ковачем пару майорских нашивок, два треугольника из соединенных друг с другом черных планок. Такие же треугольники, но только сплошные, полагались подполковнику.

— Отлично смотрятся на боевой форме, — сказал он. — Хотя, глядя на тебя, не скажешь, что ты большой любитель красоваться в форме.

— Мне больше не нужна форма. — Ковач высказал вслух то, о чем думал, когда вместе со своими «Охотниками» принимал капитуляцию у Первого Консула Халии. — Я увольняюсь, в запас.

Грант громко расхохотался.

— Черта с два ты увольняешься! Ты слишком хорошо умеешь воевать.

Проектор на столе все еще передавал информацию. Теперь это был послужной список Ковача вплоть до сегодняшнего дня. Краем глаза десантник заметил список полученных наград и благодарностей и поразился его длине. О каких-то наградах он помнил, о других начисто забыл. Все это не имело никакого значения.

Его семья — вот что имело значение. Пока у него была семья. Пока ее не вырезали хорьки.

А еще имело значение, что 121 — я рота обрубила больше хвостов у мертвых хорьков, чем любая другая во всей звездной пехоте. И воевал он не ради этих паршивых благодарностей.

— Твою мать, — внятно и отчетливо произнес Ковач. — Война закончилась.

Холодные голубые глаза Гранта чуть сузились и только.

— Ошибаешься. У нас есть враг, и очень серьезный враг. Это Синдикат, который воевал против нас лапами хорьков, используя халиан как пушечное мясо. Наш враг — это люди, которые стоят за всей этой войной.

Ковач выключил проектор. Список наград напомнил ему о слишком многих вещах, о которых он старался не вспоминать, по крайней мере днем, ночные кошмары не в счет. Высадки десантов и кровавые сражения; мирные жители чужих планет, которых ни Бог, ни звездная пехота, ничто и никто не могли спасти от халиан; ребята, которые умерли или, самое страшное, попали живыми в руки врага.

— Я не собираюсь… — начал было Ковач, но Грант перебил его:

— Мы создаем смешанные воинские подразделения из самых лучших солдат, наших и халиан, чтобы выступить против Синдиката. Ты ведь не пропустишь по-настоящему горячего дела, майор?

Грант снова оскалился. Он знал совершенно точно, как отнесется Ковач к предложению работать вместе с хорьками. Десантник скорее проткнул бы себя раскаленным прутом.

— Кроме того, — продолжил Грант, — что такой человек, как ты, будет делать на гражданке?

— Придумаю что-нибудь, — ответил Ковач, вставая. — Все. Я ухожу.

— Сядь!

В тоне, которым это было сказано, Ковач уловил знакомые нотки — он и сам часто так говорил. Такой тон означал, что, если приказ тотчас не будет исполнен, раздастся выстрел. Ковач посмотрел Гранту прямо в глаза и усмехнулся. И снова опустился в кресло.

— Скажем так, тебя пригласили сюда из-за твоего огромного опыта. — Грант говорил спокойно, но Ковач видел, как вздулись жилы на его бычьей шее. — Ты, как видно, знаешь, кто я такой и чем я занимаюсь. И если думаешь, что можешь просто повесить свою форму в шкаф и уйти, то глубоко ошибаешься.

«Но я честно заработал свою форму».