Игорь Алгранов - Никогда не играй в пятнашки
Новенькая сидела с другого края и спала. Так как Лара оказалась очень стройной, Складке и девушкам даже не пришлось тесниться на широком заднем сиденье в просторном салоне. Фёдор дал ей самый чистый из своих тулупов, валявшихся в кузове. Остальные ушли на упаковку Волка и Нанда. На дуги кузова Егорыч вместе с Ирбисом перед поездкой натянули прочный тент, прежде спрятанный в полых бортах, и, с учётом разбитого лобового стекла, сзади было в чём-то даже, пожалуй, комфортнее, чем в салоне. По крайней мере, холодного пронзительного ветра точно было меньше.
Ирбис нажал на кнопку автопоиска радиостанций на автомобильном приёмнике. Тот поморгал с минуту, ничего не нашёл и включил какую-то спокойную музыку со встроенного диска.
— Посмотри, как там наши раненые, — попросил Ир жену.
Надя обернулась и поглядела в окошко. В кузове было темно, и она посветила туда фонариком. Укутанные смотрящие лежали среди разного барахла, похожие на две гигантские сигары. Заметив лучик света, одна из «сигар», оказавшаяся Волком, выпростала могучую руку, приветственно помахала и подняла большой палец вверх.
— У них всё в порядке. Лежат, даже не мерзнут, — озвучила Надя жест приятеля.
Ир довольно кивнул и продолжил вглядываться в прорезь, колющую лицо ледяным холодом.
* * *Фермер Ковтун тяжко вздохнул.
— Вот, жена. Если так дальше пойдет — придётся на наш хутор в Дубровку перебираться.
Он пару секунд помялся на жёстком сиденье деревянного стула, как-будто это могло помочь в решении возникшей проблемы. Стул жалобно скрипнул, вроде как сочувствуя массивному хозяину.
— Там и подвал побольше, и забор повыше, и к Сологубиным поближе. А то эти переселенцы… Как бы чего не случилось. Каждый, кто мимо чешет, то на трактор, то на пикапчик косится из своих фургонов, слюни утирает. Ну вот скажи, зачем им трактор? Куда они на нём поедут? И доедут они дотуда?
Жена молча пожала плечами, продолжая суетиться у плиты.
— Стоим тут как сортир на большой дороге. Хорошо, у нас псы здоровенные. А вон, слышала, у Порхомяка увели-таки мотоциклетку. Да… Дела-а. Хорошо хоть жить не просятся. Куда там, городские… Чего они так испугались? И в глаза не видели этих тварей подземных, а драпают так, что ветер подымается. Ну и ладно, нам же лучше.
Ковтун в задумчивости поднес огромную стеклянную кружку с багрово-красным морсом ко рту, смачно отхлебнул и с грохотом поставил на обширный дубовый стол.
— А-а… Хороша клюква в этом году!
Жена его, Зоя, пока он говорил, приостановила суету, стоя облокотилась на кухонный стол у плиты и согласно кивала, но потом замерла, словно вспомнив что-то, и сказала вяло:
— Так вроде нашёл Порхомяк свой драндулет у Старой рощи? А, Стефан?
Стефан хмыкнул.
— Ага, остатки солярки в баке кончились — и бросили, дармоеды. А батарею он ещё весной с циклетки снял, всё хочет передвижную дальнобойную рацию наладить, приёмы-передачи чтобы лучше было, значится, устраивать. Толку от них… Теперь у нас, мать, как это… первобытно-общинный строй. Скоро в шкурах ходить начнём.
Зоя выпрямилась, подошла к плите и выключила газ под огромной кастрюлей с варевом для собак. У Ковтунов с топливом был порядок. Когда только начались эти странные события в городах, Стефан решил запастись горючим и за месяц заполнил огромные цистерны, зарытые в землю под гаражом для сельхозтехники. А газ он приспособился собирать на соседних болотах, приладил на грузовичок хитрую конструкцию с какими-то клапанами, насосом, баллоном и заборником, и регулярно ездил, заправлял. В Гнилой низине он придумал и соорудил сварную конструкцию над местом, где необычайно часто со дна с шумом выходил газ, и тот теперь скапливался в большом тяжёлом резервуаре, который Ковтун своими руками приладил на металлической ферме и снабдил крышей от непогоды. Оставалось только раз в неделю компрессором перекачать его в баллон. В общем, устроились как-то. Ещё он планировал перенять у соседа способ гнать топливо из картофельной ботвы, который тот держал в большом секрете. Но Ковтун делился с ним добытым газом и рассчитывал на взаимность.
— Ничего, — буркнул он сам себе под нос. — Договоримся, не чужие.
Женщина вздохнула, помешала варево в кастрюле большим половником и сказала, не оборачиваясь:
— Перебираться… А дом для кого оставишь? А гараж? А топливо? А запасы? Это на зиму-то глядя? Мы ж это всё за год не перетаскаем! И до посадок из Дубровки далеко шастать. И так в этом году половину только посадили. Сиди уж… Хорошо ещё, что Танюша и Славик с Катенькой из клеток своих поднебесных к нам перебрались, всё не так страшно, как вдвоём. Да и Ромовские все, беженцы эти, я думаю, проехали уже. Сколько военной техники за два дня прошло! Кто верхом-то сейчас пойдет, это пятьсот километров-то? И ездить народу давно не на чём. Так, штучный товар… Вот когда завалят Чингирскую магистраль, вот тогда всё — прощай цивилизация. Нечисть эта, люди говорят, вроде как большие города любит. Вон, тот же Порхомяк рассказывал, родственники у него под Хабаровском остались на хуторе ещё с парой семей. Так до сих пор — тихо, никто не трогает. Сидят, по радио перешёптываются. Авось и мы пересидим как-нибудь, Стефа. Не городские.
— Да я что, сам не хочу на дальний хутор. Так, мыслю вслух. — Стефан развёл руками, — конечно, добро не бросишь, нам этим жить. Ещё скажи спасибо, что правительству и прочим бандитам не до нас, далече мы. А на юге, говорят, нашего брата обирают до нитки, мародёрствуют кто ни попадя. Мерзавцы!
Фермер грохнул кулачищем об стол. Посуда на столе синхронно звякнула и одна из кружек завалилась набок.
— Тише ты, маленькую разбудишь! — зашипела на него Зоя.
Стефан примирительно поднял могучие руки кверху, помолчал, задумавшись в такой позе, потом опустил руки и продолжил:
— А как города все захватит падаль эта, она же к нам попрёт, а?
— Типун тебе на гарпун, Стефа! — замахала на него полотенцем жена. — Скажешь тоже. Хватит уж страху нагонять.
— А что, не слыхала, что Порхомяк по рации поймал? — спросил Стефан, понизив голос и оглянувшись. — Вот только с полчаса назад. Примчался ко мне, как бы за газом, а у самого глаза вращаются в разные стороны… Там, говорит, дед один из наших недалече от Ромова остался на хуторке, так он тоже с рацией, любитель. Так вот, Порхомяк и выдал мне, каких страстей ему тот порассказал. К нему двое пришлых нагрянули, мужик с бабой, наши, что ль, ровесники. Они у него бензином разжиться захотели, до Ликамска, значит, чтоб доехать, ну и про запас… Ну, он им чутка слил, не задаром, конечно… За кулёк патронов.
— И что?
— Они с Ромова из последних выбирались, уже после этой их… всеобщной эвакуации. Пожитки собирали-собирали, говорят, провозились и не успели. Выехали, значит, они на своей колымаге уж затемно из пустого города, и километров двадцать, говорят, отмахали в полном безмолвии, расслабились даже, и тут, говрят, на дороге такое увидали, что, грят, чуток не поседели.
Ковтун замолчал, отпил из кружки и крякнул.
— Да говори ты, не тяни уж! — рассердилась Зоя.
— Ну вот, грят, едут, едут, и тут из темноты фарами, значит, как выхватит толпу! И прям перед капотом уже! И, грят, не меньше сотни их там было, этих… бледных, и бредут они в сторону Ромова! Ручищи к ним как вытянут все, как присядут! Мужик этот, что с бабой со своей, значит, ехал, от страху — по тормозам, руль вправо крутанул, да так, что чуть не перевернулся, — и в поле! Благо там более менее ровненько было. Говрит, подвеску всю убил, когда в кювет съезжал, и потом километр, не меньше, по ковылю трассу объезжал. Хорошо — не заглох! Земля сейчас сырая… Портки, небось, выкинули потом на ходу, чтоб не воняли!
Фермер хрипло рассмеялся, затрясся всем своим мощным корпусом, снова заставив стонать крепкий стул. Жена быстро перекрестилась, прижала руки с зажатым в них полотенцем к груди и села на табурет у плиты.
— Что творится! Что творится! — запричитала она, раскачиваясь, как на поминках.
— Да ладно, не боись! — решил успокоить её Ковтун, вспомнив, что он мужчина. — Всё ж таки пятьсот километров. Авось не дойдут. И шли они в сторону Ромова. Правда, вот откуда они шли, эти-то нелюди?…
Зоя снова махнула на него рукой с полотенцем.
— Ладно, Стефа, чему быть, того не миновать. Поживём — увидим. А нам всё равно деваться отсюда некуда. А забор-то почини!
Фермер отмахнулся от её последней фразы, как от назойливой мухи, и вздохнул.
— Сам знаю, — он посмотрел в черноту за окном и передёрнулся. — Давай-ка, милая, собирай-ка на стол, ужинать пора, и так припозднились, — он, кряхтя, поднялся. — Пойду, позову детей.
А после ужина почищу шестизарядник, — мрачно подумал он.
* * *Коля Соль лежал на спине под кустом дикой калины и плакал. Он сильно дрожал от холода и кровопотери. Голый живот его был жутко распорот и темнел тремя глубокими рытвинами с пульсирующими выпуклыми красными подтеками от них, на шее зияла рваная рана, и вся жухлая листва вокруг была залита кровью. Смотрящий судорожно вдохнул ртом колючий воздух, скорчился от боли и с надеждой посмотрел на задачник, зажатый в слабеющей, измазанной спёкшейся кровью ладони. Прибор, под стать хозяину, был в плачевном состоянии. Разломанный пополам страшным ударом кого-то очень сильного, он вдруг подал признаки жизни, озарился голубым светом и неожиданно принял сигнал сразу от четырёх себе подобных. Вскричавший было от радости и восставшей из небытия надежды, Соль закончил крик воплем безысходности и боли — неубиваемый задачник выбросил снопик ярких искорок и умер так же внезапно, как и ожил, теперь уже навсегда. Вопль перешёл в хрип и кровавый кашель. А потом молодой израненный смотрящий потерял сознание.
