Филип Жозе Фармер - Пир потаенный

Среди них было слово «weraz» и слово «taknwaz». Я думаю, что они означают соответственно «человек» и «драгоценный предмет» или «драгоценность». Инг, Ивалдир и Ксокзаз общались между собой на древнейшем из германских диалектов. На языке, который дал рождение современному норвежскому языку, английскому, немецкому и его южно-немецкому (баварскому) диалекту, а до них — старо-скандинавскому, норманнскому, англо-саксонскому, старо-саксонскому, нижне-саксонскому языкам и так далее.

Другие внешне выглядели от пятидесяти до восьмидесяти лет. Я много узнал о каждом из них за то время, пока виделся с ними ежедневно в течение трех месяцев моей службы у них в качестве Глашатая. Один из них был евреем, родившимся в первый год нашей эры. Двое других, похоже, были монголами, но мне так и не удалось установить, к какой группе языков относился тот, на котором они говорили между собой. Четвертый был очень пожилой негр весьма импозантной внешности. Иногда он говорил сам с собой на языке, который, как я уверен, является прародителем всех диалектов банту в современной Африке. Пятый внешне был очень похож на американского индейца, но в его лице были выражены и характерные признаки монголоидов. Так что он вполне мог быть ольмеком из старой доколумбовой Мексики. Инг был вылитый портрет старого норвежца. Но, пожалуй, самым загадочным из всех для меня оставалось происхождение Ивалдира. Это был карлик с темной морщинистой кожей, с огромными широкими плечами, большой головой и выраженным эпикантусом[3]. Ноги у него были короткие и кривые, зато руки — длинные и невероятно мускулистые, с огромными корявыми ладонями, похожими на корни дуба. Длинные седые волосы спадали у него почти до пояса, а белая борода достигала колен. Он принадлежал к совершенно незнакомой для меня расе, но говорил на том же языке, что и Ксокзаз и Инг. Они, казалось, были очень близки друг другу, как люди, знакомые между собой целую вечность и перенявшие один от другого много общего.

Аи-не-на сказала:

— Итак, траур закончился. Но кресло все еще пусто. Кто займет место среди Великих?

Колеблющийся свет факелов играл на голых телах мужчин и женщин, стоящих на наклонном гранитном полу пещеры. Свет был слабым, однако я заметил, что женщина, стоящая сбоку от меня, покрылась «гусиной кожей». Может быть, это было вызвано ледяным холодом, царящим в пещере, а, может, напряжением и страхом, с которыми она ждала начала церемонии. Общее нервное напряжение, уже заметное до появления Девяти, внезапно резко возросло после первых слов Аи-не-ны. Хоть она и не сказала этого прямо, все поняли, что один из нас сейчас будет вызван, чтобы занять место среди Девяти.

Я насчитал сорок девять человек, включая себя. Во всем братстве было, безусловно, гораздо больше людей. Но, вероятно, с точки зрения Девяти, здесь сейчас были собраны все сливки элиты, самые серьезные претенденты на освободившееся место. Доктор Калибан стоял в шести-семи метрах слева от меня и чуть-чуть ниже. Мне он был хорошо виден. Я воспользовался новой паузой, чтобы еще раз внимательно присмотреться к нему. Это был действительно великолепный образец мужчины. В неверном свете факелов он более, чем когда бы то ни было, походил на статую, вылитую из бронзы. И все же он был далек от эстетических критериев, которыми руководствовались древние греческие ваятели. Какой бы Фидий, скажите мне, взялся бы ваять атлета со столь божественными пропорциями, наградив его при этом таким чудовищным генитальным аппендиксом? Ко всему, по неизвестной мне причине, член его сейчас находился в состоянии полуэрекции.

Статуя внезапно пошевелилась. Калибан перенес вес тела на левую ногу и, секунду спустя, слегка повернув голову в мою сторону, взглянул на меня краешком глаза. Я бы расценил такой взгляд как снисходительно-пренебрежительный. В углу рта затаилась едва заметная сардоническая улыбка, которая слегка приоткрыла его губы. Зрачки на мгновение полыхнули безумной огненной вспышкой, будто их изнутри осветило пламя взрыва. Но это была, скорее всего, чисто оптическая иллюзия, вызванная отражением пляшущего языка огня ближайшего факела. Я опустил глаза вниз и только тут заметил, что ненависть и немедленное желание убить Калибана привели мой пенис в возбужденное состояние. И еще я увидел, что в этом странном колеблющемся освещении, моя кожа приобрела тот же бронзовый оттенок, что и у Калибана.

Глаза графини Клары были устремлены на мой напрягшийся член. Я читал ее мысли так же отчетливо, как если бы думал сам. Сейчас она с недоумением спрашивала себя, как могло случиться, что все ее усилия оказались бесплодными, и тщетно искала причину того, что могло быть столь возбуждающим для меня в той ситуации, в которой мы все находились.

Глашатай вновь стукнул посохом об пол. Настолько резко и неожиданно раздался этот сильный звук, что почти все подпрыгнули на месте. Было впечатление, что сверху рухнул один из сталактитов. Я подпрыгнул тоже; я вообще очень быстро реагирую на все внешние раздражители, если только у меня нет какой-то особой причины сдерживать мои рефлексы. Калибан даже не вздрогнул. Он лишь злорадно улыбнулся, увидя мою реакцию. Затем Док отвернулся и перенес все свое внимание на центр пещеры.

Призвав таким образом к вниманию, Глашатай затем коротко объяснил, что требовалось от нас. Исключительно ввиду смерти Ксокзаза нам предстояло пройти обряд в присутствии других служителей. Для всех церемония будет происходить как обычно, кроме тех двух, кто выбран кандидатами на наследование кресла и шапки Ксокзаза. Если оба кандидата не удовлетворят требованиям Девяти, если они не выдержат испытаний, из присутствующих будут выбраны два других претендента и так далее. Но это произойдет гораздо позднее, так как испытание, которому будут подвергнуты оба избранных претендента, будет довольно длительным.

Снова нас обволокла тишина, будто мрак, притаившийся под сводом пещеры, набросил на нас свое удушающее покрывало. Девять, казалось, совсем забыли о нашем присутствии, унесясь мыслями в какую-то даль. Быть может, они вспоминали, когда в последний раз новичок занял место среди них.

Громкий крик Глашатая всколыхнул окружающую тьму:

— Лорд Грандрит! Доктор Калибан! Приблизьтесь! Пересеките Воды! Вскарабкайтесь по Дереву и предстаньте на Столе Богов!

Медленными шагами мы спустились к темному озеру. Вода в нем обожгла мне ногу ледяным холодом. Кровь, казалось, мгновенно застыла в венах и ноги задеревенели, потеряв чувствительность. Парестезия[4] поднялась выше и захватила ягодицы. Когда вода закрыла мои гениталии, пенис судорожно сократился, приняв минимально возможные для него размеры, а тестикулы, казалось, прыгнули вверх, под защиту мышц живота. Кишки превратились в лед. Нижняя часть позвоночника стала деревом, окунувшим свои корни в воды арктического океана.

Я вскарабкался по решетке из могучих дубовых балок до самого верха сооружения, но усилия нисколько не согрели меня. Подъем не отличался изяществом движений, так как после ледяной купели я чувствовал себя наполовину парализованным, и к тому же дерево от постоянной сырости покрылось густой пленкой скользкой слизи. Не знаю, какая участь ждала бы тех, кто, сорвавшись, упал бы в воду и не смог из нее выбраться.

Калибан достиг вершины в то же время, что и я. Мы встали, как тихо приказал нам Глашатай, бок о бок, напротив Аи-не-ны, сидящей по ту сторону стола. Ее лицо стало еще более морщинистым, чем то, которое я хранил в воспоминаниях о ней. Будто время сжало кожу ее лица в комок, как старый использованный бумажный мешок, который собрались выбросить, но потом вдруг передумало, встряхнуло, расправило и разрешило попользоваться им еще. Но в самом центре маленького, сморщенного, будто печеная картошка, лица неожиданно молодо и ясно сверкнули ее не потерявшие глубокого голубого цвета глаза. И как же они были глубоки! Глядя в них, казалось, будто тысячелетия прошли мимо нее, не коснувшись, утонув в бездонной синеве этих магических глаз. Было в ней. что-то от загадочного сфинкса. И еще другое, чего не выразишь словами, нечто неуловимое, а потому еще более пугающее, отличие. Аи-не-на и трое других из Девяти были единственными человеческими существами, в присутствии которых я испытывал страх. Впрочем, может быть, они не были настоящими людьми. Человек, который прожил более тысячи лет, быть может, становится больше — или меньше — чем человек.

Послышался голос Аи-не-ны, тихий хриплый шепот. Она говорила на английском, в котором слышалось далекое эхо языка, угасшего задолго до бронзового века.

— В чем причина вашей распри, Грандрит?

Я был удивлен, что она не знает. Она должна была бы быть осведомлена об этом гораздо лучше меня, так как наверняка прекрасно знала все, что касалось Калибана. И вдруг у меня возникла мысль, не были ли случаем Девять ответственны, хотя бы частично, за то извращение, которое проявилось у Дока и меня.