Василий Головачев - Смерш-2
— …мечтает стать изобретателем, — засмеялась Лида, не замечая состояния брата; она говорила о сыне. — Ну а ты что молчишь? Рассказал бы, как живешь, как работаешь. Не женился еще?
— Не успел, — сказал Матвей, глядя, как во двор входят пять человек: Шавло Константин Кириллович собственной персоной, в форме сержанта милиции, и четверо крепких молодых ребят, похожих друг на друга, как огурцы с одной грядки.
— Константин Кириллыч? — удивленно округлила глаза Лидия. — Что привело вас к нам?
— Это ко мне. — Матвей встал, мягко подтолкнул сестру к дому: — Иди, мне надо с ними погутарить. Успокойся, все будет хорошо.
Лидия ушла, оглядываясь с сомнением в глазах. Было слышно, как она зовет мужа, но Матвей не сомневался, что Леонид не выйдет ему на помощь, хотя помощи, в принципе, и не требовалось.
— Вот спасибо, что зашли, — приветливо сказал Матвей. — Что-то прояснилось?
— Прояснилось, — буркнул участковый, вытирая пот со лба. — Собирайся, пойдем с нами.
— А-а… — Матвей подумал и сел на скамейку. — Что-то нет у меня желания идти с вами, пан инспектор. Или у вас припасен ордер на арест?
— Пойдешь и без ордера. — Сержант кивнул одному из парней, длинноволосому, коренастому.
— Вставай, чмо, — сказал тот, одетый в тренировочный костюм из парашютного шелка, несмотря на жару. — Не борзей, а то это плохо кончится.
— Во-первых, хамов не терплю, — качнул головой Матвей. — Во-вторых, вы вторглись на частную территорию, и я просил бы вас покинуть ее с предельной скоростью. А в-третьих, фраер, засохни и хиляй отсюда первым, пока цел. Откроешь еще раз хавало, всю жизнь будешь ходить фиксатым. Усек?
— Во дает! — выдохнул кто-то из стоявших кучкой парней.
— Иди, иди, — мирно добавил Матвей. — Сержант, забери своих сявок, я ведь и осерчать могу. Завтра поговорим.
— Я тебе покажу «завтра», — захрипел участковый, наливаясь темной кровью. — Волоките его на улицу, ребята.
Длинноволосый подошел ближе, остальные начали заходить с боков; удобней расстановки для сувари-вадза[25], если пользоваться термином кэмпо, или «сидяка» — по терминологии русбоя, не было, но Матвей вынужден был ждать того момента, когда ребята начнут первыми. И едва не поплатился за это: его криком отвлекла Лидия, видимо, она наблюдала за ними из окна. Матвей оглянулся, и в тот же момент длинноволосый вполне профессионально врезал ему кулаком по затылку. Удар назывался сэйкэн[26] и входил в арсенал каратеков. Если бы не инстинкт, заставивший Матвея наклонить голову и тем самым ослабить удар, он, скорее всего, потерял бы сознание. Но и без того в голове зазвенело, боль пронзила кости черепа и вспышкой вышла через глаза. И Матвей озверел.
В обычной обстановке, то есть в полностью контролируемом спарринге, Матвей был абсолютно сдержан и расчетливо-хладнокровен, что давало ему дополнительные преимущества. К тому же, владея синглом, то есть аппаратом инстинктов и рефлекторных реакций, и арсеналами боевых искусств Востока и Запада, которые впитал в себя русский стиль, он никогда не применял эффективных приемов, предпочитая незаметные, но максимально эффективные. В данный же момент он решил показать этим сельским «суперам» приемы, действующие на психику.
Парни дружно насели на него, хватая за руки и ноги, но быстро поняли, что их захваты не достигают цели: жертва ускользала, как угорь. Затем Матвей показал туйфа — технику ног, отбросив всех четверых за доли секунды. Коренастый сразу же вскочил и согнулся в тансине[27], видимо, он имел какой-то дан, скорее всего третий — сандан, однако в награду за это Матвей показал ему дальний тэнти-нагэ[28], или, говоря по-русски, «бросок за тридевять земель», в результате которого парень улетел метров на шесть и застрял в желобе для подачи воды.
Все это время участковый простоял столбом, выпучив глаза и не веря им, потом цапнул с пояса штатный «макаров». И Матвей влепил ему полновесный еко-гэри, не оставляющий на теле следов, но запоминающийся надолго. Подобрал выпавший пистолет, вынул оттуда обойму и вернул оружие инспектору, сидящему на земле с разинутым ртом. Сказал участливо:
— Водички дать, Константин Кириллович?
Участковый с шумом выдохнул, хотел что-то ответить, но лишь хрипло выматерился.
Выбежавшая спасать брата Лидия с изумлением глядела на компанию ковылявших со двора гостей. Подозрительно посмотрела на Матвея:
— Ты что с ними сделал?
— Пальцем не тронул, — засмеялся тот. — Ничего, уважать будут.
Словно в ответ участковый оглянулся за калиткой, сунул пистолет в кобуру.
— Уезжай отсюда, каратист хренов! Завтра за тобой приедут из округа, посмотрим, как ты их встретишь.
— А пусть приезжают, — беззаботно откликнулся Матвей. — Вместе поищем солярку и мотоцикл. За место не боишься, Константин Кириллович? Аль рука есть повыше? Так я ту руку найду. Адью, господа.
Участковый со свитой ушел. Лидия повернулась к брату:
— Ты что же, успел с ним познакомиться?
— И с ним, и с председателем. Интересные люди. Ничего, Лидуха, хуже не будет, а меня им не достать.
— В спецназе, что ли, работаешь?
— Где же еще. — Матвей снова засмеялся и увлек сестру за собой: — Пошли чай с вареньем пить. Варенье ты варишь классное!
В душе он далеко не был уверен в действенности своих «воспитательных» мер, но твердо знал, что отпор беспределу — на всех уровнях — должен дать.
Наутро Лидия, вставшая с петухами, обнаружила на дальнем конце поля украденный мотоцикл. А после обеда примчался Леонид и ошарашенно заявил, что председатель вызывает фермеров на совещание по оплате долгов. Матвей, собравшийся продолжать в том же духе, с облегчением признался себе, что не рассчитывал на такую скорую победу. И вообще на победу. Председатель оказался трусливее, чем он ожидал, решив, что гость, действующий столь открыто и нагло, имеет достаточно высоких покровителей. Впрочем, узнай он правду, едва ли сделал бы больше.
Уезжал Матвей на четвертый день, отдохнувший и посвежевший. Но на душе у него лежал камень. В селе сны его не беспокоили, как раньше, но психика чуяла чей-то зов. Кто звал — Кристина, Тарас или Илья Муромец, Матвей не разобрался, но знал, что он кому-то сильно нужен.
КОЕ-ЧТО О ВНУТРЕННЕМ КРУГЕ
Где-то в глубинах мироздания родился низкий вибрирующий гул. Содрогнулись галактики, звезды, туманности, планеты сбились со своего извечного пути вокруг звезд, их материки, как и твердь земная, отозвались колоколами родившихся трещин и ущелий, передали гул, грохот и толчки стенам зданий; задребезжали стекла, бокалы, рюмки, закачались люстры, лампы, бра; дрожь вошла в кости черепа, тела, в позвоночник, заставила заговорить язык, исчезла… Гул стих. И Великая Тишина обрушилась на мозг Тараса — он вышел за пределы всех человеческих чувств, достиг мугамуси[29] — полной отрешенности от земного бытия — и слился с полем информации большой живой системы под названием «биосфера Земли».
Контакт длился неимоверно долго — больше десяти секунд, пока «И» Тараса, его «разум-воля», искала нужные узлы эйдетической, целиком эмоциональной информации среди сплетений полей и тончайших, непередаваемых ощущений, доступных словесному выражению и логическому определению еще в меньшей степени, чем такие явления, как звук, цвет и линия. Тарасу открылись так называемые «каналы информации скрытой реальности», доступные лишь истинно Светлым иерархам: Мастерам, Адептам, Ангелам — и реже — Посвященным в дела и заботы Внутреннего Круга. Он увидел сложнейшее поле взаимодействий всех крупных физических систем — от человека до «социальных фигур» сфер политики, экономики, науки и паразитирующих на них «вампиров»: мафии, коррумпированных и бандитских формирований, правозащитных институтов. Закрытыми остались лишь области «запретного смысла», то есть зоны деятельности иерархов и противодействующих им «тарантулов» и «монархов тьмы». Принадлежавшие иерархам имели необычайно красивые гармоничные формы и светились нежным опалом; те же, коими владели властители тьмы — угрюмые, бесформенные горы, — то казались состоящими из грязного тумана, то открывались безднами, объять и понять которые не смог бы ни один разум во Вселенной. Одна из таких «гор» подмяла под себя Москву и словно почувствовала, что в нее пытается проникнуть враг: из глубокой размытой «инфрасерым» цветом бесформенности на Тараса глянули бешеные, полные злобного недоумения глаза.
Лишь короткий миг Тарас сдерживал давление взгляда — не взгляда, конечно, — коллективного психического противодействия, и отступил, ушел «под горизонт событий», спрятался за блоком интенсивной пси-защиты. И все же остался доволен: он успел подсмотреть кое-какие детали чужеродного поля взаимодействий и определить возможные траектории событий между «индивидуальными пространствами». То есть между людьми и их поводырями. Что ж, мозаика складывается по крупицам, по кусочкам, и важен каждый, даже самый малый обломок.
