Алекс Орлов - Тени войны
— Ну вот, наш таинственный друг исчез не попрощавшись, — с нескрываемой досадой проворчал он. — А у меня к нему было так много вопросов. Можно, конечно, позвонить охранникам, чтобы его задержали, но, боюсь, это бесполезно. Ладно, Макс, сейчас же отнеси эти записи электронщикам, а вы, Памела, завтра снова отправляйтесь к этому Ворону и официально пригласите его ко мне на беседу.
Утром следующего дня Памела стояла на крыльце дома напротив антикварной лавки и терзала старый звонок, но никто не открывал ей дверь. Пэм попробовала постучать, когда сзади раздался голос:
— Что такого страшного случилось, что вы хотите разнести мою собственность?
Пэм обернулась и увидела толстого человека в вязаной кофте и парусиновых штанах. На ногах у него были старые комнатные тапочки.
— Прошу прощения, но мне нужен человек, который здесь живет. Вы случайно не знаете, когда он придет?
— Боюсь, что теперь уже никогда. Я его бывший домовладелец. Он съехал. Вчера вечером.
— Но вещи… может быть, он приедет за вещами… У него там деревянная мебель, картины. Все очень дорогое.
— Все свои вещи он уступил оптом хозяину антикварного магазина. Вот этого — напротив. Больше ничем вам помочь не могу. Эй, а может, вам пригодилась бы его квартира? Я сдаю ее недорого, — спохватился домовладелец.
— Нет, спасибо, — уходя, бросила Памела.
Под руководством мастера Персика за две недели удалось скопировать устройство связи. Но когда пришло время его испытывать, никто не мог представить себе, как это можно сделать. Наконец Максимилиан Фоке вспомнил о содержавшемся в отдельном медицинском боксе человеке по имени Беши Уна, который благодаря Памеле был вывезен из госпиталя ВВС, где его оперировал доктор Гекльберри.
Пациент по-прежнему оставался в исследовательском подразделении НСБ, хотя о мистере Беши Уна не забывали в Ассамблее и многочисленных комитетах по правам человека. Протесты, требования и запросы продолжали поступать, но их пропускали через весь бюрократический аппарат, где бумаги регистрировались, подшивались и ставились на очередь к рассмотрению. На том все и заканчивалось.
По результатам наблюдения за прооперированным доктором Гекльберри специалистами НСБ было установлено, что биологический процессор в мозгу пациента полностью развился, и это отразилось на его поведении. Он стал менее эмоционален, безразличен к еде и совсем не стремился к общению.
Когда майор Бидли и Максимилиан Фоке в сопровождении трех врачей вошли в бокс, пациент сидел на кушетке и рассматривал иллюстрированные журналы. Мистер Уна отвлекся только на мгновение, чтобы вежливо поздороваться с вошедшими, после чего он снова погрузился в свои журналы.
Джон посмотрел на Макса и кивнул. Тот извлек из чемоданчика прибор, включил его и осторожно стал поворачивать ручку настройки. Пациент вздрогнул, как от подозрительного шума, и весь напрягся. Макс переглянулся с Бидли и повернул ручку до конца. Все вокруг потонуло в нечеловеческом вопле, а несчастный, обхватив голову руками, забился на пластиковом полу бокса.
32
Анупа проснулась от непонятных толчков и тряски. Она открыла глаза и увидела, что лежит в кибитке под тентом из синего шелка, сквозь который просвечивает яркое полуденное солнце. Дно кибитки было устлано мягкими, богато расшитыми подушками, на которых девушка спала. Анупа села и с удивлением обнаружила, что на ней непривычная одежда ярких цветов. Длинные рукава, колени закрыты — это было красиво, но не слишком удобно для дикарки, которая с детства не знала никакой одежды, кроме кожаной набедренной повязки и разноцветных бус.
Анупа огляделась по сторонам — ее вещей нигде не было видно, и она даже расстроилась.
«Ой, а это кто?!» Из стены на Анупу смотрела какая-то красивая незнакомка. Потрогать ее пальцем не получилось — он уперся во что-то твердое и холодное: так Анупа впервые познакомилась с зеркалом. Она с интересом стала изучать невиданные нагромождения у себя на голове. Анупа еще не знала, что такое прическа, — волосы муюмских женщин развевались свободно, послушные только ветру. А теперь — ровный пробор, а на затылке аккуратный валик из тугих кос. Это тоже было непривычно, однако Анупа своим женским чутьем понимала, что это красиво и это может нравиться. Вдруг тревожная мысль вспыхнула у нее в мозгу: «Мой мужчина! Мо-рис! Где он?»
Морис сидел рядом с рабом-погонщиком и уныло смотрел на пыльную дорогу. На нем тоже была новая одежда — широкая рубаха из мешковины и короткие, до колен, штаны из того же материала, деревянные застежки на поясе с непривычки натирали живот.
На ногах — добротно сделанные кожаные солдатские сандалии, сидевшие как влитые.
Два часа назад Морис проснулся в повозке, следовавшей сразу за экипажем Анупы. Чувствовал он себя неплохо. Когда он попросил попить, ему дали целый кувшин зе, а заодно предложили коричневую масляную лепешку.
Пока Морис жевал лепешку, запивая ее зе, проходившие мимо солдаты смотрели на него с нескрываемой завистью. «Видимо, я ем элитные продукты, и это значит, что меня ценят», — подумал он. К тому же лепешка и в самом деле была вкусной.
Закончив с едой, он решил размять ноги. Его никто не ограничивал в передвижениях. Однако он все время чувствовал на себе пристальный и недобрый взгляд.
Шляясь вдоль войсковой колонны, Морис приставал к солдатам с расспросами, пытаясь выяснить местонахождение своей спутницы, но никто ничего не мог толком объяснить. Солдаты показывали порой в разные стороны, сбиваясь с нгоро на свои родные наречия.
Наконец Морис сообразил, что люди, восседающие на белых и желтых буйволах, помогут ему больше простых воинов. Он подошел к всаднику, важная осанка которого говорила сама за себя.
Шлем этого человека был изготовлен из головы большой хищной рыбы, а забралом служила нижняя челюсть рыбьего черепа, часто утыканная острыми и длинными зубами. Такой шлем надежно защищал голову в бою и вдобавок наводил на врагов ужас. Под стать шлему были и доспехи из ребер крупных глубоководных рыб. Они были плотно подогнаны друг к другу и скреплены между собой железными колечками. Из-под такой костяной рубахи торчали точь-в-точь такие же штаны, как и на Морисе, разве что немного побогаче. От колена и ниже ногу защищали своеобразные сапоги, туго сплетенные из грубого волоса вроде конского.
Всадник молча и строго смотрел из-под рыбьих клыков на приближавшегося незнакомца. Морис не успел еще задать свой вопрос, как из рыбьей пасти прозвучал голос:
— То, что ты ищешь, в синей кибитке, вон там! Иди туда! — И, пришпорив своего буйвола, промбиуд Моххад поехал прочь.
Прибежав к синей кибитке, Морис обратился к рабу-вознице с просьбой разрешить ему сесть рядом. Очарованный такой светской, в его представлении, обходительностью, раб охотно подвинулся на козлах, освобождая место.
Забравшись на повозку, Морис первым делом заглянул под полог.
На разбросанных в большом количестве подушках лежала Анупа. В широком пестром халате, с аккуратно убранными волосами спящая девушка казалась еще более красивой, чем прежде, но какой-то совсем чужой. Морису даже захотелось разбудить Анупу и убедиться, что ее глаза смотрят на него все так же преданно.
Однако он не стал этого делать, а, тяжело вздохнув, выбрался из-под полога и уселся рядом с возницей. Чтобы скоротать время до пробуждения Анупы, Морис завел разговор с рабом, у которого вместо ушей торчали уродливые обрубки.
Возница охотно отвечал на вопросы и задавал их сам, проявляя любопытство и удивительную сообразительность. Затем он начал рассказывать о своей невольничьей жизни, а Морис, провалившись в полудрему, все кивал и кивал.
Собеседник о чем-то спросил Мориса.
— Чего? — не понял тот.
— Я спрашиваю, почему у тебя на лице растут волосы? Ты туряк?
— Какой еще туряк?! Нет, я не туряк! — с обидой возразил Морис.
— Оно, конечно, может, и не туряк, — продолжал раб, — но ведь только у туряков на лице растут волосы. — Подумав, возница добавил: — И на спине, и на ногах, как у тебя. — Раб подозрительно покосился на Мориса и пошевелил обрубками ушей.
— Нет у меня на ногах никаких волос! На, смотри! — Для пущей убедительности Морис задрал штанину.
Лысый раб нагнулся и внимательно изучил предъявленные доказательства. Обрубки ушей снова задвигались. Неизвестно зачем он даже поскреб колено подозреваемого заскорузлым позеленевшим ногтем, отчего Мориса передернуло.
— Ну что, убедился? — крикнул он и одернул штанину.
Возница ничего не ответил и продолжал погонять буйволов, больше не обращая на своего спутника никакого внимания. «Кто его знает, о чем он думает, скотина? — размышлял Морис. — И что это за туряки такие? Не ровен час, разорется, монстр безухий, и удавят меня, как злостного туряка…»
