Тяжёлая реальность-2. Клетка - Хайдарали Мирзоевич Усманов
И затем снова появилась она – фигура, которая скользнула из-за обломков, довершала картину, которую он видел раньше в костях и в заброшенных сундуках. Она шла не как человек, не как зверь, а как кто-то, который привык к полёту. Шаги у неё были редкими, длинными, с лёгким подхватом на концах. Корпус тонко наклонялся, как стебель под ветром.
Кирилл подглядывал за ней “по щелочке”. Движения – выверенные, музыкальные… Шея – длиннее обычной, гибкая… Плечи – узкие, но руки – длинные, с кистями, похожими на руки скульптора, только тоньше… Пальцы… Пальцы были другие. Длинные, подвижные, как щупальца, но не уродливо – а даже как-то элегантно. Они двигались быстрее, чем мозг успевал отдавать приказ. Походка – не шорох, а лёгкий шелест, как если бы шаги писали музыку по камню.
Её одежда теперь видна была яснее. Костюм, похожий на скафандр, похожий на переплёт из металлизированного льна, покрывал узкие плечи, но под ним блеснуло что-то плотное и тёплое, как кожа, запаянная с металлом. По нитям одежды бежали тонкие светящиеся дорожки – как жилы, что питали маленькие приборы. Но лицо – это было главное.
Когда же эта хрупкая фигура развернулась, и лёгкий поток ветра открыл её профиль – Кирилла словно ударило светом. Черты лица были тонкие до хрупкости. Высокие скулы, узкий нос, рот – маленький, складки губ – аккуратны. Глаза – широкие, не человеческие по ширине радужки, они – глубокие колодцы света, которые, казалось, знали усталость долгих дорог. Уши же – вот что выдало её окончательно. Они были длинные, поднятые вверх и острые на концах, как листики, торчащие из шляпы лесного духа.
В груди у Кирилла что-то дернулось. В детстве, в дорожных разговорах с дедом-лесником, он слышал про “лесных людей”. Тонкие, ловкие создания из сказок, что не стареют. Тогда это были просто рассказы у печи, но сейчас память вернулась жгучей строчкой. Эльфы. Он не знал их вживую прежде, но рассказы – да, они жили в голове, и образ вдруг встал пред ним живой.
И она… Была… Женщиной… Или, по крайней мере, существом, чья фигура отвечала женскому очерку. Изгибы бёдер… Плавность рук… Тонкий подбородок… Но в ней – был возраст иной. Лицо не мелко-морщинистое и не юно-тонкое – оно держало сохранённую молодость, ясность веками. Кирилл вспомнил дедову фразу, который любил внуку сказки читать:
“У лесных долгий свет в глазах – не то старость, не то и не юность.”
Но больше всего его поразила не эта красота, а её реакция: когда мелкий зверёк выскочил и метнулся прямо под ноги фигуры, она не наступила и даже не стала обороняться. Она свела ладони вместе, как будто прикрыла уши, и отшатнулась, как от жара – не от боли, а от испуга. Потом ещё один шорох – и она вздрогнула, отскакивая от ветки так, будто ветка была ядовитой. Ей было страшно от самых обычных вещей округа.
Кирилл понял, что это был не просто инородец. Это было существо, которое не принадлежит этой среде. Для неё даже камень, шипение воды и трущаяся о неё трава – всё это непредсказуемо и опасно. Она научилась бояться мелочи – и в этом проявлялась её инородность.
Он продолжал наблюдать, не отрываясь. Она остановилась на обломке аппарата, опустила голову и провела тонкими пальцами по холодной плоскости. Касание было бережным, как у ювелира. Но затем от скрученной проволоки вырвался искровой взрыв – и фигура отпрянула, взмахнув руками, будто от ожога. Её движения, хоть и изящны, были неуклюжи в обращении с вещами, созданными не её миром.
Кирилл видел, как лицо её при этом менялось. Над тонкими скулами пробежала бледная волна, глаза сузились, рот чуть дрогнул – смесь боли, усталости и глубокой растерянности. Внезапно её взгляд поднялся – и он оказался направлен прямо туда, где лежал Кирилл под мхом. Она не стала кричать. Она просто вскинула руку, словно почувствовала чужое присутствие, и замерла на месте. Лицо её приняло выражение исследователя. Зрачки огромных глаз расширились, но не от агрессии. А, скорее, от интереса и страха одновременно.
Он понял, что если она заметит то, что кто-то за ней наблюдает, это может привести или к бегству, или к нежелательной реакции. Поэтому он затаил дыхание ещё сильнее, ничуть не двигаясь. Сердце билось громче, но губы оставались крепко сжатыми. При этом он уже более пристально разглядывал то, что видит.
Черты её лица, слегка вытянутые уши, большие и вытянутые к вискам глаза, аккуратный рот – всё выглядело не “по-человечески”, но до странности красиво. В её волосах он увидел тонкую одинаковую прядь, которая переливалась цветом, не свойственным траве или шерсти зверя. Волосы были гладкие и словно вплетены с нитями серебристого света.
И ещё одна деталь привлекла его внимание. Когда она коснулась земли, рука её не тронула пыли, а словно скользила над ней. А когда она сгибала палец, его суставы казались длиннее положенного, а кончики – невероятно чувствительны. Видимо так она проверяла текстуру воздуха, как кто-то, кто изучает ткань, – осторожно, с уважением и страхом.
Кирилл понял, что она точно не боец. Скорее всего она – потерянный корабль души, странница между мирами. Ему стало жалко и страшно одновременно. В голове промелькнула мысль – что если она раненая, и у неё есть товарищи? Что если аппарат привёл сюда ещё чужих? Или что, если она – разведчик, и её присутствие – сигнал потенциальной беды для него самого?
Он сжал губы и начал осторожно отступать назад, точно так же тихо, как подкрался. Но прежде, чем уйти, он ещё на мгновение посмотрел на её лицо – и на ухоженное ожерелье, висящее у неё на шее. Это была маленькая подвеска. Этакий круг, разделённый на три секции. Очень сильно напоминающий тот самый знак, что он уже видел на поясе у скелета, что был обнаружен им в кубе. И который он, после тщательного изучения, всё-таки захоронил в горах. Сердце у него ушло в пятки. Так как связь между вещами, найденными раньше, и этой живой фигурой вдруг стала слишком уж явной.
Он пополз дальше, держась в тени. Внутри его зрение светилось узором, словно тёмный экран показывал подсказки – линии, ведущие, как тропы. И в этой подсказке он
