Род Корневых будет жить! Том 2 (СИ) - Антон Кун
И опять же их уважение к тем, кто добился успеха, и наше презрение к им же…
В общем, разные мы. Причём, где-то в самой своей основе разные. Хоть и в чём-то похожи, иначе идеи коммунизма не получили бы в Китае из моего мира такого развития.
Но, по словам Мо Сяня, получалось: для того, чтобы соединить то, что разрушило мир… А активация артефакта именно разрушила тот мир, который был до этого… Так вот, чтобы соединить разрушенное, нужна чужая культура.
Как-то это не укладывалось в моей голове.
Моя душа протестовала против этого. И не просто протестовала, а отторгала, как нечто чужеродное.
Россия, во всяком случае в моём мире, как раз и сильна тем, что успешно ассимилировала чужие культуры, делая их своими! В этом наша сила! А не в том, чтобы тупо копировать чужое!
По моему ощущению, ядро культивации должно быть связано с родной культурой. А уже в развитии может присоединяться китайская.
Чёрт! А ведь вполне возможно, что у меня сразу было два типа ци — золотая и чёрная — именно потому, что я не фокусировался только на китайской…
Хотя, это, конечно мои домыслы. И на самом деле всё обстоит совершенно иначе.
Но как бы там ни было, я решил побольше внимания уделять тренировкам с дедом Радимом. В любом случае это будет полезно для тела.
Кстати, и не только для тела! Я ведь смог раскрыть защитный барьер, не имея силы, только благодаря тому, чему научился у деда Радима! Так что мои размышления не лишены здравого зерна!
От размышлений меня оторвал Умка. Он подсунул голову мне под руку, мол, погладь. И я обнаружил, что всё ещё стою у защитного барьера. И Мо Сянь стоит рядом и терпеливо ждёт, не торопит, даёт мне возможность всё хорошенько обдумать.
Я был очень благодарен ему за это. Поэтому сложил ладони так, как это всегда делал Мо Сянь и поклонился ему:
— Спасибо!
Мо Сянь тут же подхватил меня под локти, останавливая мой поклон:
— Что вы, молодой господин! — смутившись сказал он. — Не нужно!
— Ну что, пойдёмте домой? — спросил я и первым пересёк защитный барьер.
Мо Сянь, Умка и Шилань отстали от меня ненадолго.
Когда мы подошли к дому, нас встретил Кузьма.
Помятуя тот случай, когда я его чуть не прибил камнем, Кузьма был на виду.
Это порадовало меня. В смысле, не то, что на виду, а не в тени. А то, что ждал. Сразу стало на душе как-то уютно.
Видимо, Кузьма успел сообщить остальным, что барин идёт, потому что не успели мы открыть двери, как нам навстречу вышли и Матрёна с Прасковьей, и Егор Каземирович.
Егор Каземирович был очень смущён.
— Простите, Владимир Дмитриевич, — сразу же заявил он. — Я не думал, что вы так быстро отправитесь домой! Фома Сергеич сказал, что вы останетесь как минимум до завтра.
— Он ошибся, — ответил я, не вдаваясь особенно в детали.
— А как так получилось, что вы пришли пешком? — спросила Прасковья.
Я решил не волновать домашних. Поэтому сказал:
— Нас подвезли. Но мы с Мо Сянем решили прогуляться.
Сомнения на лицах моих слуг ещё были, но вопросы задавать мне перестали. И это меня вполне устраивало.
— Прасковья, есть что-нибудь перекусить? — спросил я у кухарки. — А то я зверски голоден!
— Да-да! — засуетилась женщина и побежала накрывать на стол.
— Ты готовь пока, а я пойду ополоснусь с дороги, — сказал я и направился в баню.
Естественно, баня была холодная, но я похоже уже к этому начал привыкать.
Что ж, обливания холодной водой закаляют тело. Да и дух тоже закаляют. Потому как есть соблазн отказаться от водных процедур. Но если уж я решил культивировать ци с учётом отечественной культуры, то холодный душ — это то что надо!
Взбодрённый и чистый, я вышел из бани и наткнулся на смиренно ожидающую меня Матрёну. Она была непривычно тихая и несчастная.
Это так не вязалось с её обычной жизнерадостностью и активностью, что я встревожился не на шутку.
— Что случилось? — спросил я девушку.
— Барин… Владимир Дмитриевич… — залепетала в ответ она.
— Да не мямли ты! — рассердился я. — Говори, в чём дело!
Вместо того, чтобы мне нормально объяснить, что происходит, Матрёна бухнулась на колени и заревела в голос, повторяя снова и снова:
— Барин… Владимир Дмитриевич…
Я попробовал поднять её, но она вцепилась мне в ноги и рыдала уже так, что у меня волосы дыбом встали — так плачут только от большого горя или от абсолютной беспомощности.
Все мои давешние тревоги и переживания встали в полный рост. Я готов был уже бежать, убивать нечисть или казнить обидчиков.
А Матрёна лежала у меня в ногах и захлёбывалась слезами.
— Господи, Матрёна! Что случилось? Кто тебя обидел? — снова и снова спрашивал я, пытаясь достучаться до девушки.
Я видел, что она пытается взять себя в руки, но слёзы текут в три ручья, и она с ними никак не может справиться.
Мне бы сходить за водой, но она обняла мои ноги и не отпускала.
И позвать я никого не мог — мы были во флигеле, а остальные дома.
Я не знал, что делать. Оставалось последнее средство, чтобы остановить истерику. В общем, я залепил Матрёне пощёчину.
Глава 19
Я не знал, что делать, чтобы остановить истерику, и размашисто залепил Матрёне пощёчину.
Девушка вскочила от неожиданности и уставилась на меня. В глазах её появилось осмысленное выражение.
— Что случилось? — стараясь говорить спокойно, спросил я.
Всхлипнув, Матрёна произнесла:
— Барин, Владимир Дмитриевич, только не прогоняйте меня! Я всё что угодно буду делать, только не прогоняйте!
В голосе Матрёны снова зазвучали слёзы, и я, не позволяя ей свалиться в истерику, холодно поинтересовался:
— А почему я тебя должен выгнать? Ты что-то натворила?
Матрёна отчаянно замотала головой:
— Нет! Что вы?! Как можно?!
— А зачем тогда выгонять? — с некоторым облегчением выдохнул я.
— Ну как же? — зачастила Матрёна. — Вы женитесь
