Отпрыски Императора - Дэвид Гаймер
Глубоко в мыслях Преторианца нечто коварно нашептывало ему, что дальше идти нельзя. По идее, ему бы следовало прислушаться к внутреннему голосу и подождать арбитров и медике с их сервиторами. Покуда кто-нибудь не разобрался бы, что же здесь произошло, этот участок оставался опасной зоной, и многие заявили бы, что Рогал Дорн слишком важен, чтобы уделять внимание таким пустякам.
Но Рогал Дорн был не из тех, кто полагает себя неспособным что-либо сделать. Он быстро зашагал вперед по галерее, осматривая каждый окутанный мраком угол и каждую темную нишу в поисках угрозы.
Чем дальше он шел, тем больше настораживал его вид человеческих останков. У некоторых работников конечности, похоже, взорвались изнутри — причиной их мгновенной смерти был сильнейший гидростатический импульс. Другие тела оканчивались на уровне шей, обрубки которых окружало месиво измельченных мозгов и раздробленных костей. А затем примарх обнаружил трупы, в которых было уже невозможно распознать людей: они превратились в багрово-черную жижу, щедро забрызгавшую декоративные мраморные колонны и бледный оуслитовый потолок.
С каждым шагом Дорна зловещее давление в его разуме обретало форму и силу. Казалось, будто коридор не желает, чтобы примарх шел по нему, будто стены пытаются его оттолкнуть.
И тут Дорн замедлил шаг, затем остановился и крепче стиснул пальцами латной перчатки рукоять Гласа.
Он увидел в конце коридора вестибюль с парой огромных дверей, явно изготовленных для транслюдей, и даже с такого расстояния мог догадаться, что там произошло.
На плиточном полу валялся резец с затухающим плазменным огоньком. От работавшего инструментом трудяги осталась кровавая каша. Возможно, это был тот же самый несчастный болван, что взрезал сломанную печать, которая в прошлом отгораживала вестибюль от всего остального мира.
«Что же они пробудили тут? Какую черту, сами того не зная, преступили?»
На дверях виднелись какие-то символы. Дорн сделал еще один осторожный шаг, прищурившись, чтобы лучше их разглядеть.
Ему это удалось, но, прежде чем он успел в полной мере осознать свое открытие, в воздух просочилась едкая кислотная вонь. Рогал узнал след колдовства. Он угодил в ловушку.
Из точек на колоннах, стенах и полу вырвался сверхъестественный огонь. Вспыхнули мистические символы, обнаруживая себя там, где в переплетении обычных узоров из плитки и камня были тщательно спрятаны обереги. Псионические смертоформы — вопящие сгустки сырой эктоплазмы, образованной из варп-материи, — атаковали примарха со всех сторон.
Он отшвырнул их прочь, вскидывая болтер, чтобы разнести на куски тех, что были вне зоны его досягаемости. Каждая смертоформа рассеивалась с оглушительным воем энергии, обрушивая на Рогала ударные волны — достаточно сильные, чтобы заставить отшатнуться даже Каменного человека.
Дорн отступил на несколько шагов, переводя дух, а бесплотные агрессоры отплыли назад к породившим их психическим чарам. Сжав челюсти, Рогал прицелился и всадил по огромному болт-снаряду в каждую из исходных точек. Когда выстрелы разбивали камень, из него текли тонкие струйки органической жидкости, и Дорн увидел, что в стенах погребено нечто вроде комков искусственно выращенной мозговой материи.
«Псионические мины-ловушки», — рассудил он. Варповое оружие, которое дремало здесь до тех пор, пока рабочая бригада неумышленно не привела его в действие. Оборонительные приспособления, призванные защищать то, что находилось внутри покоев в конце коридора. Но здесь было не место подобным устройствам. Рогал еще раз пристально посмотрел на далекие двери, а после зашагал прочь, обратно во двор.
Когда он вновь вышел на свет ложного дня, группа сотрудников Арбитрес и спасателей, прибывших на катерах, выстроилась в линию и отсалютовала знаком аквилы. Дорн не ответил, задержавшись лишь для того, чтобы приказать старшему офицеру аварийной службы не впускать никого в коридор.
Примарх бросил взгляд в ночное небо, за пределы горящих огней на борту аэронавов, и постучал по вокс-бусине в горжете брони, открывая приоритетный канал связи с «Фалангой» на орбите.
— Слушайте меня, — молвил он своим воинам. — Вы должны спуститься в Секлюзиум в недрах нашей крепости. По моему приказу откройте его врата и приведите одного из братьев, которых найдете внутри. Дорн оглянулся на брешь в стене минарета, и на него обрушилась вся тяжесть решения, которое он собирался принять. — Мне нужен библиарий.
— Как прикажете, мой господин.
Примарх никак не отреагировал на эти слова, поглощенный мыслями об увиденном в вестибюле в конце коридора. Пара исполинских дверей, сооруженных не для человека и даже не для легионера. Для кого-то еще более крупного.
А на дверях — числа, вытравленные лазером в металле: два и одиннадцать.
Йоред Массак вышел из десантного отсека «Грозовой птицы» и хмуро воззрился на яркое рассеянное сияние с небес. Как всякий сын своего легиона, рожденный на Инвите, он не стал гадать, зачем его внезапно отозвали с медитации в глубинах «Фаланги». Это было сделано по приказу его генетического повелителя, а значит, не подлежало обсуждениям так же, как если бы этот приказ высекли в граните.
Но теперь, ступив на землю Терры, — и не куда-нибудь, а в пределы Императорского Дворца, легионер Имперских Кулаков едва справлялся с потоком вопросов, наводнивших мысли.
С тех пор как Никейский декрет запретил использование ему подобных на строевой службе в Легионес Астартес, брат Массак добровольно отказался от своего статуса в рядах воинов Библиариума и последовал указу владыки Дорна: изолироваться в большом пси-подавляющем чертоге Секлюзиума вместе со своими товарищами по ремеслу — и ждать.
Декрет провозгласил псайкеров обузой для легионов, потенциальными носителями скверны, через которых в материальную вселенную могли проникнуть опасности адского варпа. Массак не отрицал, что в этом есть доля правды, но всегда считал, что сыны Седьмого выше подобных соображений. Никаким испытаниям не сломить Имперских Кулаков, бронированную длань Повелителя Человечества.
Некоторые — более слабохарактерные или застигнутые в момент отчаяния — осмеливались думать, что владыка Дорн покинул своих библиариев, когда восстание магистра войны стало самой животрепещущей проблемой. Но Массак не разделял подобных настроений. Их примарх следовал воле своего отца,
