Наблюдатель - Александра Лисина
– Первый раз так близко к форту их вижу, – сплюнул Дол, пока я неверяще рассматривал существо. – Обычно южнее на них натыкаемся. Да и то уже на раненых или умирающих. А этот вон как… еще сохранил силы на прыжок. Тебе повезло, что он промахнулся.
Почувствовав на себе чрезвычайно острый взгляд карателя, я встряхнулся и отвел глаза от почти что родича.
– Да, – подтвердил Дол, когда мы встретились взглядами. – Ты шустрый. Я-то думал, с твоей спины снимать тварь буду, а ты вон как, упал чуть ли не быстрее, чем я его подстрелил.
– Что с ним? – после небольшой паузы кивнул я на зверя. – Почему он… такой?…
– Такой изменчивый? Да кто ж его знает. – Дол снова сплюнул. – С этими лесами все не так. И деревья ненормальные. И некко ведут себя неправильно. И даже нурры превращаются в таких уродин, что я бы тоже не поверил, если бы не видел, как они это делают.
– Это что, магия? – нахмурился я.
Но каратель лишь с горечью отмахнулся:
– Да какая магия? Магию всю деревья сжирают. А это… не знаю. Но что-то есть в этих лесах, Таор. Что-то непонятное. То, что меняет и живых, и мертвых. Причем совсем не в лучшую сторону.
Я помолчал, а затем подошел к мертвому нурру вплотную и присел на корточки.
Зверь и впрямь выглядел неправильно. Нет, нурры действительно довольно изменчивы. Вернее, они гораздо более подвержены изменениям и способны приспосабливаться даже там, где это кажется невозможным. Но все же задействованные ими механизмы обычно работали так, что изменения выглядели если не естественными, то как минимум обоснованными. Шерсть в холодных горах. Жабры в воде. Чешуя в жаркой пустыне. А здесь с животным произошло что-то совсем уж невообразимое. Его туловище было непропорционально большим. Лапы, напротив, казались слишком худыми для такого массивного тела и при этом, как выяснилось, одна короче другой. Второй хвост после смерти у него тоже отпал. В смысле отвалился, как ненужная запчасть у автомобиля. И это при том, что перед смертью в этом не было ни малейшей необходимости. Что же касается того жутковатого преображения, что я видел, то оно совсем не походило на то, что зверь собирался меняться ради удачной охоты. Логично это было сделать до прыжка. Но никак не во время и тем более не после. А нурр менялся и потом. Причем менялся бесконтрольно. Неправильно.
Я такое видел однажды. В кино. Где как-то показывали фантастический фильм с похожими явлениями и называли их результатом спонтанной, то есть неконтролируемой мутации.
– Они все здесь такие, – хмуро ответил на мой невысказанный вопрос Дол. – Нормальных просто не бывает. Старик считает, что где-то неподалеку обитает их стая. Но больных они изгоняют, поэтому мы и видим их совсем страшными, а не такими, какими они обычно бывают.
– И сколько таких нурров ты увидел за полгода?
– Шесть.
– Сколько? – озадачился я, поднявшись на ноги.
Дол снова усмехнулся:
– Мертвыми – шесть. А живыми и того больше, только мы не всех убили – слишком уж за ними нелегко угнаться.
Я нахмурился еще сильнее и отступил от тела.
Шесть? Не многовато ли больных для такого короткого периода? И нет ли связи между тем, что тут так много здоровенных, невесть как и зачем видоизменившихся некко, и тем, что в этих же самых местах стало так неоправданно много смертельно больных нурров?
А ведь мы стихийной магии не поддаемся.
Тогда что же, действительно мутации? С такими последствиями? Прямо скажем, маловероятно, чтобы эти изменения могли быть вызваны естественными причинами. Но тогда, выходит, на них воздействует что-то другое? Что-то, что прячется в этих странных лесах и, возможно, воздействует не только на нурров, но и вообще на все вокруг?
– Пойдем, – так же хмуро бросил Дол, настороженно обшаривая глазами притихший лес. – Больные нурры стаями не ходят, но рисковать я не хочу.
В последний раз взглянув на мертвого зверя, я отвернулся. А затем по-быстрому окинул окрестности сначала магическим, а потом сумеречным зрением и удивленно замер, обнаружив, что шагах в двадцати от нас, среди листвы, вяло ворочается бледно-зеленый комочек.
– Таор, стой! Ты куда? – удивленно воскликнул каратель, когда я быстрым шагом направился в ту сторону.
Но я только отмахнулся. А когда дошел до нужного места и заглянул под корягу, то не поверил своим глазам – там, под прошлогодними листьями, наполовину засыпанный ветками и лесным мусором, рядом с двумя крохотными трупиками лежал исхудавший, грязный и жалобно попискивающий котенок.
При виде его у меня что-то екнуло в груди. Да и Изя не на шутку разволновался. Поэтому я необдуманно наклонился и, выпутав малыша из веток, взял его на руки.
Он был совсем маленьким. Даже меньше Пакости. С тусклой серо-зеленой чешуей, худыми лапами, совсем уж тощим чешуйчатым хвостиком и неестественно горячим носом. Правда, в отличие от матери, которую Дол недавно убил, он выглядел совершенно нормально. Быть может, именно поэтому я не стал осторожничать и, заслышав за спиной громкий хруст веток, позволил себе на мгновение отвлечься.
Все остальное случилось практически одновременно.
Подошедший каратель, увидев у меня в руках маленького нурра, мгновенно ощетинился и вскинул тагор. Я непроизвольно отпрыгнул и принял защитную стойку. Изя, вырвавшись на изнанку, гибкой змеей устремился к горлу незадачливого парня, посмевшего угрожать мне, а задно и крохотному сироте у меня на руках. Причем, вероятно, резкое движение встревожило малыша и заставило его вынырнуть из беспамятства. Потому что именно этот момент он выбрал, чтобы с трудом приоткрыть слезящиеся глаза и, грозно зашипев, изо всех своих невеликих сил вонзить зубы в мой палец.
– Ах ты, зараза! – выругался я, непроизвольно тряхнув пострадавшей конечностью.
Котенка я убивать, разумеется, не хотел. Да мне и больно-то совсем не было – детские зубы оказались не в состоянии прокусить мою усиленную минералами шкуру. А резкое стряхивающее движение я совершил именно что машинально. Однако маленького нурра это совершенно не смутило – вцепившись в мою ладонь не только клычками, но и всеми четырьмя лапами, он только вонзил зубы глубже и злобно заурчал, вперив в меня пристальный взгляд ярко-желтых, на удивление разумных глаз.
Я от такой наглости аж растерялся, после чего поднес болтающегося кошака к самому лицу и недоверчиво в него вгляделся. Мелкий, злобный, дикий, наверняка голодный… но бояться он меня точно не боялся.
Котенок тем временем заурчал громче. А потом неожиданно осекся, замолчал. И, потаращившись на меня несколько бесконечно долгих тин, вдруг закрыл глаза и обмяк, так и не соизволив выпустить из пасти мой палец.
– Вот дерьмо! – с чувством произнес я, снова попытавшись стряхнуть его на землю.
– Бесполезно, – странным голосом отозвался Дол,
